Другая женщина

— Но это безумие какое-то, — заметил он. — Тебе придется тащиться через весь Лондон, чтобы попасть в Блэкхит. Ну не бессмыслица?

Я знала, что это бессмыслица, но мне и все прочее казалось лишенным смысла. После всего, что натворила эта женщина, я старалась все-таки отнестись к ней беспристрастно и была вполне готова оставить наши разногласия в прошлом и помочь ей пережить лечение — поступить так, как поступают близкие родственники. Но это? Это уже нечто совсем другое. У меня даже не получалось начать как следует думать об этом.

— Ну ладно, ну что ты. — Адам поманил меня к себе. — Всем нам тяжело дались эти несколько недель, все мы перенапряглись.

Он обнял меня и стал гладить по спине — пребывая в блаженном неведении насчет того знания, которое исподволь отравляло мне мозг. Теперь я понимала, что Памми — не только расчетливая обманщица, которая твердо решила разрушить мою жизнь, но и гнусная убийца, лишившая жизни Ребекку.





34




Я наблюдала из машины, как она ковыляет через стоянку, вися на руке у Адама, и меня буквально затошнило. Она заставила его ждать в больничном вестибюле, полном людей, — пока она заканчивала свою «химию». Он принес мне кофе из здешнего кафетерия, пока она специально тянула время (несомненно, чтобы все выглядело достовернее), но я не смогла его выпить. Я ведь хотела, чтобы он высадил меня у станции, чтобы мне вообще не пришлось с ней встречаться, чтобы я больше не участвовала в ее подлом вранье и обманах. Но Адам отказался.

— На вид ты уже в порядке, — настаивал он, промахивая мимо станции по пути в больницу. — И цвет лица нормальный.

— Я правда не очень хорошо себя чувствую. Неужели нельзя просто высадить меня у станции?

— Но мама будет очень разочарована. Она так расстроится, если ты хотя бы чашечку чая с ней не выпьешь.

Будь я сильнее, я бы втащила его в больницу, потребовала, чтобы нам показали нужную палату, и позвала ее. Лишь тогда он узнал бы, что она сделала, на что она способна. И она при этом ни о чем бы не догадалась: пока он яростно искал бы ее имя в списке пациентов, отказываясь поверить, что ее тут нет, она бы радостно слонялась по окрестным магазинам — наверняка подыскивая себе подарочек в виде новой блузки или чего-нибудь в этом роде. Но это — все, что понадобится для того, чтобы он увидел. Чтобы он начал понимать, через что она заставила меня пройти. И чтобы мы оба начали, собирая правду по кусочкам, уяснять себе, что она сделала с Ребеккой.

После того как я потяну за ниточку, клубок начнет распутываться с устрашающей скоростью, но мне требовалось время, чтобы сообразить, с какой нитки начать. Адам должен был увидеть ее такой, какая она есть, поверить в возможность того, что она способна причинить человеку реальный вред. Он сочтет меня помешанной, если я обвиню ее в убийстве Ребекки, толком не имея никаких доказательств. А если он мне попросту не поверит, это будет означать конец наших отношений. А я не готова дать этому случиться. Не только потому, что люблю его, но и потому, что отказываюсь позволить ей победить.

Мне хотелось, чтобы тот гнев, который я так долго носила в себе, оставался со мной и сейчас, заставляя меня постоять за себя, поступить правильно — пока у меня есть шанс. Но сейчас эта сводящая с ума обида, которая всегда готова была выплеснуться наружу, сменилась страхом — не только за отношения с человеком, которого я люблю, но и за себя. Сперва я считала ее просто назойливой, но безвредной теткой, слишком старательно оберегающей своих сыновей. Но теперь я поняла, что она — завистливая, ревнивая психопатка, которая не остановится ни перед чем, лишь бы добиться своего.

Я смотрела на нее через стекло машины и думала, что такие мысли могут показаться смехотворными. Вот она бредет, вся сгорбившись, в своей плиссированной юбке и скромно-благоразумном кардигане, застегнутом на все пуговицы, слегка пришаркивая, словно каждый шаг вызывает у нее невероятные муки. Да, не будь я так испугана, все это могло бы выглядеть смешно.

— Ты не против сесть сзади, милая? — спросила она у меня, добравшись до машины. — Меня после этого ужас как тошнит, лучше мне ехать впереди.

Я не произнесла ни слова. Просто вылезла и пересела.

— Спасибо тебе огромное. Честное слово, просто нет слов, каково это.

Давай-ка попробуй, хотелось мне сказать. Объясни мне, каково это — притворяться, что у тебя рак, и беспечно шляться по магазинам, пока твои друзья и родные отменяют все дела, тормозят всю свою обычную жизнь и молятся за твое выздоровление.

— Как все прошло? — спросила я вместо этого. Голос звучал ровно, хотя сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.

— Не очень приятно, — отозвалась она. — И они говорят, что будет еще хуже. Даже представить себе не могу, что же мне делать, когда это случится.

— Может быть, у вас все будет в порядке, — сухо заметила я. — Люди очень по-разному реагируют на химиотерапию. Тут все зависит от особенностей конкретного организма. Возможно, вы — среди везучих.

— О, что-то я сомневаюсь, — проговорила она.

— В чем ты сомневаешься? — мягко спросил Адам, садясь в водительское кресло.

— Эмили считает, что я с легкостью все это перенесу, но, по-моему, она недооценивает серьезность положения.

Я улыбнулась сама себе. И недоверчиво покачала головой. Как раз в этот момент Адам повернулся ко мне с таким видом, словно хотел спросить: «Да что с тобой такое?»

— Как все прошло, мама? — спросил он. — Ты в порядке?

Она снова подняла рукав своего кардигана, словно демонстрации ватного тампона совершенно достаточно, чтобы доказать: у нее рак.

— У меня немного кружится голова, — сообщила она. — Думаю, это место само по себе вызывает странное чувство. Все эти истории, которые там слышишь. Одних их хватает, чтобы спятить.

— Почему бы вам в следующий раз не позволить Адаму пойти с вами? — осведомилась я. — Может быть, он сумеет вас отвлечь.

— О нет, я не хочу, чтобы он меня там видел… такой, — ответила она.

— Я бы очень хотел пойти, мама. Что, если это поможет?

— Ну уж нет, слюнтяй ты этакий, — откликнулась она, протягивая руку, чтобы похлопать его по ляжке. — Я не допущу, чтобы ты совсем расстроился. Ладно, хватит с нас мрачных разговоров. Давайте поедем домой и всласть напьемся чаю.

Чай делала я — пока она лежала на диване, отдавая распоряжения Адаму, как разместить подушки так, чтобы она находилась в строго определенном промежуточном положении между лежачим и сидячим.

— Просто очаровательно, — заметила она, когда я внесла поднос с чашками и всем прочим. — Как жаль, что я не чувствую себя получше.

— Не волнуйся, мама, я уверен, что ты совсем скоро поправишься. Нам надо только постараться как следует за тобой ухаживать, пока ты не выздоровеешь.


— Как раз об этом я и хотела поговорить. — Трясущимися пальцами она взяла с подноса чашку на блюдце. — Я не в самом блестящем состоянии, сам видишь. — В подтверждение своих слов она воздела дрожащую руку. — И я упала в тот самый день, когда ты переехал обратно, чтобы опять быть с Эмили.

— О нет, — встревожился он. — Как ты после этого, нормально?

— Ну, в общем-то да. И, как ты знаешь, я всегда отлично справлялась сама, вела такую независимую жизнь, но теперь… — Она умолкла.

Я повернулась и стала смотреть в окно, зная, к чему она клонит, и ожидая, пока она это скажет.

— Но теперь я обнаружила, что это дается мне с большим трудом, — продолжила она. — Нелегко в этом признаваться, но факт остается фактом. Мне бы очень помогло, если бы у тебя получалось чуточку чаще быть рядом. За эту пару недель я привыкла, что ты где-то поблизости. Я знаю, это нехорошо и неправильно, но ничего не поделаешь — это так. И теперь, когда ты уехал, я чувствую себя такой уязвимой, такой беззащитной.

Я заставила себя не шевелиться и ничего не говорить. Сосредоточиться на бурно цветущих подсолнухах в дальнем конце сада. Они ярко выделялись на фоне темных туч, нависавших сверху.

— Я больше не могу оставаться, — ответил Адам. — Мне нужно быть дома, с Эмили. Но я буду часто к тебе заглядывать, да и Джеймс всегда где-то рядом.

— Знаю, знаю. — Она вздохнула. — Только вот на Джеймса рассчитывать не приходится — сейчас, когда он встретил эту новую девушку.

Я развернулась значительно быстрее, чем следовало.

— Новую девушку? — У меня так и засосало под ложечкой при мысли о том, что он с кем-то еще. Не потому, что я его хотела, а потому, что не хотела, чтобы он достался другой.

Она воззрилась на меня:

— Ну да, он познакомился с ней в каком-то баре в городе. С месяц назад. Похоже, она ему совсем вскружила голову.

Я пыталась не показывать виду, но все лицевые мышцы у меня непроизвольно подергивались.

— Пожалуй, я его раньше таким и не видела.

— Он собирался привести ее на свадьбу? — спросила я беспечно.

— Нет. Мы с ним об этом говорили, но оба решили, что пока не время. Они тогда были вместе всего пару недель. Слишком мало для того, чтобы бросать ее в эту клетку со львами — знакомить со всем семейством.

— А вы с ней встречались? — осведомилась я.

— Нет, пока нет. Но я надеюсь, что в ближайшие недели познакомлюсь. Как только Джеймс будет готов.

Она говорила так разумно, все эти фразы звучали так правдоподобно. Глядя на нее, я невольно думала: интересно, какие мысли роятся сейчас у нее в голове? Что за чертовщину она придумает для этой бедной девчонки, если окажется, что у Джеймса с ней все серьезно?

— Но он, по-моему, совсем от нее без ума, — продолжала она. — Так что будьте осторожны — если у них все и дальше будет развиваться так стремительно, они, чего доброго, первыми пойдут под венец.

— Мама! — укоризненно рассмеялся Адам, изображая обиду.

Я подумала: оказывается, то, что нашу свадьбу отменили за двадцать четыре часа до намеченного времени, уже стало вполне приемлемым предметом для шуток и веселья — причем даже со стороны жениха.

— Ну что, я смотрю, от разбитого сердца ты не похудела? — спросила она, едва Адам вышел из комнаты.

Я с улыбкой похлопала себя по животу:

— Может, после нашего потрясающего примирительного секса я забеременела?

Я подняла брови, и она нахмурилась, всем своим видом выражая отвращение.

— А врачей не беспокоит побочное действие лечения на вашу астму? — спросила я отважно.

— На астму? — Казалось, ее действительно очень удивил мой вопрос. — У меня нет никакой астмы.

— Вроде бы Адам говорил, что она у вас когда-то была? Я где-то читала, что определенные виды химиотерапии противопоказаны при астме.

Я действовала наугад. Но мне нужно было полностью убедиться, что найденный мной ингалятор — не ее. Впрочем, я уже знала, что так оно и есть.

— Нет и никогда не было. — Она суеверно присвистнула и протянула руку, чтобы дотронуться до ближайшей деревянной поверхности.

— Чего никогда не было? — поинтересовался Адам, возвращаясь в комнату.

— Ничего особенного, сынок, это мы так.

— Что я пропустил? — спросил он с улыбкой. — Такое ощущение, что у вас завелся какой-то секрет.

Улыбнувшись в ответ, я покачала головой:

— Я просто сказала, что почему-то я уверена — ты мне говорил, что в твои юные годы у твоей мамы была астма. Но, похоже, мне это приснилось. — Тут я заметила, как угрожающе застыла ее нижняя челюсть, и поняла, что лучше не рисковать. Чтобы разрядить обстановку, я засмеялась: — Вы наверняка пришли бы в ужас, если бы знали, что мне иногда снится.

— Ну, на какой же день вы, голубки, собираетесь перенести свадьбу? — спросила Памми. Ей явно не терпелось сменить тему. — Думаю, теперь получится не очень скоро, а? Трудно будет все быстро организовать заново. Одни приглашения чего стоят — попробуйте-ка снова собрать всех в одном месте. И это если там остались незабронированные дни.

Она бормотала, словно бы отвечая на свои собственные вопросы — давая те ответы, которые сама хотела услышать. Но я не из тех, кто дает Памми то, что она хочет.