Дурная кровь

– Вы сфотографированы на его фоне. Там только-только начали возводить колонны. Догадываюсь, что пол уже положили.

– Ну, такого тем более не помню, – сказал Оукден.

– А не рядом ли был сарай, где вы, по вашим словам, выпили водку?

– Не могло его быть рядом, – ответил Оукден.

– Кстати, о хищениях, – сказал Страйк, – не у вас ли, случайно, находится некролог доктора Бреннера, который вы прихватили из дома Дженис Битти?

– Никаких некрологов я у нее не похищал. – Оукден всем своим видом выражал брезгливость. – Зачем он мне нужен?

– Чтобы получить кое-какую информацию, которую вы могли бы выдать за свою собственную?

– Мне не надо выискивать информацию о старом Джо Бреннере, я и так много о нем знаю. Он раз в две недели по субботам приходил к нам обедать. Очевидно, моя старуха готовила лучше, чем его сестрица.

– Так, продолжайте, – тон у Страйка становился воинственным, – удивите нас.

Оукден приподнял свои жидкие брови. Прежде чем ответить, он прожевал и проглотил еще один кусок сэндвича.

– Послушайте, эту встречу затеяли вы. Если вам не нужна информация, буду только рад откланяться.

– Разве что у вас есть нечто такое, что не использовано в вашей книге…

– Бреннер хотел, чтобы Марго Бамборо вычеркнули к чертям собачьим из медицинского реестра. Однажды пришел к нам в воскресенье, весь обуреваемый этой мыслью. За пару недель до ее исчезновения. Вот, получите, – с агрессией в голосе заявил Оукден, – я не поместил это в книгу, поскольку этого не хотела моя мать.

– Почему же?

– Все еще была ему верна. – Оукден чуть фыркнул от смеха. – А я в то время всячески старался потакать милой старушке, так как поползли слухи, что меня могут вычеркнуть из завещания. Старые женщины, – сказал заядлый мошенник, – нуждаются в догляде, иначе они слишком легко поддаются уговорам. К восьмидесятым она сблизилась с местным викарием. Вот я и держал ухо востро: беспокоился, как бы она не вызвалась оплачивать ремонт башенки-шпиля этой дурацкой церкви.

– На каком основании Бреннер добивался, чтобы Бамборо вычеркнули из реестра?

– Она осмотрела какого-то ребенка без разрешения родителей.

– Это был сын Дженис? – спросила Робин.

– Я с вами разговаривал? – окрысился Оукден.

– Держите себя в руках, – прорычал Страйк. – Это был сын Дженис, да или нет?

– Может быть, – сказал Оукден, и Робин показалось, что он попросту не помнит. – Вообще говоря, осматривать ребенка можно только в присутствии родителей – иное считается нарушением врачебной этики, вот старик Джо и завелся. Все время повторял: «Я добьюсь, чтобы ее отстранили». Вот так-то. И это, по-вашему, я взял из некролога?

Залпом выпив остатки коктейля, Оукден заявил:

– Мне бы еще чего-нибудь выпить.

Страйк, пропустив это мимо ушей, переспросил:

– И это было за две недели до исчезновения Бамборо?

– Около того, да. Никогда не видел, чтобы старый хрен так кипятился. Он любил прижимать людей к ногтю, наш дедок Джо. На самом деле злобный был чертяка.

– В каком смысле?

– Внушал моей старухе, что она мало меня лупит, – объяснил Оукден. – А она по недомыслию его слушалась. Через пару дней попробовала приложить меня тапком, коза. Быстро поняла, что больше этого делать не надо.

– Да? Получила от вас сдачи?

Близко посаженные глаза Оукдена прощупали Страйка, будто оценивая, насколько он достоин таких откровений.

– Был бы жив мой отец – пусть бы меня и наказывал, но ее потуги меня унизить по указке Бреннера? Я этого не стерпел.

– Насколько – конкретно – Бреннер был близок с вашей матерью?

Тонкие брови Оукдена сошлись у переносицы.

– Врач и секретарь-машинистка, вот и все. Ничего большего между ними не было, если вы на это намекаете.

– А не ложились ли они прикорнуть после обеда? – спросил Страйк. – Не выглядела ли ваша мать слегка заспанной после визитов Бреннера?

– Не судите всех матерей по своей собственной, – отрезал Оукден.

Страйк воспринял колкость с мрачной усмешкой и продолжил:

– Не просила ли ваша мать, чтобы Бреннер подписал акт о смерти вашей бабушки?


– А это, черт подери, какое имеет отношение к делу?

– Так просила или нет?

– Не знаю. – Взгляд Оукдена опять устремился к входу в бар. – Откуда вообще такая мысль? И с какой целью вы спрашиваете?

– Врачом вашей бабушки была Марго Бамборо, правильно?

– Понятия не имею, – сказал Оукден.

– Вы вспомнили каждое слово, сказанное вашей матерью о Стиве Даутвейте, вплоть до того, как он заигрывал с девушками в регистратуре и уходил в последний раз из амбулатории чуть не рыдая, но не можете припомнить, как упала с лестницы и убилась насмерть ваша родная бабушка?

– Это случилось без меня, – объяснил Оукден. – Я был у приятеля. Возвращаюсь домой – и вижу «скорую».

– Значит, дома была только ваша мать?

– Какое, черт возьми, это имеет отношение к…

– Как зовут приятеля, у которого вы гостили? – Страйк в первый раз взялся за блокнот.

– Что вы делаете? – всполошился Оукден, попытался рассмеяться и уронил на тарелку последний кусок сэндвича. – Только голову мне морочите.

– Вы не хотите называть его имя?

– Да с какой стати… Он – мой одноклассник…

– Очень кстати для вас с матерью, что Мод навернулась с лестницы, – заметил Страйк. – По моим сведениям, в ее состоянии вообще не следовало спускаться по ступеням в одиночку. Зато вы получили в наследство дом, правильно?

Оукден стал очень медленно качать головой, как будто поражаясь внезапной глупости Корморана Страйка.

– Вы серьезно? Пытаетесь меня… надо же… Ну и ну!

– Значит, не назовете мне имя своего школьного товарища?

– Надо же! – повторил Оукден, силясь рассмеяться. – Вы рассчитываете, что сможете…

– …шепнуть заинтересованным журналистам, что ваш длительный опыт разорения старушек начался с жесткого пинка в спину родной бабули? Да, не вижу препятствий.

– Эй, ты полегче…

– Я знаю, ты думаешь, что сегодня организовал для меня подставу, – сказал, наклоняясь к нему, Страйк. Его язык тела выражал прямую угрозу, и краем глаза Робин заметила, как настороженно смотрят в их сторону брюнетка в китайском платье и ее спутник, только-только успевшие поднести к губам бокалы. – Но в полиции до сих пор хранится переданная туда в восемьдесят пятом году записка, где говорится, что копать надо под крестом Святого Иоанна. С того времени методики исследования ДНК сильно продвинулись. Думаю, они позволят с высокой степенью достоверности определить, кому принадлежит слюна под клапаном конверта.

У Оукдена опять дрогнуло веко.

– Ты надумал слегка всколыхнуть интерес прессы к делу Бамборо, чтобы люди вспомнили о твоей дерьмовой книжонке?

– Я никогда…

– Предупреждаю. Только попробуй распустить сплетни обо мне, о моем отце или о нынешнем расследовании дела Бамборо – и я позабочусь, чтобы тебя взяли за жабры по поводу той записки. А при необходимости подключу все свое агентство, и мы переворошим каждый миг твоей сраной жизни, пока не накопаем достаточно на тюремный срок. Я понятно излагаю?

Оукден на мгновение опешил, но быстро пришел в себя. Ему даже удалось хохотнуть.

– Буду писать, о чем захочу, и ты меня не остановишь. У нас свобода…

– Я тебя предупредил, – чуть громче сказал Страйк – А за свою булку с убоиной заплатишь сам.

Страйк поднялся из-за стола; растерявшаяся Робин поспешно схватила свой плащ и тоже встала.

– Корморан, давай пройдем через черный ход, – заговорила она, вспомнив о двух папарацци, притаившихся у фасада, но детективы не сделали и пары шагов, как позади раздался крик Оукдена:

– Думаешь, я испугался твоего паршивого агентства? Да из тебя сыщик, как из дерьма пуля!

Теперь почти все, находившиеся в пределах слышимости, повернули к ним головы. Оглянувшись, Робин увидела, что Оукден тоже вышел из-за стола: он остановился посреди бара как вкопанный, с явным намерением устроить сцену.

– Страйк, пожалуйста, давай уйдем.

У Робин возникло предчувствие беды. Оукден определенно намеревался вынести из этой встречи кое-что на продажу или по меньшей мере рассказец о том, как он оказался на высоте положения. Но Страйк уже повернулся к нему спиной.

– Ты, ё-моё, даже не знал, что твой отец устраивает тут рядом прием, – громко сказал Оукден, указывая в сторону «Спенсер-Хауса». – Не собираешься заглянуть и поблагодарить его за то, что он трахнул твою мать на куче кресел-мешков в присутствии полусотни ротозеев?

Робин увидела, как перед ней в замедленном движении разворачивается самое худшее: Страйк бросился на Оукдена. Она повисла на его руке, занесенной для удара, но было слишком поздно: локоть Страйка заехал ей в лоб, расколотив надвое маскировочные очки. Перед глазами Робин поплыли темные пятна, и последнее, что она запомнила, – это свое падение навзничь.

Ее неудачная попытка вмешаться дала мошеннику выигрыш в несколько секунд: он уклонился и вместо сильнейшего удара, который мог бы послать его в нокаут, получил только легкую скользящую оплеуху. А взъяренный Страйк, который вряд ли заметил, как некто удерживает его руку, осознал происшедшее, лишь когда увидел, что солидная публика повскакала с мест и смотрит куда-то ему за спину. Обернувшись, он увидел, что на полу лежит Робин и прижимает к лицу ладони, а из носа у нее струйкой течет кровь.