Дорога тайн

– Да, – повторил Хуан Диего.

Определенно наступил момент, когда следовало ускользнуть. Он встал из-за стола, как будто забыв про хромоту – как будто ее и вовсе не было никогда, – и, поскольку Мириам тут же взяла его за руку, Хуан Диего почти не хромал, когда пошел с ней.

– Не останетесь встречать Новый год? – спросил Кларк Френч своего бывшего учителя.

– О, мы с радостью его встретим, – воскликнула в ответ Мириам, снова небрежно махнув обнаженной рукой.

– Оставь их в покое, Кларк, – сказала Хосефа.

Прихрамывая (совсем чуть-чуть), Хуан Диего, должно быть, выглядел немного глупо, когда потрогал свою макушку – он недоумевал, куда делась его праздничная шляпа, поскольку не помнил, что Мириам сняла ее с его головы с такой же непосредственностью, с какой сняла и свою.

Поднявшись по лестнице на второй этаж, Хуан Диего и Мириам услышали фонограмму караоке, доносящуюся из клуба на пляже; музыка была едва слышна с открытого балкона «Энкантадора». Но так продолжалось недолго – отдаленная песня не могла соперничать с выворачивающими кишки звуками «Ночных обезьян» – с внезапно загрохотавшими барабанами, сердитой воинственной гитарой, жалобным воем аккордеона (похожим на кошачий визг).

Хуан Диего и Мириам все еще были на балконе – он открывал дверь в свой номер, – когда солистка, та самая девушка из могилы, начала причитать. Когда они оба вошли в номер и Хуан Диего закрыл дверь, вместо звуков «Ночных обезьян» возник мягкий шум вентилятора на потолке. Был еще один едва уловимый звук: в открытые окна с сеткой дул с моря ветер – и примитивная песенка караоке из пляжного клуба была (к счастью) единственной музыкой, которая доносилась до них.

– Бедная девочка, – сказала Мириам, имея в виду солистку «Ночных обезьян». – Надо бы вызвать «скорую» – либо она рожает, либо ее потрошат.

Это были именно те слова, которые Хуан Диего собирался сказать до того, как их произнесла Мириам. Как такое возможно? Она тоже писатель? (Если так, то, конечно же, совсем иной писатель.) Однако, что бы за этим ни стояло, сейчас оно не имело значения. Страсть берет свое, отвлекая от тайн.

Мириам сунула руку в правый передний карман брюк Хуана Диего. Она знала, что он уже принял таблетку виагры, и ее не интересовала кость от маджонга; для нее эта симпатичная маленькая игральная фишка не была счастливым талисманом.

– Дорогой, – начала Мириам, как будто ни одна женщина раньше не использовала это старомодное ласковое обращение, как будто ни одна из них никогда не прикасалась к мужскому члену через карман брюк.

Что касается Хуана Диего, то действительно никто из женщин не прикасался к его члену таким образом, хотя он и написал целую сцену, где это имело место; он чуть нервничал, поскольку прежде уже представлял себе это именно так.

Кроме того, он нервничал, потому что забыл контекст разговора с Кларком. Хуан Диего не мог припомнить, произошло ли это после или до того, как за новогодним столом появилась Мириам. Кларк подробно рассказывал о недавней студентке-писательнице – Хуану Диего она показалась подающей надежды, хотя он бы сказал, что Хосефа относится к ней скептически. Этой писательницей была «бедняжка Лесли» – молодая женщина, которая каким-то образом пострадала, и, конечно, в том разговоре был католический контекст. Но страсть берет свое, и внезапно Хуан Диего оказался с Мириам.





19

Диво-мальчик




Под куполом палатки для молодых акробаток была горизонтальная лестница, прикрепленная к двум параллельным балкам толщиной два на четыре дюйма. Перекладины лестницы представляли собой веревочные петли – всего восемнадцать петель на всю ее длину. Здесь тренировались акробатки, поскольку их палатка была всего двенадцать футов высотой. Даже если бы вы висели головой вниз, держась ступнями ног за веревочные петли, вы бы не разбились, упав с такой лестницы.

А вот в главном шатре, где устраивались цирковые представления, – там другое дело. Точно такая же лестница с восемнадцатью веревочными петлями была привинчена под его куполом, но если бы вы сорвались с нее, то падали бы с высоты восемьдесят футов[38] – без страховочной сетки это верная смерть. В «Circo de La Maravilla» для «хождения по небу» сетка не была предусмотрена.

Как бы вы его ни называли – «Дива-цирк» или просто «Дива», – неотъемлемой составляющей номера «Диво» было отсутствие страховочной сетки. Имелся ли в виду сам цирк (цирк как таковой), когда говорилось «La Maravilla», или подразумевалась реальная исполнительница, когда говорили «Дива», считая, что она и есть «La Maravilla», но то, что делало акробатку такой особенной, во многом было обязано отсутствию страховочной сетки.

Так там и было задумано – инициатива всецело исходила от Игнасио. В молодости укротитель львов побывал в Индии и впервые увидел в цирке номер «Прогулка по небу». Там же укротитель львов подхватил и идею использовать детей в качестве акробатов. А идею отказаться при этом от страховочной сетки он позаимствовал в цирках Джунагада и Раджкота, в которых побывал на представлении. Дети-исполнители, отсутствие сетки, высокая степень риска – номер «Прогулка по небу» пришелся весьма по вкусу мексиканским зрителям. А поскольку Хуан Диего ненавидел Игнасио, он отправился в Индию – хотел увидеть то, что видел укротитель львов; ему нужно было выяснить, откуда возникли идеи Игнасио.

Откуда-что-возникло было главным аспектом жизни Хуана Диего как писателя. «История, которая началась благодаря Деве Марии», его индийский роман, была о том, откуда все «возникло», – в этом романе, как и в детстве и юности Хуана Диего, многое возникло от иезуитов или цирка. Однако ни в одном из романов Хуана Диего Герреро действие не происходило в Мексике; в его прозе не было персонажей-мексиканцев (или американцев – выходцев из Мексики). «Реальная жизнь – слишком рыхлая для хорошей беллетристики», – говорил Хуан Диего. «Выразительные персонажи в романах более цельно скроены, чем большинство людей, которых мы знаем в жизни, – добавлял он. – Персонажи в романах более понятны, более последовательны, более предсказуемы. Ни один хороший роман не представляет собой некий сумбур, а многие так называемые реальные жизни сумбурны. В хорошем романе все важное для излагаемой истории возникает из где-то существующего».

Да, его романы возникали из детства и юности – именно оттуда были его страхи, а воображение возникало из всего, чего он боялся. Это не означало, что он писал о себе или о том, что случилось с ним в детстве и отрочестве, – он не писал о себе. Как писатель, Хуан Диего Герреро воображал то, чего боялся. Вы никогда в полной мере не узнаете, откуда возникали реальные люди.

Взять, к примеру, Игнасио, укротителя львов, в особенности его порочность. Индия была тут ни при чем. Без сомнения, он приобрел навыки укрощения львов в индийских цирках, но для укрощения львов не нужно быть хорошим атлетом – это совсем не акробатика. (Укрощение львов – это вопрос доминирования, что, по-видимому, верно в отношении укротителей как львов, так и львиц.) Игнасио научился выглядеть устрашающе, если не обладал этой способностью еще до того, как уехал в Индию. Со львами, конечно, устрашение было иллюзией. И получалось ли доминировать – это зависело от конкретного льва. Или от конкретной львицы, то есть от женского фактора, в случае Игнасио.

А «Прогулка по небу» была в основном делом техники; исполнителям просто требовалось овладеть определенной техникой. Она была известна. Игнасио видел, как следует тренироваться, но укротитель львов не был акробатом – он лишь женился на акробатке. Жена Игнасио, Соледад, и была акробаткой – или, скорее, бывшей акробаткой. Она была воздушной гимнасткой, выступала на трапеции; физически Соледад могла выполнить все что угодно.

Игнасио просто рассказал, как выглядит ходьба по небу; а Соледад стала обучать юных акробаток. Соледад сама научилась этому искусству на безопасной лестнице в палатке труппы. Овладев ходьбой вверх ногами, Соледад поняла, что может научить тому же и девочек-акробаток.

В «Дива-цирке» только юных девушек – а именно девочек-акробаток определенного возраста – обучали искусству хождения по небу (они и были «дивами»). Так и было специально задумано, и исключительно самим Игнасио. Укротитель львов любил юных девушек; он считал, что девочки-подростки – лучшие исполнительницы этого номера. Игнасио считал, что если вы находитесь среди зрителей, то вас должно волновать, чтобы девочки не упали, а не сексуальные мысли о них; когда же девочки становятся достаточно зрелыми, чтобы вызывать у вас сексуальные мысли, то, во всяком случае, по мнению укротителя львов, вы, представляя возможность секса с ними, не будете особо беспокоиться о том, разобьются они или нет.

Естественно, Лупе знала все это об укротителе львов с того момента, как увидела его, – Лупе могла читать мысли Игнасио. Та встреча, после появления детей свалки в «La Maravilla», стала для Лупе первым знакомством с мыслями укротителя львов. Никогда прежде Лупе не приходилось читать мысли столь ужасные, как у Игнасио.

– Это Лупе – новая предсказательница, – сказала Соледад, представляя Лупе юным девушкам в палатке труппы.

Лупе знала, что она на чужой территории.

– Лупе предпочитает «чтение мыслей» «предсказаниям» – она обычно знает, о чем вы думаете, но не обязательно о том, что будет дальше, – пояснил Хуан Диего. Он чувствовал себя растерянно, явно не в своей тарелке.

– А это брат Лупе Хуан Диего – он единственный, кто может понять, что она говорит, – продолжила Соледад.

Хуан Диего находился в палатке, полной юных девушек примерно его возраста; некоторые были так же молоды, как Лупе (или моложе), лишь десяти-двенадцати лет, и была пара пятнадцати- или шестнадцатилетних, но большинству девушек-акробаток было лет тринадцать-четырнадцать. Никогда еще Хуан Диего не чувствовал себя так неловко. Он не привык находиться в компании таких спортивных девушек.

На «поднебесной» лестнице в палатке труппы висела вниз головой девушка; ее босые ступни были согнуты под прямым углом к голым голеням, таким образом она держалась за первые две веревочные перекладины. Она раскачивалась вперед-назад, последовательно цепляясь ступнями за очередные веревочные перекладины, и, сохраняя ритм, шагала таким образом дальше. Ей предстояло сделать шестнадцать шагов по «поднебесной» лестнице, от начала и до конца; на высоте восьмидесяти футов, без сетки, одна из этих шестнадцати перекладин могла оказаться последней. Но в палатке акробатической труппы исполнительница номера казалась беззаботной и безмятежной; она свободно висела вниз головой в незаправленной, болтающейся на ней футболке, которую она прижимала к маленькой груди скрещенными руками.

– А это, – сказала Соледад, указывая на тренирующуюся акробатку, – Долорес.


Хуан Диего изумленно уставился на нее.

В этот момент Долорес и была La Maravilla; она была дивой в «Дива-цирке», но разве что на какое-то ускользающее мгновение – Долорес недолго осталось пребывать в препубертатном возрасте. Хуан Диего затаил дыхание.

Юная девушка, имя которой переводилось как «боль», «страдание», просто продолжала идти по небу. Свободные спортивные шорты открывали длинные ноги, голый живот был мокрым от пота. Хуан Диего не мог оторвать от нее глаз.

– Долорес четырнадцать, – сказала Соледад.

(В четырнадцать она вела себя, как ведут себя в двадцать один, Хуан Диего запомнит ее надолго.) Долорес была красивой, но равнодушной; казалось, ее не волновал риск, на который она шла, или – что более опасно – любой риск. Лупе уже ненавидела ее.

Но занята Лупе была пересказом мыслей укротителя львов.

– Свинья думает, что Долорес должна трахаться, а не ходить по небу, – пробормотала Лупе.

– С кем она должна?.. – попытался переспросить Хуан Диего, но Лупе продолжала лопотать, уставившись на Игнасио.

– С ним. Свинья хочет, чтобы она с ним трахалась, – он думает, что ей пора заканчивать с хождением по небу. Просто нет другой подходящей девочки, которая могла бы заменить ее – пока нет, – сказала Лупе. Она продолжала говорить, что у Игнасио встает на эту Диву, отсюда и проблема; укротитель львов считает, что зрители не будут бояться за жизнь девушки, если хочется ее трахнуть.

– В идеале, как только у девушки начинаются месячные, она не должна ходить по небу, – уточнила Лупе.

Игнасио сказал всем девочкам, что львы знают, когда у девочек начинаются месячные. (Правда это или нет, но девушки-акробатки в это верили.) Игнасио знал, когда у девочек бывают месячные, потому что они начинали нервничать из-за львов или вообще обходить их стороной.

– Свинье не терпится трахнуть эту девочку – он думает, что она готова, – сказала Лупе, кивая на безмятежную, висящую вниз головой Долорес.

– А что думает эта акробатка? – шепотом спросил Хуан Диего у Лупе.

– Я не читаю ее мысли – у La Maravilla сейчас нет мыслей, – пренебрежительно сказала Лупе. – Но ты ведь тоже хочешь заняться с ней сексом, разве не так? – спросила она у брата. – Больной! – сказала Лупе, прежде чем Хуан Диего успел ответить.

– А что жена укротителя львов… – прошептал Хуан Диего.

– Соледад знает, что свинья трахает девочек-акробаток, когда они «достаточно взрослеют», – ей просто горько, – ответила Лупе.

Добравшись до конца «поднебесной» лестницы, Долорес обеими руками ухватилась за нее и свесила вниз длинные ноги; босые, покрытые ссадинами ступни были всего в нескольких дюймах над землей, когда она отпустила лестницу и спрыгнула на земляной пол палатки.

– Хотела себя проверить, – сказала Долорес Соледад. – А что здесь делает этот калека? Похоже, что-то не так с его ногой, – заметила высокомерная юная девушка.

Богиня-стерва, подумал о ней Хуан Диего.

– Мышиные сиськи, драная сучка – пусть укротитель львов обрюхатит ее! Это ее единственное будущее! – сказала Лупе.

Подобная вульгарность была нехарактерна для Лупе, но она читала мысли других девушек-акробаток. В цирке язык Лупе погрубеет. (Хуан Диего, разумеется, не перевел эту тираду – он был сражен Долорес.)

– Хуан Диего – переводчик, он переводчик своей сестры, – сказала Соледад надменной девушке. Долорес лишь пожала плечами.

– Сдохни при родах, манда обезьянья! – сказала Лупе Долорес. (Опять же это было лишь чтение мыслей – прочие акробатки ненавидели Долорес.)

– Что она сказала? – спросила Долорес Хуана Диего.

– Лупе интересуется, не болят ли у тебя ступни от веревочных перекладин, – запинаясь, ответил Хуан Диего (ссадины на ступнях Долорес были заметны каждому.)

– Сначала – да, болели, – сказала Долорес, – но потом привыкаешь.

– Хорошо, что они разговаривают друг с другом, правда? – спросил Эдвард Боншоу Флор.

Никто в палатке не хотел стоять рядом с Флор. Игнасио стоял как можно дальше от Флор – трансвестит был намного выше и шире в плечах, чем укротитель львов.

– Думаю, да, – сказала Флор миссионеру.

Никто не хотел стоять рядом с сеньором Эдуардо, но это только из-за слоновьего дерьма на его сандалиях.

Флор сказала что-то укротителю и получила короткий ответ; это был такой скоротечный обмен репликами, что Эдвард Боншоу ничего не понял.

– Ты о чем? – спросил у Флор айовец.

– Я спрашивала, где можно тут найти шланг, – ответила Флор.

– Сеньор Эдуардо все еще думает о том, что у Флор есть пенис, – сообщила Лупе Хуану Диего. – Он не может перестать думать о ее пенисе.

– Господи, – сказал Хуан Диего. Слишком многое происходило слишком быстро.

– Читающая мысли говорит об Иисусе? – спросила Долорес.

– Она сказала, что ты ходишь по небу, как Иисус по воде, – солгал Хуан Диего заносчивой четырнадцатилетней девчонке.

– Ну и врун! – с отвращением воскликнула Лупе.