Исчезновение Стефани Мейлер

– Ну конечно, малыш, – ответила она.

– Вам знакомы эти двое мужчин? – спросил я, показывая ей фото Гордона и Коди.

– Ни разу их не видела.

– Мне нужно знать, были ли они связаны с Джеремайей Фолдом.

– С Фолдом? Не знаю.

– Могли они быть его шестерками?

– Все возможно. Честно, не имею ни малейшего понятия. Джеремайя отлавливал шестерок из числа случайных клиентов. Постоянные обычно ходили к одним и тем же девушкам и знали, что Миллу трогать не надо.

– Кто такая Милла? – спросил Дерек. – Девушка, которая служила приманкой?

– Да. Она не одна такая была, но продержалась дольше всех. Два года. До смерти Джеремайи. Всех прочих и на три месяца не хватало.

– Почему?

– Дурь, они все на ней сидели. И теряли товарный вид. Джеремайя от них избавлялся.

– Каким образом?

– Передоз. Полиция ни о чем не подозревала. Тело он где-нибудь оставлял, и копы считали, что просто одной марафетчицей стало меньше.

– А эта Милла, значит, не употребляла?

– Нет. Даже не притрагивалась к этой дряни. Умная была девочка, прекрасно воспитанная, да вот попалась как-то Джеремайе в когти. Он ею дорожил, вроде даже был в нее немножко влюблен. В самом деле красивая была. То есть, я хочу сказать, те девки на улице – они шлюхи. А в ней было что-то большее. Прямо принцесса.

– И как она ловила шестерок?

– Работала на обочине шоссе, приводила их в номер, а там уж Костико сидел в засаде. Вы Костико знаете?

– Да, – сказала Анна, – мы с ним говорили. Но я одного не понимаю, почему ни один из тех, кто попался в ловушку, не протестовал?

– О, надо было видеть Костико двадцать лет назад. Чудовище, сплошные мускулы. И жестокий до ужаса. Иногда совсем слетал с катушек. Насмотрелась я, как он ломал руки-ноги, чтобы заставить себя слушаться. Однажды ворвался домой к одному из шестерок, выволок его из кровати от перепуганной жены и превратил в котлету прямо у нее на глазах. Что парню оставалось делать после этого? Идти жаловаться в полицию, если он сам был мулом, наркокурьером? Оказался бы в тюрьме.

– А вы, значит, закрывали на это глаза?

– Это не моя парковка и не мой мотель, – возразила Реджина. – К тому же Джеремайя нас не трогал. С ним никто не хотел ссориться. Один-единственный раз я видела, как парень поставил Костико на место, вот смеху было!

– Как это случилось?

– Это был январь 1994-го, как сейчас помню, потому что снегу много намело. Чувак выходит из номера Миллы в чем мать родила, только с ключами от тачки. За ним бежит Костико. Чувак открывает дверцу, хватает газовый баллончик и брызгает на Костико. Тот визжит, как девчонка. Умора, да и только! Чувак прыгает в машину и смывается. Голяком! По снегу! Ах, какая была сцена!

Реджина рассмеялась.

– Вы говорите, газовый баллончик? – спросил я с любопытством.

– Да, а что?

– Мы ищем одного человека, возможно связанного с Джеремайей Фолдом, он использует баллончик со слезоточивым газом.

– Вот про это, солнце мое, ничего не знаю. Я только его зад ницу видела, да и то двадцать лет назад.

– Может, какие-нибудь особые приметы?

– Задница очень даже ничего, – улыбнулась Реджина. – Может, Костико помнит. Штаны-то с бумажником у парня остались в номере, вряд ли Костико их не прибрал.

Я не стал настаивать и задал последний вопрос:

– Что стало с Миллой?

– После смерти Джеремайи она исчезла. Тем лучше для нее. Надеюсь, где-то начала новую жизнь.

– Вы не знаете, как ее настоящее имя?

– Откуда мне знать?

Анна почувствовала, что Реджина недоговаривает, и сказала:

– Нам надо поговорить с этой женщиной. Это действительно важно. Кто-то сеет в округе ужас и убивает невинных людей, чтобы сохранить свой секрет. Возможно, этот кто-то связан с Джеремайей Фолдом. Как звали Миллу? Вы должны нам сказать, если знаете.

Реджина обвела нас взглядом, потом встала и, порывшись в коробке с какими-то мелочами, достала старую газетную вырезку и протянула нам:


– Это я в номере Миллы нашла, после ее отъезда.

Это было объявление о розыске пропавшего человека, помещенное в “Нью-Йорк таймс” в 1992 году. У политика и дельца с Манхэттена сбежала дочь, ее нигде не могли найти. Звали ее Миранда Дэвис. С фотографии смотрело лицо семнадцатилетней девушки. Я сразу ее узнал. Это была Миранда, жена Майкла Берда.





Дакота Райс




Когда я была маленькая, родители всегда меня учили, что не надо поспешно судить о людях, нужно всегда давать им второй шанс. Я изо всех сил старалась простить Тару, я сделала все, чтобы восстановить нашу дружбу.

После биржевого кризиса 2008 года Джеральду Скалини, потерявшему громадные деньги, пришлось отказаться от квартиры с видом на Центральный парк, от своего дома в Хэмптонах и вообще от прежнего образа жизни. По сравнению с большинством американцев семейству Скалини жаловаться было не на что: они перебрались в милую квартиру в Верхнем Ист-Сайде, и Джеральду даже не пришлось забирать Тару из нашей частной школы, а это уже немало. Но их прежняя жизнь с шофером, поваром и уикендами на природе кончилась.

Джеральд Скалини всячески старался пускать пыль в глаза, но мать Тары твердила всем и каждому: “Мы потеряли все. Я теперь рабыня, приходится бегать в прачечную, потом забирать дочь из школы и еще готовить на всех”.



Лето 2009 года мы впервые провели в “Райском саду”, нашем невероятном доме в Орфеа. Я нисколько не преувеличиваю: дом был действительно невероятный, все в этом месте дышало волшебством. Дом был построен и отделан с большим вкусом. Тем летом я каждое утро завтракала, глядя на океан. И целыми днями читала, а главное, писала. Для меня этот дом был настоящим писательским домом, прямо как в книгах.

Под конец лета мать уговорила меня пригласить Тару пожить несколько дней в Орфеа. Мне совершенно не хотелось ее видеть.

– Бедняжка, так и сидит все лето в Нью-Йорке, – сокрушалась мать.

– Нечего ее жалеть, мама.

– Дорогая, надо уметь делиться. И с друзьями надо быть терпеливой.

– Она меня бесит. Строит из себя всезнайку.

– Может, ей после всего не по себе, она боится. Дружбу надо поддерживать делами.

– Она мне больше не подруга.

– Знаешь, как говорят: друг – это тот, кого хорошо знаешь и все равно любишь. И потом, тебе же нравилось, когда она приглашала тебя к себе в Ист-Хэмптон.

В конце концов я пригласила Тару. Мама была права: нам обеим стало гораздо легче. Я чувствовала, как возвращается накал нашей прежней дружбы. Мы все вечера напролет валялись на газоне, болтали, спорили. Однажды она в слезах призналась, что специально подстроила кражу компьютера, хотела, чтобы обвинили меня. Сказала, что позавидовала моему сочинению, что это никогда больше не повторится, что она меня любит больше всего на свете. Умоляла простить ее, и я простила. Прошлое было забыто.



После того как мы подружились опять, наши семьи, отдалившиеся друг от друга одновременно с нами, снова сблизились. Мы даже пригласили Скалини в “Райский сад” на уикенд. Джеральд остался таким же несносным, как был, все время критиковал моих родителей: “Ой, жалко, что вы выбрали эту плитку!” или “Нет, право, здесь я бы сделал совсем иначе!”. Мы с Тарой вновь стали неразлучны, ходили друг к другу в гости. И вновь начали писать вместе. Я в это время как раз открыла для себя театр. И полюбила его всей душой, жадно глотала пьесу за пьесой. Мне даже пришла мысль написать свою. Тара говорила, что можно попробовать сочинить ее вместе. Мой отец, работавший на “Канале 14”, получал приглашения на все театральные прогоны. Мы постоянно ходили в театр.

Весной 2010 года родители подарили мне ноутбук, о котором я так мечтала. Счастью моему не было предела. Все лето я сидела на террасе нашего дома в Орфеа и писала. Родители даже начали беспокоиться:

– Ты не хочешь пойти на пляж, Дакота? Или погулять по городу?

– Я очень занята, я пишу, – отвечала я.

Я первый раз в жизни писала пьесу. Назвала я ее “Мистер Константин”. Сюжет был такой: мистер Константин – одинокий старик, живет в огромном доме в Хэмптонах, его дети ни разу не приезжали его проведать. В один прекрасный день ему надоедает чувствовать себя никому не нужным, и он сообщает детям, что скоро умрет. Те, в надежде унаследовать дом, слетаются к его изголовью и исполняют все его прихоти.

Это была комедия. Я страстно ею увлеклась, писала ее целый год. Родители все время видели меня за компьютером.

– Ты слишком много работаешь! – говорили они.

– Я не работаю, я развлекаюсь.

– Значит, ты слишком много развлекаешься!

Летом 2011 года я дописала “Мистера Константина” и в сентябре, когда начался учебный год, дала его почитать своей учительнице литературы, которую очень любила. Закончив чтение, она первым делом вызвала меня к себе с родителями.

– Вы читали, что написала ваша дочь? – спросила она их.

– Нет, – ответили они, – она хотела сперва дать прочесть вам. Что-то не так?

– Не так? Да вы шутите! Это потрясающе! Совершенно невероятный текст! По-моему, у вашей дочери талант. Поэтому я и хотела с вами встретиться. Как вы, наверно, знаете, я заведую школьным театральным кружком. Каждый год в июне мы ставим пьесу, и мне бы хотелось, чтобы в этом году мы сыграли пьесу Дакоты.

Я не верила своему счастью: мою пьесу поставят на сцене! В школе теперь только про это и говорили. Я была ученицей скорее скромной, но теперь моя популярность выросла до небес.

Репетиции должны были начаться в январе. У меня было несколько месяцев, чтобы окончательно доделать текст. Отныне я занималась только им, все время, включая зимние каникулы. Мне очень хотелось добиться настоящего совершенства. Тара каждый день приходила ко мне домой, и мы закрывались в моей комнате. Я сидела за столом, уткнувшись в дисплей ноутбука, и читала вслух реплики, а Тара лежала на моей кровати, внимательно слушала и высказывала свое мнение.

Все кончилось в последнее воскресенье каникул. Назавтра я должна была отдать текст. Тара, как обычно, сидела у меня. Под вечер она сказала, что хочет пить, и я вышла на кухню налить ей воды. Когда я вернулась в комнату, она собиралась уходить: