Дорога тайн

17

Канун Нового года в «Энкантадоре»




Возможно, причиной была лишь грусть, отметившая тот момент, когда дети свалки прибыли в «La Maravilla», или же – эти глаза, их отдельное присутствие в темноте, безликие глаза по обе стороны автомашины, мчащейся к пляжному курорту с чарующим названием «Энкантадор». Кто знает, что заставило Хуана Диего внезапно задремать? Может, тот момент, когда дорога сузилась и машина замедлила ход, а загадочные глаза исчезли. (Когда дети свалки приехали в цирк, за ними наблюдало больше глаз, чем обычно.)

– Сначала мне показалось, что он грезит наяву, – говорила доктор Кинтана. – Он был в каком-то трансе.

– С ним все в порядке? – спросил ее Кларк Френч.

– Он просто спит, Кларк, – сказала Хосефа. – Может быть, из-за смены часовых поясов или потому, что он плохо спал ночью из-за аквариума, который ты совершенно напрасно ему поставил.

– Хосефа, он заснул, когда мы разговаривали – в середине разговора! – воскликнул Кларк. – У него нарколепсия?

Хуан Диего услышал, как жена Кларка сказала: «Не тряси его!» – но не открыл глаз.

– Я никогда не слышал, чтобы писатель был нарколептиком, – говорил Кларк Френч. – А как насчет таблеток, которые он принимает?

– Бета-блокаторы могут вызывать сонливость, – ответила доктор Кинтана.

– Я подумал о виагре…

– Виагра вызывает только одно, Кларк.

Хуан Диего решил, что сейчас самое время открыть глаза.

– Мы приехали? – спросил он.

Хосефа все еще сидела рядом с ним на заднем сиденье; Кларк открыл заднюю дверцу и смотрел на своего бывшего учителя.

– Это «Энкантадор»? – невинно спросил Хуан Диего. – Таинственный гость уже прибыл?

Да, она прибыла, но никто ее не видел. Возможно, она проделала долгий путь и сейчас отдыхала в своем номере. Похоже, ей был знаком этот номер – именно его она и заказала. Номер был рядом с библиотекой, на втором этаже главного здания. Либо она останавливалась в «Энкантадоре» раньше, либо предполагала, что в номере рядом с библиотекой будет тихо.

– Лично я никогда не дремлю, – говорил Кларк.

Он выхватил огромную оранжевую сумку Хуана Диего из рук паренька-водителя и теперь тащил ее по открытому балкону красивого отеля, который представлял собой волшебный, но беспорядочный ансамбль строений на склоне холма с видом на море. Пальмы закрывали вид на пляж – даже для постояльцев номеров второго и третьего этажей, – но само море было видно.

– Хороший ночной сон – это все, что мне нужно, – продолжал Кларк.

– Прошлой ночью в моем номере были рыбы и угорь, – напомнил Хуан Диего своему бывшему ученику. Здесь у него будет номер на втором этаже, на том же этаже, что и у незваного гостя, – в соседнем строении, куда легко попасть с балкона.

– Насчет рыб – не обращайте внимания на тетушку Кармен, – говорил Кларк. – От вашего номера до бассейна приличное расстояние. Дети в бассейне вас не разбудят рано утром.

– Тетушка Кармен не может жить без домашних питомцев, – вмешалась жена Кларка. – Она больше заботится о рыбках, чем о людях.

– Слава богу, мурена выжила, – подхватил Кларк. – Похоже, Моралес живет с тетей Кармен.

– Жаль, что больше никто с ней не живет, – сказала Хосефа. – Никто другой не смог бы, – добавила она.

Внизу, в бассейне, играли дети.

– В этой семье много подростков, а значит, много бесплатных нянь для малышей, – заметил Кларк.

– В этой семье много детей, и точка, – заметила акушер-гинеколог. – Мы не все такие, как тетушка Кармен.

– Я принимаю лекарство – оно устраивает фокусы с моим сном, – сказал Хуан Диего доктору Кинтана. – Я принимаю бета-блокаторы. Как вы, вероятно, знаете, – добавил он, – бета-блокаторы могут оказывать угнетающее или тормозящее воздействие на реальную жизнь, тогда как эффект, который они производят на ваш сон, отчасти непредсказуем.

Хуан Диего не сказал доктору, что он «фокусничал» с дозировкой назначенного ему лопресора. Возможно, он производил впечатление откровенного человека – насколько могли об этом судить доктор Кинтана и Кларк Френч.

Номер Хуана Диего был восхитителен: на окнах с видом на море – сетки от насекомых, а на потолке – вентилятор, и никакой необходимости в кондиционере. Большая ванная была очаровательной, с душем на открытом воздухе и бамбуковой крышей в форме пагоды.

– Не торопитесь освежиться перед ужином, – сказала Хуану Диего Хосефа. – Знаете, смена часовых поясов – разница во времени – также может влиять на то, как бета-блокаторы действуют на вас.

– После того как старшие дети уложат малышей спать, можно реально поговорить за столом, – сказал Кларк, потрепав по плечу своего бывшего учителя.

Было ли это предупреждением не поднимать взрослые темы в присутствии детей и подростков? – подумал Хуан Диего. Он понял, что Кларк Френч, несмотря на свою кажущуюся простосердечность, все еще держится скованно – как ханжа лет сорока с лишним. Если бы коллеги Кларка по магистрату изящных искусств в Айове встретились с ним сейчас, то все еще подтрунивали бы над ним.

Хуан Диего знал, что аборты на Филиппинах запрещены законом; ему было любопытно узнать, что об этом думает доктор Кинтана, акушер-гинеколог. (Считали ли она и ее муж Кларк, такой весь-из-себя-католик, что это правильно?) Разумеется, это было темой для разговора за вечерней трапезой, который они с Кларком не могли (или не должны были) себе позволить до того, как дети и подростки лягут спать. Хуан Диего надеялся, что ему удастся поговорить с доктором Кинтана, когда Кларк отправится на боковую.

Хуан Диего так разволновался, думая об этом, что почти забыл о Мириам. Но полностью он, конечно, не забывал о ней ни на минуту. Он не хотел принимать душ под открытым небом не только потому, что на улице было темно (после наступления темноты в душе полно насекомых), но и потому, что он мог не услышать телефон. Он не мог позвонить Мириам – он даже не знал ее фамилии! – он также не мог позвонить на стойку регистрации и попросить соединить его с «незваной» гостьей. Но если бы той загадочной женщиной оказалась Мириам, разве она не позвонила бы ему?


Он решил принять ванну – никаких насекомых, и дверь в спальню можно держать открытой; если она позвонит, он услышит телефонный звонок. Естественно, он поспешил принять ванну, однако звонка не последовало. Хуан Диего старался сохранять спокойствие; он обдумывал свой следующий шаг в отношении лекарств. Чтобы не запутать проблему, он вернул резак для таблеток в туалетный набор. Виагра и лопресор бок о бок лежали на полке в ванной, рядом с раковиной.

Никаких половинных доз, решил Хуан Диего. После ужина он выпьет целую таблетку лопресора, другими словами – правильную дозу, но только если он не окажется с Мириам. Пропуск дозы не повредил ему раньше, а всплеск адреналина может оказаться полезным – даже необходимым, – если явится Мириам.

Виагра, подумал он, требует более сложного решения. Для встречи с Дороти Хуан Диего заменил свою обычную половинную дозу на целую; для Мириам, как он полагал, половинной дозы тоже будет недостаточно. Сложность заключалась в том, чтобы определить, когда именно следовало принять таблетку. Виагре требовался почти час, чтобы сработать в полную силу. И надолго ли хватит одной виагры – целой, на полных сто миллиграмм?

И это канун Нового года! – вспомнил вдруг Хуан Диего. Если не маленькие дети, то уж подростки наверняка будут бодрствовать после полуночи. Разве большинство взрослых не останутся тоже на встречу Нового года?

А если Мириам пригласит его к себе? Взять виагру с собой на ужин? (Сейчас было слишком рано ее принимать.)

Он медленно оделся, пытаясь представить, в чем хотела бы видеть его Мириам. В своих романах он писал о более длительных, более сложных и более разнообразных отношениях, чем те, что когда-либо имел сам. Его читатели – то есть те, кто никогда с ним не встречался, – могли вообразить, что он вел изощренную сексуальную жизнь; его романы были полны гомосексуальных и бисексуальных переживаний и множества гетеросексуальных. Хуан Диего намеренно шел на то, чтобы быть сексуально откровенным в своих сочинениях; и все же он никогда ни с кем не жил, а традиционная гетеросексуальность просто соответствовала его природе.

Хуан Диего подозревал, что в качестве любовника он довольно скучен. Он первым готов был признать, что его якобы сексуальная жизнь существовала почти целиком и полностью лишь в его воображении – как сейчас, с сожалением подумал он. Все, что он делал, – это воображал себе Мириам; он даже не знал, была ли она на самом деле той таинственной гостьей, которая зарегистрировалась в «Энкантадоре».

Его угнетала мысль, что у него в основном была лишь воображаемая сексуальная жизнь, и сегодня он принял только половину таблетки лопресора; на сей раз он не мог полностью винить бета-блокаторы за то, что они заставили его чувствовать себя заторможенным. Хуан Диего решил положить одну таблетку виагры в правый передний карман брюк. Так он будет наготове – есть Мириам или нет ее.

Он часто засовывал руку в правый передний карман брюк; там лежала красивая фишка от маджонга, на которую не обязательно было смотреть, но которую ему нравилось ощущать пальцами – такую гладкую. Эта игральная кость оставила идеальную отметку на бледном лбу Эдварда Боншоу; сеньор Эдуардо взял себе эту фишку на память. Когда дорогой Хуану Диего человек умирал – когда сеньор Эдуардо не только уже не мог сам одеваться, но и не носил одежду с карманами, – он отдал фишку от маджонга Хуану Диего. Фишка, оставившая след между светло-золотистыми бровями Эдварда Боншоу, станет талисманом Хуана Диего.

Четырехгранная серо-голубая таблетка виагры была не такой гладкой, как фишка «бамбук» из слоновой кости; фишка была в два раза больше таблетки виагры – его спасительной, как полагал Хуан Диего, таблетки. И если незваной гостьей в номере на втором этаже рядом с библиотекой «Энкантадора» была Мириам, то таблетка виагры в правом переднем кармане брюк Хуана Диего оказывалась его вторым талисманом, который следовало носить с собой.

От стука в дверь номера у него екнуло сердце – это могла быть Мириам. Но это был всего лишь Кларк, который пришел пригласить его на ужин. Когда Хуан Диего выключал свет в ванной и спальне, Кларк посоветовал ему включить потолочный вентилятор и оставить его работать.

– Видите этого геккона? – спросил Кларк, указывая на потолок.

Геккон, размером меньше мизинца, висел на потолке над изголовьем кровати. Хуан Диего не очень-то скучал по Мексике – само собой, что он никогда туда не возвращался, – но он скучал по гекконам. Когда Хуан Диего включил вентилятор, малыш над кроватью метнулся по потолку на своих липких лапках.

– Как только вентилятор немного покрутится, гекконы успокоятся, – сказал Кларк. – Вы же не захотите, чтобы они бегали вокруг, когда вы пытаетесь заснуть.

Хуан Диего был раздосадован тем, что сам не увидел гекконов, пока Кларк не указал на одного из них; закрывая дверь своего номера, он заметил второго геккона, бегущего по стене ванной, – тот молниеносно исчез за зеркалом.

– Я скучаю по гекконам, – признался Хуан Диего Кларку.

Снаружи, со стороны балкона, доносилась музыка – это в шумном клубе на пляже развлекалась местная публика.

– Почему бы вам не вернуться в Мексику – я имею в виду, просто съездить туда? – спросил Кларк.

С Кларком всегда так, вспомнил Хуан Диего. Кларк хотел, чтобы «сюжеты» Хуана Диего, связанные с детством и ранней юностью, получили свою развязку; Кларк хотел, чтобы все обиды и огорчения пришли к возвышенному финалу, как в романах Кларка. Каждый должен быть спасен, считал Кларк; все можно простить, воображал он. Представление Кларка о доброте отдавало скукой.

Но было ли хоть что-то, по поводу чего не скрещивали копья Хуан Диего и Кларк Френч?

Они вели бесконечные споры о покойном папе Иоанне Павле II, который умер в 2005 году. Он был молодым кардиналом из Польши, когда его избрали папой, и он стал очень популярным папой, но усилия Иоанна Павла «восстановить нормальность» в Польше, то есть снова запретить аборты, сводили Хуана Диего с ума.

Кларк Френч уже выражал свою симпатию к идее «культуры жизни» польского папы – так называлась позиция Иоанна Павла II против абортов и контрацепции, предполагавшая защиту «беззащитных» плодов от идеи «культуры смерти».

«Почему вы – именно вы, учитывая то, что с вами случилось, – предпочитаете идею смерти идее жизни?» – спрашивал Кларк своего бывшего учителя. И теперь Кларк (снова) предлагал Хуану Диего вернуться в Мексику – просто съездить туда!

– Ты знаешь, почему я не вернусь, Кларк, – снова ответил Хуан Диего, хромая по балкону второго этажа. (В другой раз, когда он выпил слишком много пива, Хуан Диего сказал Кларку: «Мексика в руках преступников и католической церкви».)

– Только не говорите мне, что вы обвиняете церковь в СПИДе, – вы же не считаете, что безопасный секс – это ответ на все вопросы, не так ли? – спросил Кларк своего бывшего учителя.

Со стороны Кларка, как понимал Хуан Диего, это был не очень искусно завуалированный намек – нельзя сказать, что Кларк так уж старался завуалировать свои намеки.

Хуан Диего вспомнил, как Кларк называл использование презервативов «пропагандой» СПИДа. Кларк, вероятно, перефразировал папу Бенедикта XVI. Разве Бенедикт не говорил, что презервативы «только усугубляют» проблему СПИДа? Или это сказал сам Кларк?

И теперь, поскольку Хуан Диего не ответил на вопрос Кларка о безопасном сексе, якобы решающем все проблемы, Кларк продолжал настаивать на точке зрения Бенедикта:

– Позиция Бенедикта – то есть единственный эффективный способ борьбы с эпидемией – это духовное обновление…

– Кларк! – воскликнул Хуан Диего. – Все «духовное обновление» означает лишь возврат к тем же старым семейным ценностям – гетеросексуальный брак и бессмысленное сексуальное воздержания до брака…

– По-моему, это один из способов замедлить эпидемию, – ехидно заметил Кларк. Он был таким же доктринером, как всегда!

– Между неисполнимыми правилами вашей Церкви и требованиями человеческой природы я выбираю человеческую природу, – сказал Хуан Диего – Обет безбрачия… – начал он.

– Может, после того, как дети и подростки лягут спать, – напомнил Кларк своему бывшему учителю.

Они стояли одни на балконе, в самый канун Нового года; Хуан Диего был уверен, что подростки продержатся на ногах дольше взрослых, но он только лишь и спросил:

– А как ты смотришь на педофилию, Кларк?

– Я так и знал! Я знал, что ты это затронешь! – взволнованно воскликнул Кларк.

В своей рождественской речи в Риме – не прошло и двух недель – папа Бенедикт XVI сказал, что педофилия считалась нормой еще в 1970-х годах. Кларк знал, что подобные заявления бесят Хуана Диего. Теперь, естественно, его бывший учитель взялся за свои старые штучки, цитируя папу, как будто вся католическая теология заслуживала осуждения, поскольку Бенедикт предположил, что нет такой вещи, как абсолютное зло или абсолютное добро.

– Бенедикт сказал, что есть только сравнительно «большее» и «меньшее» зло и добро, – вот что сказал твой папа, – возразил Кларку его бывший учитель.