Дорога тайн

Я не хотел, чтобы им снились кошмары, пытался объяснить Мириам Хуан Диего, но не смог. Я не хотел их пугать! – пытался он сказать ей, но слова не выговаривались. Как будто там, под столом, он видел лицо Лупе, хотя Консуэло, девочка с косичками, была намного младше Лупе, когда та умерла.

Внезапно перед глазами снова все поплыло; на сей раз Хуан Диего понял, что это не из-за виагры.

– Просто слезы, – сказал он Мириам. – Я в порядке. Я просто плачу, – попытался объяснить он Хосефе. (Доктор Кинтана взял его за руку.)

– С вами все хорошо? – спросил Кларк своего бывшего учителя.

– Я в порядке, Кларк, все нормально. Я просто плачу, – повторил Хуан Диего.

– Конечно, дорогой, конечно, – сказала Мириам, взяв его за другую руку и поцеловав ее. – Где эта прелестная девочка с косичками? Позовите ее, – сказала Мириам доктору Кинтана.

– Консуэло! – позвала Хосефа.

Девочка тут же подбежала к столу, Педро следовал за ней.

– Вот вы где, двое! – воскликнула Мириам, отпустив руку Хуана Диего и прижимая к себе детей. – Не пугайтесь, – сказала она им. – Мистер Герреро грустит о своей сестре – он всегда думает о ней. Разве вы не плакали бы, помня, что вашу сестру убил лев?

– Плакали бы! – воскликнула Консуэло.

– Думаю, что да, – ответил Педро, хотя, судя по его виду, он мог бы и забыть об этом.

– Ну, мистер Герреро чувствует то же самое – он просто скучает по ней, – сказала детям Мириам.

– Я скучаю по ней… ее звали Лупе, – смог наконец выговорить Хуан Диего.

Паренек-водитель, а теперь официант принес ему пиво и неловко стоял рядом, не зная, что делать с этим пивом.

– Просто поставь его! – сказала ему Мириам.

Консуэло забралась к Хуану Диего на колени.

– Все будет хорошо, – говорила девочка; она дергала себя за косички, и это вызывало у него новые слезы. – Все будет хорошо, мистер, – повторяла Консуэло.

Мириам взяла Педро на руки и посадила к себе на колени; мальчик, казалось, не вполне доверился ей, но Мириам быстро решила эту проблему.

– О чем, по-твоему, ты бы скучал, Педро? – спросила Мириам. – Я имею в виду, о чем, чего бы ты однажды лишился? По кому бы ты скучал? Кого ты любишь?

Кто эта женщина? Откуда она взялась? – задавались вопросом все взрослые – и Хуан Диего думал о том же. Он желал Мириам, он был потрясен ее появлением. Но кто она такая и что здесь делает? И почему все внимание приковано к ней? Даже внимание детей, несмотря на то что она их напугала.

– Ну, – нахмурясь, серьезно сказал Педро, – я буду скучать по отцу. Я буду скучать по нему – когда-нибудь.

– Да, конечно, очень хорошо. Именно об этом я и говорила, – сказала Мириам мальчику. Казалось, что маленький Педро впал в какую-то меланхолию; он приник к Мириам, которая прижала его к груди. – Умный мальчик, – прошептала она.

Он закрыл глаза и вздохнул. То, как Педро попал под чары Миримам, выглядело почти непристойно.

Сидящие за столом, да и все, кто был в зале, притихли.

– Мне очень жаль вашу сестру, мистер, – сказала Консуэло Хуану Диего.

– Со мной все будет в порядке, – ответил он.

Он слишком устал, чтобы продолжать, слишком устал, чтобы что-то менять.

Паренек-водитель, неуверенный в себе официант, что-то сказал по-тагальски доктору Кинтана.

– Да, конечно, подавайте основное блюдо. Что за вопрос – подавайте! – распорядилась Хосефа. (Никто пока так и не надел шляпы. Торжественный момент еще не наступил.)

– Посмотрите на Педро! – сказала Консуэло и засмеялась. – Он уснул.

– О, разве это не мило? – отметила Мириам, улыбаясь Хуану Диего.

Мальчик крепко спал на коленях у Мириам, положив голову ей на грудь. Все же это было странно, что мальчик его возраста мог просто заснуть на коленях у совершенно незнакомой женщины – да еще так напугавшей его!

Кто она? – снова спросил себя Хуан Диего, но не смог сдержать улыбки. Может, все они гадали, кто такая Мириам, но никто ничего не сказал и ничего не сделал, чтобы остановить ее.





18

Страсть берет свое





После отъезда из Оахаки Хуан Диего еще много лет поддерживал связь с братом Пепе. То, что Хуану Диего было известно об Оахаке начиная с семидесятых годов, в значительной степени объяснялось сведениями в письмах добросовестного Пепе.

Проблема была в том, что Хуан Диего не всегда мог вспомнить, когда именно Пепе передавал то или иное важное сообщение; для Пепе каждая новость была «важна» – каждое изменение имело значение, как и то, что не изменялось (и никогда не изменится).

Это во время эпидемии СПИДа брат Пепе написал Хуану Диего о гей-баре на Бустаманте, но было ли это в конце восьмидесятых или в начале девяностых – такие тонкости ускользали от Хуана Диего. «Да, этот бар все еще там – и он все еще для геев, – написал Пепе; Хуан Диего, должно быть, спросил его об этом. – Но теперь он уже называется не „Ля-Чина“, а „Чинампа“»[37].

Примерно тогда же Пепе написал, что доктор Варгас чувствует «безнадежность в медицинском сообществе». СПИД заставил Варгаса почувствовать, что быть ортопедом «нелепо». «Ни один врач не обучен смотреть, как умирают люди; мы не приспособлены оказывать им помощь», – сказал Варгас Пепе, а ведь Варгас даже не имел дела с инфекционными заболеваниями.

Это было вполне в духе Варгаса – он все еще страдал от одиночества, поскольку потерял в авиакатастрофе семью.

Письмо Пепе о «Ля-Короните» пришло в девяностых, если Хуан Диего не ошибался. Место для «вечеринок» трансвеститов было закрыто, владелец, который был геем, умер. Когда «Маленькая корона» снова открылась, она расширилась; там появился второй этаж, и теперь это было место для проституток-трансвеститов и их клиентов. Больше не нужно было переодеваться, чтобы сесть в баре; трансвеститы уже приходили во всем женском. Они и были там женщинами, – по крайней мере, так полагал Пепе.

В девяностые годы брат Пепе трудился в хосписе; в отличие от Варгаса, Пепе был приспособлен для оказания помощи людям, а «Дом потерянных детей» к тому времени уже давно перестал существовать.

«Hogar de la Niña», «Дом девочек», был открыт в 1979 году. Это был девчоночий ответ «Городу детей» – тому самому, который Лупе называла «Городом мальчишек». Пепе прослужил в «Доме девочек» все восьмидесятые до начала девяностых.

Пепе никогда не отзывался плохо о сиротских приютах. «Hogar de la Niña» был не так уж далеко от Вигеры, где находился аналогичный приют для мальчиков «Ciudad de los niños», который все еще функционировал. «Дом девочек» находился в непосредственной близости от города Куаутемок.

Пепе считал девочек непослушными; он жаловался Хуану Диего, что они могут быть жестокими друг к другу. И Пепе не нравилось, что девочки обожали «Русалочку», мультфильм 1989 года студии Диснея. В спальне у них висели переводные картинки с изображением самой Русалочки в натуральную величину – «больше, чем портрет Богоматери Гваделупской», сокрушался Пепе. (Как, несомненно, сокрушалась бы и Лупе, подумал Хуан Диего.)

Пепе прислал фотографию нескольких девочек в старомодных подержанных платьях, у которых пуговицы застегиваются на спине. На фотографии Хуану Диего не было видно, что девочки не потрудились застегнуть сзади свои платья, но брат Пепе жаловался и на это. Видимо, то, что платья оставались незастегнутыми, и было одним из примеров «непослушания» этих девочек.

Брат Пепе (несмотря на свои мелкие жалобы) продолжал оставаться «одним из солдат Христа», как любил называть себя и своих братьев-иезуитов сеньор Эдуардо. Но на самом деле Пепе был слугой детей; в этом было его призвание.

В городе появлялось все больше сиротских приютов; вместо закрывшихся «Потерянных детей» открывались другие – возможно, не с теми образовательными приоритетами, которые когда-то имели значение для отца Альфонсо и отца Октавио, но тем не менее это были приюты. Со временем в Оахаке их стало несколько.

В конце девяностых брат Пепе поступил на службу в «Хостел Хосефино» в Санта-Люсия-дель-Камино. Приют открылся в 1993 году, и монахини присматривали и за мальчиками, и за девочками, хотя мальчикам не разрешалось оставаться в приюте, когда им исполнялось двенадцать лет. Хуан Диего не очень понимал, что там за монахини, а брат Пепе не потрудился объяснить. «Madres de los Desamparados» – это «Матери Покинутых», как перевел бы Хуан Диего. (Он подумал, что «покинутых» звучит лучше, чем «брошенных».) Но Пепе называл монахинь «матерями бездомных». Из всех сиротских приютов Пепе считал «Хостел Хосефино» самым симпатичным. «Дети держат тебя за руки», – писал он Хуану Диего.

В часовне там была Дева Гваделупская, и еще одна Дева – в классной комнате; Пепе писал, что там есть даже часы Гваделупской Девы. Девочки могли оставаться в приюте, пока сами не захотят его покинуть; некоторым девушкам было уже за двадцать. Но чтобы оказаться там, время для Лупе и Хуана Диего давно прошло.

«Никогда не умирай», – написал Хуан Диего из Айова-Сити брату Пепе. Хуан Диего имел в виду, что сам он умрет, если потеряет Пепе.



Сколько же врачей остановилось на морском курорте «Энкантадор» в канун Нового года? Десять или двенадцать? А может, и больше. Филиппинская семья Кларка Френча была полна врачей. Ни один из этих врачей – и уж конечно, не жена Кларка, доктор Хосефа Кинтана, – не стали бы уговаривать Хуана Диего пропустить прием еще одной дозы бета-блокаторов.

Возможно, мужчины среди этих врачей – те, кто видел Мириам, особенно те, кто видел, как она молниеносно проткнула геккона закусочной вилкой, – сошлись бы на том, что Хуану Диего целесообразно принять сто миллиграмм виагры.

Но что касается пропуска приема дозы лопресора с последующим приемом двойной (или половинной) дозы – ни в коем случае! Этого не одобрили бы даже мужчины-врачи, отмечавшие Новый год в «Энкантадоре».

Когда за обеденным столом Мириам, хотя и чуть-чуть, коснулась темы смерти Лупе, Хуан Диего подумал о Лупе – о том, как она отчитывала безносую статую Девы Марии.

«Покажи мне настоящее чудо, – задирала Лупе великаншу. – Сделай что-нибудь, чтобы я в тебя поверила – я думаю, ты просто большая наглая баба!»

Не это ли пробудило в Хуане Диего крепнущее осознание загадочного сходства между громоздящейся в храме Общества Иисуса Девой Марией и Мириам?

В этот еще не проясненный момент Мириам дотронулась до него под столом – до бедра, до маленьких выпуклостей в правом переднем кармане брюк.

– Что здесь? – прошептала Мириам. Он быстро показал ей фишку от маджонга, игральную кость со своей историей, но не успел он пуститься в подробное объяснение, что это такое, как Мириам пробормотала: – Ой, нет, не это – я знаю про твои духоподъемные талисманы, которые ты носишь с собой. Я имею в виду, что еще у тебя в кармане?

Может, Мириам читала про кость для маджонга в его интервью? Может, Хуан Диего когда-то сболтнул лишнее, выдав свое заветное воспоминание на потребу все опошляющей прессы? Но Мириам, похоже, и сама знала о таблетке виагры, хотя он и не сказал ей об этом. Может, Дороти сказала матери, что Хуан Диего принимает виагру? Разумеется, он не говорил в интервью о приеме виагры – или все же говорил?

Неведение относительно того, знала ли Мириам о виагре, заставило Хуана Диего вспомнить скоротечный диалог, прозвучавший во время приезда в цирк – когда Эдвард Боншоу, знавший, что Флор проститутка, услышал, что она трансвестит.

Это произошло случайно – когда за приподнятым пологом палатки труппы они увидели Пако, карлика-трансвестита, и Флор сказала айовцу: «Я просто более естественная, чем Пако, дорогой».

«Человек-попугай понял, что у Флор есть пенис?» – спросила Лупе (ее брат это не перевел). Стало ясно, что el hombre papagayo думает о пенисе Флор. Флор, которая поняла, о чем думает сеньор Эдуардо, принялась активней флиртовать с айовцем.

Судьба – это все, размышлял Хуан Диего – он думал о Консуэло, маленькой девочке с косичками, и о том, как она сказала: «Привет, мистер!» Как она напоминала ему Лупе!

И то, как Лупе повторила Омбре: «Все будет хорошо».

«Я слышала, ты любишь кнуты», – тихо сказала Флор ковыляющему миссионеру, чьи сандалии были облеплены слоновьим дерьмом.

«Король свиней», – внезапно сказала Лупе, увидев Игнасио, укротителя львов.

Хуан Диего недоумевал, почему он вспомнил об этом теперь; не только потому, что Консуэло, та маленькая девочка с косичками, сказала: «Привет, мистер». Как Консуэло сказала про Мириам? «Госпожа, которая просто появляется».

«Разве вы не плакали бы, помня, что вашу сестру убил лев?» – спросила детей Мириам. А потом Педро заснул, положив голову на грудь Мириам. Хуан Диего подумал, что мальчика словно околдовали.

Хуан Диего смотрел на свои колени – на руку Мириам, которая прижимала таблетку виагры к его правому бедру, – но когда он поднял глаза на сидевших за обеденным столом (на всех за всеми обеденными столами), то понял, что пропустил момент, когда все надели праздничные шляпы. Он увидел, что даже на Мириам бумажная праздничная шляпа, как королевская корона, только розовая. Все праздничные шляпы были пастельных тонов. Хуан Диего дотронулся до своей макушки и обнаружил шляпу – бумажную корону, окольцевавшую его волосы.