Неумерший

Амбимагетос ухмыльнулся:

– Ну конечно же, ведь амбронам никогда не придёт в голову, что мы можем последовать их примеру!

– Тогда вызовем их на бой! – продолжал Буос. – Мы подымемся на эту, как там её, гору, постучим в ворота и заставим их выйти и разобраться во всём снаружи, если только кишка у них не тонка!

– Хуже всего то, что среди них наверняка найдутся хвастуны вроде тебя, которые выйдут и надерут тебе задницу, – захохотал Троксо. – Однако оски хитроумны: они всегда оставят достаточный для охраны гарнизон на стене, и битва у вала ничего не решит.

– Буос в чём-то прав, – вмешался Комаргос. – У нас не так много способов вернуть эту крепость. Просто надо быть отчаяннее и умнее противника.

– У тебя есть предложения? – спросил Амбимагетос.

– Есть. Мы должны сделать то же самое, что сделали амброны, но по-другому. Слабость Укселлодунона в его силе, и мы будем атаковать самую сильную его часть, потому что она будет наименее защищена. Предлагаю штурмовать крепость со стороны скал.

– Это полный бред! – рявкнул Троксо. – Стена отвесная. Амброны швырнут сверху пару камней и перебьют нас всех насмерть.

– Если подойдём ночью, – заметил одноглазый, – противник не будет знать, что мы карабкаемся.

– Ты не ведаешь, что говоришь! – воскликнул Троксо. – Никому не забраться по этой скале в темноте!

– Я сказал подойдём, а не полезем, – прорычал Комаргос. – Позволь мне договорить, а затем уже будешь цепляться к словам, сколько вздумается. Как только стемнеет, мы отправим отряд переправиться через топи и притаиться у подножия скалы. В то же самое время главные наши силы займут позицию на горе Печчо. Оба отряда будут дожидаться рассвета: на заре мы разбудим амбронов оглушительным сигналом, Буос станет дразнить их перед крепостным валом, в общем, привлечём их внимание к себе. Армия у подножия стены должна будет пустить им пыль в глаза настолько, чтобы полностью отвлечь их. Когда воины у подножия утёса услышат шум, они начнут карабкаться. Утром его стены не освещены солнцем, поэтому скалолазы останутся в тени, но света им вполне хватит. Забравшись на скалу, им нужно будет во что бы то ни стало добежать до ворот и открыть их. Ну а потом останется только махать кулаками.

Троксо задумчиво потёр подбородок.

– М-да, если взглянуть с этой стороны, так ещё куда ни шло, – признал он. – Но ты не знаешь, что это за скалы, секванец. Нужно быть цепким, словно белка, чтобы вскарабкаться до верха.

– Но ведь нас много, выберем самых ловких. Небольшой группы будет достаточно. Главное – добраться до ворот, а не пытаться перебить их наверху. Если мы будем следовать этому плану, ты, Троксо, поведёшь группу скалолазов к утёсу. Ты лучше всех знаешь местность. Ну и я с тобой. Это мой замысел, и в нём много риска, так что я пойду.

– Я с вами, – вмешался принц. – Я легче, чем вы, да и какую славу себе так можно добыть!

– Нет, – решительно ответил одноглазый. – Нужно, чтобы кто-то командовал армией и отвлекал амбронов. Твоё место во главе войск вместе с Буосом. Если вам удастся выманить амбронов за стены, у вас будет отменный бой по всем правилам. Там вы пожнёте больше славы, чем в вылазке, где придётся пробираться, словно ворам.

Амбимагетос насупился, но не прекословил. Для меня это было доказательством того, что Комаргос был голосом Верховного короля и что через него воля монарха, даже на расстоянии, всё ещё довлела над его сыном. Впервые я почувствовал себя более раскованно, чем мой чересчур обаятельный кузен. И хотя он, будущий король, носит великолепное оружие и уже пострижен в воины, его, точно так же, как и нас, до сих пор принимали за юнца, которому лишний раз лучше не высовываться. Я начал проникаться к нему симпатией.

Принц перевёл взгляд своих зелёных глаз на меня и сразу догадался, о чём я подумал. Лицо его посуровело: моё сочувствие было ему не по душе. И он заговорил снова уже более приятным тоном, который никак не соответствовал выражению его лица.

– Не слишком ли ты стар для этих выходок? – бросил он Комаргосу. – Подумал ли ты о том, кто поймает тебя за штанину, если полетишь вниз кубарем? Возьми Сумариоса с его двумя подопечными. По моим кузенам как раз видно, что в детстве они облазали все деревья в поисках яиц: я уверен, что они шустрые, как хорьки. И потом, пришло время дать им боевое крещение.

Вожди продолжали обсуждение ещё некоторое время. План одноглазого воина им понравился, оставалось лишь согласовать детали. Когда мы покинули поляну и спустились в долину, наше участие в группе скалолазов было утверждено. Сумариос при этом лишь сухо заметил: «По-другому и быть не могло».

Больше он ничего не сказал. Мы с Сеговезом пытались сохранять невозмутимость, подражая богатырям, но на самом деле были взбудоражены, как щенки. Мы собирались на первый в жизни бой.

Троксо и Комаргос быстро набрали нашу маленькую штурмовую группу. Для ровного счёта в неё вошли тридцать скалолазов. Суагр и Матунос, как оруженосцы Комаргоса, тоже были в ней. Мы перекусили на скорую руку, составили в кучу щиты, подготовили провизию и тёплые плащи. Троксо пришлось доверить собак своему кучеру Эпосогнатосу, чтобы они не увязались за ним. И пешими налегке пустились в дорогу через лес. Основные силы должны были двинуться в путь только ближе к вечеру, чтобы забраться на склоны горы Печчо после наступления темноты.

Мы долго семенили по подлеску, поднимаясь по крутым склонам. На последних подступах к противнику мне, новобранцу, открылось странная особенность войны: она непостижимым образом вновь и вновь чинила нам преграды, обнажая перед нами бугры да ухабы. Стоит отметить, что Троксо, со свойственной ему осторожностью, заставил нас сделать большой крюк. Мы старались говорить как можно меньше, напрягали слух и смотрели во все глаза. Одно лишь непрерывное напряжение внимания оказалось весьма утомительным. В любом овраге или зарослях на расстоянии копья нас мог подкарауливать враг. Кроме того, в гуще зелени мы потеряли из виду Укселлодунон и, если бы не арвернский богатырь, легко бы заблудились.

На склоне дня мы стали вновь спускаться в долину. Мы шли по крутой, но хорошо протоптанной и недавно хоженой тропе. На каждом повороте мы были готовы встретить лесника, пастуха или оскских воинов, которых предстояло сразить как можно тише. В просветах меж ветвями порой виднелись раскидистые кроны деревьев, восходивших по соседнему склону. Горделиво возвышалась над лесом серо-белая громада скалы. Соломенными крышами и редкими кострами, точно веснушками, была усеяна её вершина. Это был Укселлодунон.

В нижней части тропа стала более пологой и лес поредел. Троксо приказал нам устроить привал. Здесь, под покровом листвы, нам предстояло дождаться ночи. Впереди тянулась узкая долина, усеянная рощами. Затопленные луга, сверкавшие прудами и заводями, мягко отклонялись вправо, где утопали в разлившейся Дорнонии. Паводок сулил нам определённую безопасность, ибо было маловероятно, что амброны бросились бы по нашему следу в эту топь. А вот ночью нам-то как раз предстояло туда окунуться, и это отнюдь нельзя было назвать увеселительной прогулкой.

Устроившись сразу за опушкой, мы грызли хлеб, вяленое мясо и сушёные яблоки, которые принесли в узелках. Сквозь кружево листвы мы рассматривали каменные утёсы, и, даже если из гордости, никто не решался высказать те же сомнения, которые ранее озвучил Троксо, многие из нас их разделяли. Вечерние лучи заливали ровным светом скалистые отроги. Под лаской заходившего солнца камень становился почти золотистым. Чёткие линии теней начали ясно обрисовывать каждую щель и расселину. Сорная трава, цепляясь за уступы, сверкала янтарным пухом. Зрелище было одновременно и умиротворяющим, и пугающим. Птицы плавно парили в воздухе на уровне середины скалы. С вершины доносилось блеяние овец. На краю скалы мы не заметили ни одного воина, даже дозорных не было. Мы видели только, как женщины пришли выбросить мусор в пропасть, и кучу детей, которые забавлялись, швыряя камни и пытаясь достать до самых дальних прудов. Смутное чувство овладело нами: мы могли переломать себе все кости ради захвата какой-то овчарни.

Троксо, оценивая трудности предстоящей вылазки, счёл нужным сделать несколько уточнений:

– Крепость выглядит маленькой, потому что снизу нам почти ничего не видно. Это не Аржантата, конечно, но на вершине от наших глаз скрывается большая деревня, и плато достаточно широкое, чтобы разместить целую армию. Это наилучшее место для совершения набегов на соседние земли.

– В любом случае эта сторона не охраняется, – заметил Сумариос. – Однако она и вправду отвесная. Я не думаю, что мы сможем залезть туда с копьями или даже с мечами.

– Нам всё же придётся их взять, – прогремел Комаргос. – Все амбронские воины, надо полагать, будут сосредоточены у крепостного вала, но они увидят нас, когда мы доберёмся до ворот. Одними ножами натиск не сдержать. Нам надо будет выстроиться в линию вдоль стены и по цепочке передать оружие первым добравшимся.

Сумариос и Троксо кивнули. В последних лучах уходившего дня мы пытались наметить пути продвижения по этой огромной стене.

Ночь бесшумно прокралась в лес. Она окрасила скалу в серый цвет, потушила последние отблески неба в прудах. Над чёрными отрогами небосвод лениво навис в неповоротливых и всё более сгущавшихся сумерках. Когда мир погрузился в темноту, сырая свежесть от спящих вод повеяла нам в лицо. Пришло время продолжить подход, пока мы ещё помнили путь, позволявший нам избежать самых опасных омутов.

В зябкой, пробиравшей до костей сырости ночи мы разделись и намотали одежду узлом на острия копий. Перед тем как снова пуститься в дорогу, Троксо пробормотал короткую молитву реке:

– Матушка-река Уйдунна, мы собираемся пересечь твои воды. Мы набожные воины и не желаем нарушить покой твоего течения. Мы уважаем твою чистоту и тайны, мы не израним тебя своим оружием. Взамен предоставь нам свою благосклонность: укажи безопасный брод, не дай нам сгинуть в твоих пучинах.

Произнеся эти слова, Троксо первым шагнул в старицу, прощупывая дно копьём. Мы потянулись за ним цепочкой, как слепые, держась за копьё или плечо соседа. Верное направление мы угадывали по красноватому нимбу, мерцавшему над чёрной полосой скалы, там, где горели костры Укселлодунона. Шёпот волн в кромешной тьме усиливал чувство страха и создавал ощущение, что мыс стал в два раза выше, чем при свете дня.

Мы начали пробираться через петляющие болотца и затопленные канавы. Вода обхватывала нам ноги с неимоверной прожорливостью. Травы одаривали нас бархатными ласками, тина поглощала лодыжки. Мы проваливались всё глубже, и, когда вода поднималась по грудь, многие начали лязгать зубами. Мы старались двигаться осторожно, но от тридцати воинов, барахтавшихся в реке, вода плескалась и хлюпала. Многие, угодив в канаву или поранившись о корягу, с трудом сдерживали ругань. У меня звенело в ушах от ужаса: я понимал, почему так немы древесные лягушки вокруг. Казалось невероятным, что с вершины скалы нас никто не слышит.

Внезапно Троксо остановился, и за его спиной сразу образовалась давка.

– Передо мной тверди больше нет, – прошептал он. – Как я ни прощупывал, дна не чувствую. Придётся плыть. Насколько я помню, если будем двигаться прямо, то достигнем небольшого островка с рощей.


Один за другим мы скользнули в воду. Теперь она была не стоячая, а проточная. Гибкие щупальца реки обвивали наши ноги и пытались утянуть в ледяную стремнину. Я вдруг испугался, что меня унесёт течением далеко от товарищей, и вцепился в острые листья осоки. Чьи-то сильные руки схватили меня в охапку и потянули из тины на отмель.

До берега мы доплывали порознь, разнесённые в разные стороны сильным потоком. Мы находили своих товарищей на слух и наугад и рывком вытягивали их из воды. Через некоторое время нам показалось, что прибыли все, но в темноте нельзя было утверждать наверняка. Мы дрожали, прижимаясь друг к другу, чтобы согреться, меж тем Комаргос приказал Суагру посчитать нас. Я услышал, как он, бормоча, пересчитывает нас на ощупь. Считал он долго, потом, поколебавшись, начал снова. Одноглазый воин потерял терпение:

– Кого-то не хватает? – выдохнул он.

– Нет, нет, – ответил сын Сумариоса с некоторым смущением.

– Так все на месте или нет?

– Недостающих, вроде, нет, но счёт всё равно не сходится… Я пересчитал, получилось тридцать один.

От ледяной воды меня уже колотило, а от перешёптывания впотьмах стало пробирать до самых костей. Троксо же всё было нипочём. Я услышал, как он хихикает себе под нос:

– Эй, Суагр! Я надеюсь, что ты умеешь карабкаться лучше, чем считать!

Больше никто ничего сказать не успел – на вершине скалы вдруг залаяли собаки. Мы все застыли, как вкопанные, с комом в животе, охваченные одним страхом. Всплески воды при плавании и шушуканье насторожили дворняг! Сначала их было только две или три, но вскоре они раззадорили весь собачий сброд, имевшийся в крепости, и под звездами поднялась разноголосица лая. Собака, лающая в ночи, всегда вызывает беспокойство пастуха или крестьянина, не говоря уже о воине. Укселлодунон неизбежно должен был встрепенуться.

Через некоторое время другой лай эхом ответил амбронским псам в ночной дали. Ничего необычного для сельской местности в этом не было, если не считать того, что война испепелила фермы и опустошила земли вокруг крепости. Троксо проклинал их сквозь зубы.

– Глупые твари! – проворчал он. – Слышите гавканье в глубине леса? Это Буро и Мелинос, мои бестолковые псины! Они отвечают собакам осков.

Подумав, Матунос добавил:

– А ещё слышно ржание лошадей. Амбимагетос, должно быть, двинулся с армией в путь.

Мы просидели какое-то время на этом островке, дрожа от холода и волнения. Вперемежку с воем собак из Укселлодунона до нас теперь доносились отголоски людских голосов, однако в красноватом свечении, которое обрисовывало вершину скалы, мы не заметили ни одной фигуры. Как и предполагал Комаргос, оски, должно быть, столпились у вала.

Мы не могли до бесконечности пережидать на переправе. Одноглазый воин принял решение продолжить движение, и мы гуськом потянулись за ним. К счастью, самое глубокое русло реки было уже позади: вода теперь не поднималась выше пояса. Вскоре мы вышли на пропитанный водой луг, увязая в липкой жиже. Шагов через двадцать почва стала суше и значительно приподнялась. Мы вошли в чащобу, с трудом пробираясь сквозь бурелом. Крадясь вслепую, мы старались двигаться как можно осторожнее, и всё же частенько спотыкались, ломая ветки, которые издавали сухой треск. Спина ныла от напряжения, пока мы взбирались вверх по склону, который становился всё круче. Мы то и дело обдирали колени об острые камни, припорошенные опавшей листвой. И наконец Троксо прошептал: «Дошли». Ещё пара шагов, и я вслед за остальными коснулся шероховатой, но удивительно нежной поверхности камня, сохранившего призрачное тепло вечера.

Отряд собрался у скалы, в кустах среди осыпи камней. Перед тем как одеться, мы стали живо растирать друг друга ладонями, чтобы хоть немного согреться. К несчастью, преодолевая глубины Уйдунны, почти все наши вещи промокли. Прилипшая к телу льняная одежда и повисшие грузом шерстяные плащи не спасли нас от холода.

В скором времени мы добрались до подножия Укселлодунона, где нам предстояло провести долгую ночь, притулившись к скале. Все мы сгрудились в одну кучу, однако это отнюдь не могло заменить нам тепла огня. Мне потребовалось время, чтобы подавить ледяную дрожь, которая не унималась с тех пор, как мы миновали тёмные воды реки. Некоторые из моих товарищей были простужены и насилу сдерживались, чтобы не чихнуть. Долгое время неразборчивые звуки слышались по течению Уйдунны: Амбимагетос во главе наших войск, должно быть, вышел из леса и разбил бивак на склоне горы Печчо вне поля зрения захватчиков. Амброны, обеспокоенные лаем собак и глухим маршем в долине, суетились в крепости. Мы отчетливо услышали голоса, доносившиеся сверху, но слова эти были мне понятны не более чем лай собак. Я впервые услышал чужеземную речь, что ещё более нагнетало трепет перед противником.

Мне показалось, что у всех бойцов, в том числе и у самых закалённых в бою богатырей, чуть душа не ушла в пятки, когда один оскский воин навис над пустотой как раз над нашей засадой. В руке он держал факел, который плясал на ветру и освещал замёрзший обрыв. К счастью, свет пламени вряд ли мог нас выдать. Но на всякий случай я всё же прикрыл наконечник копья плащом. В бликах факела я с изумлением разглядел на оске высокий конический шлем, увенчанный на макушке длинным бронзовым гребнем. Воин исчез, не заподозрив неладного. Мерцание огня наверху стало постепенно меркнуть по мере того, как он удалялся от нас по краю обрыва. Повторный обход он делать не стал. Немного погодя мы успокоились и могли теперь вздохнуть спокойно.

От неподвижного сидения на каменном ложе, прислонившись спиной к скале, у меня занемели руки и ноги, и мне казалось невозможным уснуть. В вышине, сквозь деревья, временами проглядывали далёкие звезды, однако глыба горы прикрывала собой лунную дорожку. Ночь бесконечно тянулась, неспешно усмиряя суету в долине, а затем и в амбронской крепости. Нас охватило ледяное спокойствие, прерываемое разве что таинственными звуками ночного леса. Лягушки вновь заквакали на реке, два напуганных человека беспокойно аукали друг друга в лесу, кустарник потрескивал порой под мягкой поступью охотящегося хищника. Мне чудилось, будто я слышу колыбельную песню рек в убаюкивающем журчании Уйдунны и ленивом рёве Дорнонии. Призрачные голоса шептались в волнах эхом поглощённых мелодий. Мне не спалось, и я изо всех сил вслушивался в тишину, пытаясь отвлечься от холода и ожидания. Слышал ли я отголоски смеха или песню флейт в мягком плеске волн? Я и сам этого уже не понимал.

Наконец, я, должно быть, забылся сном, ибо пробудился от разноголосья птиц, сливавшегося в слаженный хор. В тусклом свете предрассветного часа вольготно щебетали дрозды, овсянки, коноплянки, трясогузки и рябинники. Волглый туман, кравшийся от болот, каплями выступал на нашей одежде. Насквозь продрогший от ночной сырости, я посильнее закутался в плащ. Темнота ещё не отступила, но уже стали прорисовываться смутные очертания деревьев. Наш отряд был похож на кучу бесформенных шерстяных комков, забытых под стеной. Усталость овладела мной, и я сонно мотнул отяжелевшей головой.

Как только всё вокруг приняло привычные очертания, Комаргос бесшумно разбудил всех нас, потряхивая за плечи. Он велел связать в пучки копья, дротики и мечи. Для восхождения на гору мы взяли с собой лишь кинжалы: как только каждый из нас пристроится на выступе или в расселине скалы, мы по цепочке должны передать оружие первым скалолазам. Предстояло также решить, кто полезет вперед. Сеговез сразу же вызвался за нас обоих, даже не посоветовавшись с Сумариосом.

– Для этого мы и пришли, – прошептал он. – Кажется, мы должны получить боевое крещение, вот мы его и получим.

Комаргос, не раздумывая, согласился.

– Вы – лёгкие, к тому же вы – племянники Амбигата – это ваше место, – заключил он.

Я догадывался, что Сумариоса это не обрадовало, но он ничего не возразил. Он лишь сказал, что полезет вместе с нами, после чего оставил нас, чтобы побыть наедине со своими сыновьями. Он прижал их к себе, обхватив каждого рукой, и дал наставления, которых мы не слышали. Рядом со мной Сеговез нервно подёргивал ногами. Мой брат был настоящий сорвиголова: опасность только будоражила его. Он гордился тем, что начнёт наступление, и я чувствовал, что он весь дрожит от восторга, как ещё совсем недавно, когда мы бродили по дорогам Нериомагоса в поисках проказ.

Когда рассвет коснулся крон деревьев на соседних вершинах, Комаргос как раз организовывал построение колонны. Почти сразу же ужасный шум взорвал спокойствие долины. Один за другим карниксы нашего войска взвыли в предрассветном тумане. Медные голоса оглушали сиплым грохотом, таким же суровым, как скала, которая нас ожидала; они раздавались на склонах, звенели в дубравах и словно заполнили собой весь небесный свод. Военный рёв, смешанный с гудением труб, поднялся над войском. Сначала он слышался тихо и низко, заглушаемый грохотом духовых инструментов, но постепенно становился всё мощнее, накатывал угрожающим штормом, взрывался бурей ненависти. Казалось, что десять тысяч голосов одновременно изрыгают хулу. Мы, конечно же, знали, что это были наши воины, тем не менее это неистовство будто пронзило нас всех насквозь. Троксо с воинственным видом тихо посмеивался себе под нос. Комаргос указал нам на скалу. В качестве единственного напутствия он бросил нам:

– Если сорвётесь – ни звука.

И мы начали взбираться.

– Я буду прямо за вами, – сказал Сумариос, присоединяясь к нам. – Карабкайтесь осторожнее.

Перед тем как полезть наверх, Сеговез наклонился к моему уху. С блеском в глазах он прошептал мне: «Давай наперегонки?»

Раззадоренные этим детским вызовом, мы бросились на приступ скалы. Начало было очень бодрым: основание стены, образованное из больших разрозненных глыб, позволяло удобно за них ухватиться и опираться на широкие уступы. Но когда мы возвышались над нашими собратьями уже на расстоянии копья, стена стала более гладкой и крутой, и я начал сомневаться в возможности покорить её. Над собой я видел только шероховатые рёбра камня, разрезавшие известняковыми зазубринами отливы рассвета.

Моего брата это только подстегнуло. Он хотел отличиться в глазах героев и стремился доказать, что был лучше меня. В детстве мы частенько перепрыгивали через изгороди, лазали через заборы и карабкались по деревьям, и он с лёгкостью приспособился к этому новому испытанию. Вскоре Сеговез с дерзкой ловкостью вырвался вперед. Он хватался за острые трещины, отталкивался пяткой от уступов, упирался коленями в прощелины и кончиками ногтей цеплялся за впадины. Едва удерживаясь на скале, он, плавно изогнувшись, снова делал толчок ногами и вырывался вперёд ещё на несколько пядей. Некоторые из точек опоры, за которые он держался подушечками пальцев, казались слишком хрупкими, чтобы выдержать его вес, но он использовал их только для того, чтобы посильнее размахнуться и ухватиться там, где поудобнее.

Иногда из-под его ног на меня сыпались гравий и камни, и я, чувствуя себя не так уверенно, как он, выбрал более безопасный маршрут. Я отклонился в сторону, предпочитая пробираться по выступам, образованным некоторыми плитами. Следовавший за нами Сумариос с сыновьями перестроился вслед за мной. Будучи полностью сосредоточенным на подъёме, я и не подумал, что мне нельзя было менять стезю, но путь, который я прокладывал, лучше подходил для передачи оружия из рук в руки.

Я устремлялся всё выше, тщательно рассчитывая каждый шаг по зернистым стенам скалы, изнывая от напряжения в мышцах и суставах, и нутром чувствовал, как надвигается опасность. Очевидный риск падения с высоты и обвала глыб, которые не оставили бы от меня и мокрого места на дне оврага; а также и другая угроза – битва, которая ожидала меня наверху, если только боги позволили бы мне достичь вершины. Эта опасность подкрадывалась к нам вместе с пьянящим обещанием славы и расстилалась мурашками по спине. Но пока за моими плечами было только небо, воздух, облака, а над ними – мир, который раскрывался всё шире.

В скором времени я выбрался из мрака ночи. На дне долины, в великолепии утра и грохоте труб, расстилалось живописное раздолье. Когда я поднимал голову, проверяя, насколько высоко взобрался брат, или когда опускал её, чтобы посмотреть, следует ли за мной ещё Сумариос, мельком видел широкий простор позади меня. Между космами тумана, ютившегося в низине, холм за холмом, лес за лесом, вся природа просыпалась в первых лучах солнца. Белокурые локоны дымки закручивались вокруг осыпавшегося гравия и лесистых островков, Дорнония сверкала литым серебром. В яркой лазури перистые облака, испещрённые золотом, обрисовывали лёгкую зыбь небесного моря. Эти бескрайние просторы оглушали меня. Под медный гром они воспевали оду к суровой радости и забвению. Но повсюду – в зарослях, в тростнике, в очёсках тумана – я чувствовал чьё-то присутствие: сотни глаз приоткрыли свои каменные, водяные и лиственные веки, чтобы следить за мной неосязаемым взглядом. Я покрепче вцепился в скалу. Сумариос, который уже почти догнал меня, с беспокойством дотронулся до ноги, но я успокоил его, сказав, что нахлынувшие чувства не были головокружением. И я продолжил покорять стену, пытаясь не замечать это очарование, несшее угрозу жизни.

Запыхавшийся Сеговез ждал меня, посмеиваясь, чуть пониже вершины. Макушка скалы была расколота и изборождена. Брат удобно забился в выемку и уселся в неё, как на стул. Я добрался до него следом, Сумариос неотступно следовал за мной. Подтянувшись, Сегиллос лихо перемахнул через последнее препятствие и оказался на вершине, протянув нам руку. Встречать врага было всё же лучше сплочённой группой, если бы, к несчастью, нас сразу же заметили.

Однако вокруг никого не было, хотя этот открытый участок хорошо просматривался со всех сторон. Мы закрепились на кромке меж двух огней: падением – с одной стороны и нападением противника – с другой. После захватывающей картины мира, открывшейся нам с отвесной стены монолита, Укселлодунон поражал своей обыденностью. Это была деревня – с заборами, плетнями и лачугами, похожими на скирды, зернохранилищами на сваях и земляными схронами. Крытые соломой хижины занимали только часть широкого плато. Основная же его территория с небольшим уклоном к крепостной стене была отведена под пастбища для овец. И лишь сильный ветер, который продувал луга и крыши хижин, проводил невидимую черту между крепостью и посадом на равнине.