Лука, или Темное бессмертие

Он вывел первый снимок. Возникло размытое после цифровой обработки переплетение веток, хотя и плотное, но позволяющее разглядеть на заднем плане одноцветный фон.

– Этот снимок был извлечен из самого начала «Atrautz», когда два человека идут по саду к дому. Заросли бирючины в пару метров высотой растут как попало и почти полностью все загораживают, только между некоторыми стволами нет листвы. Вот эти зоны мой приятель и увеличил. Парень просто блеск. Посмотрите на одноцветный фон… И на следующее фото…

Еще один клик. В путанице веток на экране между двумя оттенками серого угадывалась разграничительная линия, идеально горизонтальная.

– Горизонт, – выдохнул Паскаль. – Море…

– Именно. Дом стоит над морем, и ничто не заслоняет вид, кроме деревьев. Строение выходит на берег, лежащий севернее, если доверять положению заходящего солнца, которое видно в фильме чуть раньше. Здание большое и изолированное, потолки высокие, стены из старого камня, мой приятель насчитал как минимум десять комнат. Дом расположен на первой линии и на некоторой высоте, может, на вершине скалы или холма.

Сильвен вывел другой снимок: граффити на досках, которые закрывают окна. Непонятные знаки, лица с открытыми ртами, хаотическое нагромождение букв. Новое фото, фокус наведен на часть предыдущего снимка. Сильвен уткнул палец в экран:

– Вот это граффити, «Breizh 29». Это название маленькой бретонской музыкальной группы, довольно радикальной, которая выступала за свободную Бретань и распалась в 2014-м. А «29», потому что они из Финистера[100]. Если точнее, из Морле.

Подавшись вперед, Паскаль отбивал пальцами дробь по краю своего стола.

– Понятно. Допустим, что оба фильма сняты в Морле или его окрестностях. Проблема в том, что дом, стоящий на высоте над морем, в Бретани такая же редкость, как коп в Бастионе.

– Дом, заброшенный по крайней мере три года назад, Паскаль, не будем забывать. И погоди, лучшее я оставил на закуску. Сейчас прокручу кусочек видео из другого фильма. Там меньше десяти секунд.

Он включил запись. В темноте маски Гая Фокса двигались к дому в одном темпе с камерой. Короткая вспышка довольно сильно выбелила часть неба, за ней через долю секунды последовала вторая, послабее. Тот же феномен повторился еще раз до того, как группа вошла в дом. Люси вспомнила, как в первый раз смотрела фильм: тогда она подумала, что это молнии, но сейчас очевидность бросалась в глаза.

– Маяк.

– И даже не один маяк, а два, вращающиеся не синхронно, причем один, похоже, расположен намного дальше другого. Его свет едва достигает дома, как эхо первого. Два маяка, определенно стоящие к северу от дома, со стороны моря.

Сильвен развернул мишленовскую карту Финистера и разложил ее на столе:

– Если мы ставим на Морле, я не вижу обилия вариантов.

Он указал на два острова у входа в большую бухту:

– Вот остров Черный и остров Луэ, оба со своими маяками, и разделяет их всего километр. – Его палец очертил кусок побережья напротив острова Луэ, в западной части. – Если учесть ориентиры и то, что дом стоит на высоте, вполне вероятно, что он находится где-то здесь, в западной части рейда, на высотах мыса Пен-аль-Лан. Похоже, места там малонаселенные. Если мы не промахнулись, вы отыщете эту хибару.

Паскаль поблагодарил его, и они вместе направились к кофемашине. Люси осталась перед картой. Бретань… Изрезанный берег… Она представила себе бушующее море, дом и гигантские волны внизу, крики жертв, затерянные в ветре и лучах маяков, пятнающих ночь… Почему он привел их туда, так далеко? Почему именно этот дом?

Люси не собиралась пренебрегать этим следом. Немало километров отделяло ее от Бретани, но она отправится в дорогу и отыщет дом. Может, там осталось только переворошить пыль, но меньше года назад в заброшенном жилище было совершено убийство. Кучка выродков проехала всю Францию с востока на запад, чтобы принести там в жертву Эмилию Робен.

Там, а не где-то в другом месте.

На это наверняка есть причина.





63




Две машины без полицейских обозначений летели через черные равнины в направлении Эврё. Шарко не желал рисковать: пока Николя и Одри будут просачиваться сквозь девять голов Гидры, трое людей, один из которых Паскаль Робийяр, засядут в машине и вмешаются в случае неприятностей.

Если Николя остался в обычной одежде – джинсы, кожаная куртка, высокие мартинсы, – то Одри выбрала прикид, соответствующий обстоятельствам. Черная подводка и тушь, ярко-фиолетовая помада, тальк на коже. Прическа каре, кожаные брюки в облипку и бархатный фрак дополняли картину. Никакого оружия, их, безусловно, досмотрят, прежде чем пропустить.

После долгой перебранки между Николя и Шарко было решено, что чип будет у нее, приклеенный к запястью пластырем цвета кожи. Она умела убеждать: после работы в отделе наркотиков она вполне способна раствориться в подобном окружении. Но что бы ни случилось, они должны держаться вместе.

Капитану полиции она казалась суперкрутой, но он держал это впечатление при себе. Он сосредоточенно вел машину по извилистой дороге, ведущей в никуда. Весь день они собирали информацию о Гидре, прошерстили все, что касалось личностей и жизненного пути основателей. В картотеках ничего не нашлось: все трое были чисты. Кристоф Доллз, единственный мужчина в трио, был явно одержим куклами, до такой степени, что переделал себя под воскового человечка. До Гидры он был фотографом и создавал в компьютере женщин-роботов из сменных деталей или прозрачных кукол с органами внутри, которых затем материализовал на принтерах 3D. Он немало выставлялся в известных галереях в Токио. Две его сподвижницы были ничем не примечательны. Одна занималась графикой, другая устраивала перформансы в стрип-клубах Парижа.

Языки фар вылизывали теперь мрачные овраги, немые холмы, затерянные насыпи. Все следы цивилизации исчезли. Еще немало километров, и показались белые, синие, зеленые световые пятна, окружающие розоватое трепещущее облако – бывшую текстильную фабрику, где обреталась Гидра.

Машина, следовавшая за ними, притормозила и позволила им уйти вперед. Теперь вокруг расстилался индустриальный пейзаж, с дымовыми трубами, раскачивающимися соплами, воздушными рельсами. Гидра располагалась на окраине промзоны. Асфальтовая дорога вела на обширный паркинг с плохо очерченными границами: колеса сотен машин, фургончиков и мотоциклов тонули в грязи. Николя приткнулся, где смог, и они вышли из автомобиля с одной главной целью в мыслях: засекать лица, искать маски, рассматривать руки. Вычислить, возможно, члена клана и не спускать с него глаз.

Прежде чем захлопнуть дверцы, они включили микрофоны телефонов, активировав специальное приложение. Сами аппараты, казалось, не работали, но уши слушали…

Глухой ритм басов и раскаты тяжелой музыки создавали впечатление, что адские кузни под землей трудятся на полную мощь. Одри достала из сумки две банки пива и протянула одну Николя:

– Надо расслабиться. Если мы туда отправимся со шваброй в жопе, ничего не выйдет. Сколько пива ты можешь потребить, оставшись трезвым?

– Я… я не знаю. Три, четыре.

– Выпьем по паре. Одну сейчас, одну там. Давай пей.

– Ты вообще в курсе, что твой полицейский начальник сейчас тебя слушает?


– Тогда за здоровье начальника.

Она проглотила свой алкоголь и раздавила банку каблуком, прежде чем бросить ее в багажник. Николя смотрел на нее не отрываясь. Когда он покончил со своим пивом, она вытащила ему рубашку из брюк, взяла за руку и почувствовала сопротивление:

– В чем дело? Ты хочешь, чтобы мы шагали рядом, как два незнакомца?

В конце концов Николя подчинился. На самом деле все, что она делала, ему нравилось. Он втюрился еще с первой встречи.

Они поднялись по мощеной аллее и прошли через открытые выбитые ворота, где стояли два парня в робах, со сверхсовременным инфракрасным лорнетом на одном глазу и в хромированном гриме. Оба прямиком из фильма Бессона. Над ними красовалась надпись из кованого железа: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Копов ощупали с головы до пят.

– Не снимать, не фотографировать, – буркнул один из робокопов. – Ясно?

– Кристально, – отозвался Николя.

Они заплатили за вход по двадцать евро и прошли в центр площади перед зданием в форме подковы. Слева пресловутый Кристоф Доллз что-то говорил группе одинаково одетых, как клоны, типов с ирокезами цвета мочи и указывал им направление. Над ними нависали решетки и натянутые сети, по которым карабкалась фигура, затянутая в нечто вроде гигантского нейлонового чулка. Ни носа, ни глаз, ни лица, только гладкая наводящая страх поверхность. Николя вспомнил «Крик» Мунка и спросил себя, как дышит этот ненормальный, перемещающийся с ловкостью паука. Существо протянуло руки сквозь решетку, пытаясь их поймать.

Перед ними в мерзком бледном свете громоздился хаос. Промышленные машины были трансформированы, разобраны, превращены в железных монстров. На гигантском экране мелькали шокирующие картины: сиамские сестры, сросшиеся чревом, шурупы, ввинченные в черепа, уродцы и фрики всех видов, одноногие и однорукие… Колонки выплевывали вязкую музыку, смесь металлического трения, шороха крыльев и электрической пульсации. Плакаты, граффити, наклеенные и измазанные слоганы. «Гибридные существа», «Половина органической материи, половина промышленной», «Вернуть власть над телом, чтобы лучше владеть разумом», «Да здравствует спаривание с машинами»… Под портиком переполненный бар. Бочки с пивом, крепкие напитки.

Одри увлекла его к стойке; щелкнув пальцами, заказала два разливных пива. Она улыбалась, мотала головой, словно ее тело вибрировало в ритме басов, но, окуная нос в пену, вовсю работала. Краем глаза она отметила татуированных мутантов с пирсингом. Металлические гребни, хромированные зубы… Чуть дальше двигалась женщина на поводке, которую вел мужчина с железным протезом на месте левой руки. С какой планеты явились эти чудики? Она подумала о другом фильме, с Тарантино: «Ночь в аду»[101]. Такого рода вечеринки могли обернуться кошмаром.

Человек-нейлон прыгнул над ними и выбрался на крышу, где медленно изогнулся в странной скрученной позе. Николя пытался, как мог, расслабиться, погруженный по самые уши в атмосферу психиатрической клиники с психоделическим уклоном. Недалеко от них две дамы-распорядительницы беседовали, принимали и направляли. С этой стороны все чисто. Справа кучки гостей фестиваля устремлялись в какую-то дверь. Со стаканом в руке, повинуясь толчку Одри, Николя двинулся за нею. Они прошли мимо залов с картинами, рисунками и фотографиями. Николя мельком рассмотрел их. Люди-машины, мутации тел, киборги, голые беззубые старики с висящими мошонками и грудями. Гадость, провокация, безумие художника, конечно, но ничего противозаконного или относящегося к их расследованию.

Чуть дальше – арка, в которой висел гигантский металлический паук с сотнями блестящих глаз. Старые железные бочки, расписанные, деформированные, изогнутые, отбрасывающие чудовищные тени, высокие лбы, бесконечно растянутые рты, выкрученные конечности… На импровизированных подмостках сидящий в клубном кресле сорокалетний мужчина в костюме и галстуке дегустировал фуа-гра, извлекая ее непосредственно из вспоротого гуся. Позади на экране возникало все, что он видел, но с меньшей четкостью. Глазной имплантат или режиссура?

Спокойным движением мужчина вылил шампанское в серебряный салатник, окунул туда лицо и начал бичевать себя шариками, утыканными лезвиями. Алые лепестки расцвели на его рубашке. Атмосфера переменилась, музыка стала пронзительной, свет темно-синим, артист разделся и хореографическим движением обнажил мускулистое молочно-белое тело, оплетенное колючей проволокой. Металлическая колючка была вживлена в его плоть.

Появились два типа в синих рабочих спецовках, заковали его и потащили по коридорам во внешний дворик, расположенный за трактором с ковшом, к которому за ноги была подвешена извивающаяся, как червяк, женщина. Она размахивала большим флагом с надписью: «Какая гусеница думала, что будет летать, пока не стала бабочкой?» Копы шли вслед, увлекаемые молчаливой толпой. Они поглядывали по сторонам, всматривались в закоулки и темные углы, ища некую дверь или ее признак. Ничего. Артиста привязали к кресту, закрепленному на стене, где была изображена гигантская печатная плата. И принялись бичевать. Николя увидел в этом символ рабочего, восставшего против хозяина, только в «жестком» варианте.

– Заметила что-нибудь? – прошептал Николя на ухо Одри.

– Ни черта. Вернемся вовнутрь.

Они пошли обратно, Одри взяла Николя за плечо:

– Не будь таким надутым, можно подумать, тебе вручают орден Почетного легиона. Расслабься.

– Я и так расслаблен. Что я должен сделать? Сплясать на столе?

– А что, было бы неплохо.

Они шли по лабиринту из бредовых конструкций, невероятного слияния, где каждая труба, каждая лестница и каждый металлический изгиб превращались в произведение искусства. Повсюду надписи, на полу, на стенах, рисунки поверх рисунков, всех видов, на всех языках, ни один квадратный сантиметр не ускользнул от сумасшедших затей какого-нибудь художника.

В этом хаосе Одри остановилась перед одним из произведений, вышедшим из рук скульптора – певца невозможного, где металл танцевал на цоколе: две цепочки ДНК сплелись, как балерины.

– Я где-то уже видела этот мотив. Тебе ничего не напоминает?

Николя покачал головой. Он отвлекся на нейлонового человека, который стоял на металлической крыше в позе Человека-паука. Его затянутое пластиком лицо, казалось, смотрит на них. Он за ними следит? Одри не могла успокоиться: сама скульптура, ее форма, весь сюжет связан с их расследованием, она уверена. Но каким образом?

Незаметно она сделала снимок, потом повела партнера направо. Новая дверь. Залы, коридоры, по которым они углубились на сотни метров во внутренности здания. Где же та чертова дверь? Они попали в гудящий от гипнотической электромузыки каменный туннель с зеленоватым освещением… Копы шли вперед вместе с двумя-тремя потерявшимися, как и они сами, тенями. Кое-кто трахался в лесу металлических рук, растущих из земли. Холод усилился.

Справа, в корпусе автомобиля, превращенного в куб, томилась женщина, причем казалось, что она была внутри еще до того, как листовой металл смяли. Ее левая рука высовывалась из куба, затылок словно развалился надвое, колено почти упиралось в правое ухо. Название произведения «Авария плоти/Мэрилин Грейсток». Ее губы кривились от боли, и Николя подумал, что извлечь ее из ловушки можно будет только при помощи спецтехники.

Чем дальше углублялись они в туннель, тем делалось темнее и тем безумнее и отвратительней становились живые скульптуры. «Расчлененная рука/Мерлин Вон Хаас», «Железнодорожная сеть/Грета Фицджеральд», «Волосы-гвозди/Кевин Пэн». Николя и Одри остановились перед шедевром «Человек-гайка/Петер Кляйн»: в такой же резервуар, как и тот, что использовал Ангел, был заключен мужчина, только цилиндр заполняли тысячи гаек, в которые человек погрузился по шею. Провод соединял его с большой зеленой кнопкой, расположенной на виду у пленника. Молчаливые посетители рассматривали его, перешептываясь между собой. Они наверняка заметили сходство с цилиндрами, которые видели по телевизору. Это не помешало одному из гостей несколько раз нажать на кнопку. При каждом нажатии одна гайка скатывалась по трубе, подсоединенной к крышке, и, прежде чем скатиться к остальным, падала на голову занятому в перформансе артисту. В таком ритме через несколько часов его засыплет полностью, и Николя задумался, можно ли выжить после утопления в гайках.

– Господи… – пробормотала Одри.

Ангел будущего побывал здесь, это «произведение» наверняка вдохновило его на создание собственного устройства. Или наоборот? Бельгийский артист из чисто провокационных соображений вдохновился Ангелом? Николя сказал себе, что от убийцы до артиста иногда всего лишь шаг…

Туннель сворачивал вправо, куда и направлялись посетители, но Одри толкнула Николя в бок: справа, в глубине защищенной решеткой и заставленной театральным оборудованием и чехлами ниши находилась едва освещенная закрытая деревянная дверь с выгравированным рисунком: Лернейская Гидра со своими девятью разъяренными головами. На решетке красовалась табличка «Вход воспрещен».

Одри инстинктивно поняла, что они на верном пути. Она толкнула решетку и прошла мимо наваленных там разнородных предметов. Николя не отставал. Деревянная дверь оказалась не заперта, достаточно было потянуть за ручку, и она открылась. Ступени лестницы уходили в темноту. Метрах в десяти ниже опять виднелись зеленые огни. Наклонившись, Николя почувствовал, как ужас запускает свои щупальца во все фибры его мускулов. Подумал, что сейчас упадет, но устоял на ногах. Ступор уже не был таким сильным. Смягчающий эффект пива? Или лечения?

– Иди вперед, – прошептал он. – Иди…

Одри начала спускаться в глубину, температура опять резко понизилась. Их тени росли, опережая их. Дверь позади захлопнулась со щелчком. В глубине возник коридор из темного кирпича, с диодами на полу, как на взлетных полосах аэропорта. А в самом конце – тень, стоящая перед другой дверью, на этот раз металлической. Сквозь стены ощущалась вибрация. Ад был там, чуть дальше.

Копы пошли гуськом, потому что места идти рядом не было. Николя старался выровнять дыхание, чтобы успокоить нервы. Мужчина был в костюме и объемистее, чем они оба, вместе взятые.

– Заблудились?

Его физиономия оставалась замкнутой, как сейф. Справа от двери – серая ручка, расположенная на черном прямоугольнике. Одри инстинктивно направилась к ней. Она протянула левое запястье, где был чип, к плоской поверхности. Пискнул сигнал, и дверь приотворилась ровно настолько, чтобы она могла пройти. Мужчина кивнул, чуть примкнув веки.

Они были на месте.

Она перешагнула порог, Николя хотел пойти следом, но охранник уперся ладонью ему в грудь. Дверь резко захлопнулась.