Метро 2033: Кочевник

– Нет, Алибек-ага. Это я балашку этого поднимаю.

– Ты охренел? Ты че спать не даешь?

– Агай! Прости, я не хотел тебя будить! – Ербулат виновато приложил руку к груди.

– Сюда иди!

Пацан сделал два шага к кровати и тут же отлетел на середину казармы от мощного удара ногой. Лежа на полу, как рыба, выброшенная на берег, широко открывал рот и пучил глаза, стараясь вдохнуть воздух. Голоса игроков стихли, ожидая расправы, в пылу азарта они и забыли о том, что кто-то спит в одном с ними помещении.

– Еще услышу, отмудохаю всех! – процедил человек и повернул голову к Мейраму. – А ну спать, сучонок! Опять под утро вырубаться начнешь. Спи, я сказал!

Мейрам послушно улегся на место и закрыл глаза. Хоть какая-то передышка и возможность набраться сил. Только он не понимал, почему взрослый вступился за него. Может, стал добрым? Мейрам приоткрыл один глаз. Нет, ничего не изменилось. Легкое красноватое сияние окружало силуэт лежащего Алибека.

Он часто видел такой ореол у людей, и в основном преобладал красный. У злых и жестоких, как все, кто тут находился. Мать, сестра и большинство людей в Луговом светились оранжевым. Этот цвет рождал теплоту, как от солнца, и означал добро. В тот день, когда убили мать и его самого забрали чужие люди на страшных машинах, он видел подобный ореол еще у одного человека. Старый усатый незнакомец около их дома светился так же. И даже несмотря на то, что в руках он держал автомат, от него веяло добротой и теплом. Почти таким же, как от мамы. Иногда ему казалось, что он чувствует приближение этого человека, но потом понимал, что просто обманывает себя. Очень хотелось надеяться на что-то хорошее. Только вдруг неожиданно пришло осознание, что весь мир теперь постоянно будет окрашен в такой красный цвет, и тепла он никогда больше не увидит…



Гарнизон Гвардейский, в простонародье именуемый «Отар» по названию железнодорожной станции в трех километрах от него, дислоцировался у подножия гор Кулжабасы. Несмотря на громкое название, от древнего хребта остались только невысокие сопки, разрушаемые постоянными ветрами. Призрачная граница административного деления земель проходила на окраине станционного поселка, и военный городок с воинской частью территориально находились уже в Алматинской области.

Шал и Лемке лежали под кустом на ближайшем к гарнизону холме. Солнце светило в спину, и они не боялись, что не имеющий антибликового покрытия огрызок бинокля привлечет внимание кого-то из людей Иргаша. Да и некогда им было смотреть по сторонам, судя по копошению у открытых ангаров. Дела с техникой шли успешно, несколько минут назад два танка выехали за забор и, поднимая высокое облако желтой пыли, двинули в сторону полигона Матибулак, за пару километров от гарнизона.

– Высшее искусство войны – не напасть на врага, а разрушить его планы, – философски изрек Лемке и отдал бинокль Шалу. Сорвав травинку, сунул ее в зубы. Потом перевернулся на спину и, подложив руки под голову, уставился в небо, следя за проплывающими облаками. – А раз мы уже знаем планы Иргаша, то остальное дело техники.

– Сам придумал? – Шал сплюнул песок, скрипевший на зубах, и навел оптику на гарнизон.

– Нет, Сунь Цзы сказал. Лет пятьсот назад.

– Я думал, это ты такой умный, – серьезно сказал Шал. – Шымкентский философ Александр Лемке. Красиво звучит.

– Да пошел ты, – беззлобно огрызнулся дознаватель.

– И как ты собираешься планы Иргаша разрушать?

– Хрен его знает. Тут, по идее, диверсионное подразделение нужно. Чтобы тихо пришли, зачистили территорию и взорвали все к гребаной матери. Да где же его взять. Но если они все это заведут и уйдут отсюда своим ходом, точно ты говорил, кирдык Каганату.

– Подтвердишь это в Шымкенте.

– Базар жок[44], – согласился Лемке. – За такую информацию тебя там на руках носить будут. Ашимов лично спасибо скажет. Впрочем, ты с ним и так на короткой ноге, может, и мое подтверждение не потребуется.

– Где на короткой!? Просто выполнил однажды его просьбу, и все.

– Уж мне-то ты не рассказывай, как определяется степень благодарности у нас в Казахстане. Благодарность благодарности рознь. За то, что выполнил просьбу, могут просто сказать спасибо и забыть о тебе через полчаса, а можно стать лучшим другом на всю жизнь. Все зависит от важности дела. А за данные о планах Иргаша тебе позволят в любое время дня и ночи отовариваться в нашей оружейке наравне с личной охраной Старейшин и Ашимова. Любой боезапас в неограниченном количестве, любой ствол на выбор. Сказка, а не жизнь.

– Что-то ты мне тут вообще все медом намазал, – с сомнением покачал головой Шал, – столько ништяков за пару танков. Как джекпот в лотерее, твою мать.

Лемке перевернулся на живот и забрал бинокль. Пару минут смотрел в окуляр и снова отдал его Шалу.

– Смотри туда. Левее ангаров. Что видишь?

Шал долго смотрел в бинокль и пожал плечами.

– Машина какая-то. Фиг поймешь по корме.

– Все там понятно, если знать. Реактивная система залпового огня «Смерч».

– Охренеть! Она откуда тут?

– Посмотри еще левее, где открытые ворота боксов. Что видишь?

– «Урал» какой-то выезжает. Твою мать… это что, «Град»?

– Нет, «Прима». Реактивная система той же категории, что и «Смерч», только немного поменьше и помобильней. Если выведут на прямое боевое столкновение войска Каганата, а потом жахнут по ним этой хренью, Шымкент потом можно брать голыми руками. Молодец Иргаш. Я начинаю его уважать. Не просто гопник с улицы, а настоящий курбаши. Кстати, ты в курсе, что он специально взял себе такое погоняло? В честь предводителя басмачей, что геройствовали в наших краях после революции семнадцатого. Тот Иргаш называл себя ханом, любил черные одежды и являлся весьма значительной фигурой в басмаческом движении. Даже атаман Дутов хотел с ним скорешиться, пока того чекисты в Суйдуне не пришили.

– Этот тоже любит черное, – кивнул Шал, – черный кабриолет, черная футболка.

– Ну вот. Есть с кого пример брать. А насчет «смерча» и «примы»… Гвардейский был не только лучшей учебкой Союза. Тут кроме танковой бригады стояла и артиллерийская, куда все это реактивное добро и входило. Еще гаубицы должны быть. «Мста-Б» вроде, точно не помню. Но, главное, и я уверен точно, эти коробочки[45], что так живо тут катаются, именно оттуда, из ЦБРТ.

– Это что за хрень? – не понял Шал.

– Центральная база резерва танков. До развала Союза называлась Московской базой резерва танков, а в казахстанской армии ее так и звали «Мосбаза». База хранения военной техники.

– Откуда ты все знаешь, твою мать? – Шал оторвался от бинокля.


– Ты забываешь, кто я, – довольно улыбнулся Лемке. – Думаешь, я в Службу Безопасности пришел от безысходности и голода? После того как мир медным тазом накрылся? Нееет. Я и не уходил оттуда, и до Скорби служил в «ка-эн-бэ», а ты сам знаешь, что эта казахстанская контора – дочка славной и страшной «ка-гэ-бэ». Просто по специфике работы я должен знать пусть не все, но многое. В центре гарнизона здание трехэтажное видишь?

– Ну, – Шал перевел в ту сторону бинокль.

– Тебе «НИСХИ» ни о чем не говорит? Научно-исследовательский сельскохозяйственный институт. Одно из предприятий советской программы по созданию биологического оружия. В Казахстане их было четыре. На острове Возрождения в Аральском море. Степногорская база, под Целиноградом. Противочумный институт в Алма-Ате, и Отарский. Входил в одну систему институтов, работавших в сельскохозяйственном направлении.

Подобные центры были во Владимире, Свердловске и Новосибирске. Причем вирусы, что тут разрабатывались, испытывались в новосибирском «Векторе». Вот так вот.

– Я не понял, они и после развала Союза тут биооружие делали?

– Да щас! – Лемке потянулся. – Загубили все на корню, вывезли в Россию и провели конверсию на американские деньги. Амеры тут часто ошивались, все контролировали. И работали даже. Официально – с казахскими учеными разрабатывали вакцины от птичьего гриппа. Неофициально… этого я не знаю. Доступа к информации такого уровня у меня не было. Знаю, что наши вроде как производили всякие сыворотки против болезней животных. И еще знаю, что в этом институте был музей, содержащий патогенные штаммы вирусов и всякой гадости, типа микроорганизмов и грибков, опасных для сельскохозяйственных животных и растений.

– То есть их сейчас можно взять и заразить скот?

– Думаю, да. Когда двадцать лет назад долбанули ракетами по Алматы, отсюда все ломились как перепуганные сайгаки, и вряд ли кто-то задумывался о том, что тут остается. Кому оно нужно тогда было? Зато сейчас… блин, да Отар для Иргаша золотое дно! Надеюсь, он не все местные секреты знает.

– Вот сука! – выругался Шал. – Да тут не ящик, а целый крупнотоннажный контейнер Пандоры!

– Эт точно. Ну что, какие планы?

– Пошли пожрем. Потом вздремну и к вечеру вернусь. Попробую туда пробраться и разобраться на месте.

– Мочить Ахмеда сразу будешь?

Шал покосился на Лемке. Тот все еще думает, что он пришел сюда за Ахмедом. Впрочем, пусть и дальше так думает, иначе начнет сомневаться в его адекватности, как и в случае с Фань. Младший Сыдыков только одна из целей, но знать особисту об этом необязательно.

– Ага. Сортир только найду.

– Слушай, я понимаю, что в такой обстановке трудновато будет отхреначить ему башку, – дознаватель ткнул пальцем в сторону людей в гарнизоне, – поэтому я готов, если что, подтвердить факт устранения. А если ты пришьешь еще и старшего братца, буду клясться хоть на Библии, хоть на Коране, что все видел собственными глазами.

– Да? Может, тебе их уши принести? Для подтверждения, так сказать.

– Да ладно, – махнул рукой Лемке, – необязательно.

– Как хочешь. Я мог бы и уважить кровожадную душеньку старого гэбиста.

– Обойдусь.

Шал усмехнулся.

– А не боишься, что обману? Подтвердишь устранение, а окажется, что брехня. И сидеть тебе за решеткой за дезинформацию руководства.

– За восемь бед один ответ, в тюрьме есть тоже лазарет. Знаешь такую песню?

– Ага, я там валялся.

– Если вернусь в Шымкент не на поезде, а пешком, мне все равно сидеть. За дезу как-то престижней, чем за дезертирство. Не так обидно, все ошибаются в жизни. Ну что, пойдем?

– Кеттык.



Танкист утверждал, что здесь можно разжиться только парой-тройкой танков. Но как бы невероятно и сказочно это ни звучало, чудеса случаются. Даже после конца света. По-другому назвать свалившееся на него богатство мертвой страны Иргаш не мог. Чудо, не иначе. Или большое везение. Столько законсервированной военной техники в одном месте, что может быть лучше? Наверное, еще техника, желательно рабочая и без особых технических проблем.

Выбор впечатлял. Кроме старых советских «семьдесят вторых» присутствовали машины уже казахстанской модернизации, имевшие модификацию Т-72KZ «Шыгыс», что означало «Восток». От бывшей 40-й военной базы осталось достойное наследство: системы реактивного залпового огня, боевые машины пехоты, танки и артиллерийские пушки. Плюсом автомобили медицинского батальона. Не хватало только пары вертолетов, чтобы представить себя большим командующим маленькой армии. Все это военное добро, конечно, прекрасно, только для полноценного применения имелось одно важное препятствие. Отсутствовал личный состав, обученный и хорошо знакомый с данной техникой. Так что придется довольствоваться малым, на что хватит средств и сил.

Особых проблем машины не доставили, что очень радовало. Большая их часть располагалась в ангарах и боксах, и из подготовительных работ требовала только промывки топливных систем и зарядки аккумуляторов. Брошенным на улице транспортом заниматься не стали, чтобы не тратить время. Подпортить крови Каганату хватит и того, что привели в порядок, «бэ́тер» танку не конкурент, и тогда Старейшины узнают в полной мере, что собой представляют инсургенты, не согласные с политикой их пресловутого нового государства.

Из временно занятой казармы автомобильного батальона высыпали «уланы». В постсоветском Казахстане так называли скаутов, принявших эстафету у обычных пионеров. Новая страна, значит, и привычные названия должны иметь национальный колорит. А на войне, какой бы она ни была, полномасштабной или партизанской, с короткими набегами, хороши все средства. Что танки, что «уланы», главное использовать их правильно.

Наблюдая, как пацаны на тренировке обращаются с оружием, Иргаш был доволен. Не зря на них тратится много времени. И в бою они уже себя пару раз показали хорошо. Благодаря им несколько караванов взяли малой кровью. Точнее, совсем бескровно с их стороны, чего не скажешь о караванщиках. Мало кто ожидает от подростков, одетых в рванину, каких-либо предосудительных действий, кроме попрошайничества. И зря. Крови они не боятся совершенно и убивают с удовольствием. Волчат нужно воспитывать правильно с детства, чтобы они выросли настоящими волками, а не домашними собаками.

Кстати, о зверье. С их приездом в Отар нападения животных прекратились. Они успели прибыть вовремя и оказать помощь Танкисту. Но почему звери перестали нападать по ночам и только воют где-то рядом с гарнизоном, непонятно. Может, действительно причиной луговской пацан, как утверждает младший брат. Поверить в это безоговорочно мешала некоторая осторожность. Сначала нужно проверить досконально, так ли сильны его способности, иначе все чревато разочарованием. Иргашу обломы не нравятся. Вот пока пусть походит в сопровождении специального человека, а там поглядим, как далеко можно строить планы с участием этого ребенка.

Перекрывая монотонный стук дизельного генератора, от которого заряжались аккумуляторы, послышался звук запустившегося двигателя. Вот и еще один танк завели, молодцы механики. Теперь можно повоевать.

– Бабу бы, – Ахмед зевнул и потянулся. Пока заживали ноги, он измаялся от скуки, заняться в пустом гарнизоне нечем. Оставалось сидеть в КШМ и смотреть, как связист терзает рацию, пытаясь вызвать «шишигу», которой давно уже следовало их догнать, и монотонно бубнит в микрофон, постоянно повторяя позывной.

– Ты сейчас язык разминал слогами или изъявил какое-то желание? – саркастически поинтересовался Иргаш у брата.

– Ага. Желание. Бабу хочу. Мягкую, теплую, необязательно ласковую. Пусть брыкается, как кобылка, а я ее буду объезжать. Ух… – Ахмед мечтательно поднял глаза к потолку и сжал кулак. – Щас бы вот так взять ее за патлы…

– Не распаляйся напрасно, братец. Накрутишь сейчас себя, потом будет сложней обуздать неудовлетворенное желание.

– Я знаю. – Ахмед печально вздохнул.