Неумерший

– Да, такое бывает. Но победа ему вовсе не обеспечена. Если он пойдёт на попятную или проиграет, как ему тогда быть?

– Он пойдёт в другое место.

– Такое часто бывает. А на лугах, на которые он прибудет, что он сделает?

– Он соберёт своё стадо.

– Именно. И из этого стада я как раз и хочу лошадей.

Всадница погладила свою великолепную верховую по загривку.

– Я уверена, что ты никогда не видел лошадь, похожую на Уреду, – сказала она мне.

– Она очень красивая. И огромная, как и все лесные звери.

Мое неподдельное восхищение забавляло Эппию.

– Ты не видел ничего, кроме леса, – заметила она. – Но знай, что королевские лошади уже есть в нашем мире. О! Конечно, ты не найдёшь их на битурижской земле, ни даже в кельтских королевствах. Эти скакуны только начинают прибывать из далёких миров к тем народам, о существовании которых ты и не подозреваешь… Но кто знает? Бесстрашный молодой вождь, как ты, мог бы спуститься по рекам, подняться по крутым долам, пересечь горы, пройти через высокие рощи, большие озёра и найти равнину, на которой пасутся эти королевские лошади…

– Я не против. Если мой брат поправится, как ты говоришь, это именно то приключение, которое пришлось бы по душе нам обоим… Но я правда не знаю, где достать твоих кляч.

– Я не прошу тебя собираться в поход сейчас же, Белловез. Ты ещё слишком юн. Сначала тебе нужно стряхнуть мыт и собрать вместе молодых самцов, которые, как и ты, должны будут покинуть стадо. Тебе предстоит ещё многое сделать, прежде чем ты отправишься в дорогу. Но я, по крайней мере, укажу тебе первый шаг.

– И каков же он?

– Сначала ты пойдёшь за пределы мира и отнесёшь предсказание, которого ждёт Саксена.

– За пределы мира? Как же туда попасть?

– Это опасно, но не очень сложно. Впрочем, ты уже нашёл подход, поскольку мы с тобой сейчас беседуем.

– А кто такая Саксена?

Эппия посмотрела на меня с менее насмешливым выражением.

– Как же шибко до сих пор обижена твоя мать, если она скрыла это от тебя, – сказала она более задумчиво.

– Как же я узнаю эту Саксену?

– Не беспокойся об этом. Ты узнаешь её, когда вы встретитесь. Она тоже тебя узнает, и вы оба будете ожидать ответа от этой встречи. И тогда ты передашь ей моё слово. Ты скажешь: «Время пришло». Этого будет достаточно. Она поймёт.

Я переминался с ноги на ногу, пытаясь согреться.

– До сих пор мне мало что понятно, – проворчал я хмуро.

– Твой брат будет жить. Разве это не важно? – радостно ответила наездница.

– Да, конечно. Но я даже не знаю, с чего начать. На самом деле я даже не понимаю, в чем здесь суть…

– Это потому, что ты нетерпелив, Белловез, сын Сакровеза. Дар, который я жду от тебя взамен, будет иметь значение, только если ты преподнесёшь его сам.

– Это многое проясняет.

Эппия взглянула на моё разочарованное лицо и залилась звонким смехом.

– Ладно, – согласилась она. – Я немного просвещу тебя. Я просто укажу верный путь, но пройти его тебе придётся самому.

Левой ладонью она оперлась о спину Уреды, и, наклонившись, протянула мне другую руку. Я немного поколебался. Казалось, что из такого шаткого положения Эппия вряд ли могла втянуть меня на лошадь. Однако я схватил её руку и уже через мгновение сидел верхом на большой кобылице прямо перед красавицей. Широко распахнув полу плаща, она полностью укутала меня им, оставив открытой только голову. А чтобы я не свалился, крепко прижала меня к себе левой рукой, положив её на правую сторону груди. И внезапно почувствовав мощную силу, исходившую от её рук, я глубоко вздохнул необычайно холодного и будоражащего воздуха. Под ладонью наездницы старая боль – ноющая, а временами острая и пульсирующая, которая так сильно свербела в боку, – исчезла, будто никогда её и не было. Я задышал. Я дышал полной грудью!

Шёпотом Эппия приказала лошади тронуться. Несмотря на снег, который затруднял ходьбу, Уреда двинулась размеренным шагом. Я немного завалился назад, прислонившись к бедру наездницы и упираясь затылком ей в плечо. Наверное, я был ещё слишком молод, чтобы вспыхнуть чувством к этому привлекательному телу, и не испытал никакого влечения к объятьям красавицы. Но даже будучи ребёнком, обласканный Королевой лесов, я почувствовал смертельное очарование, от которого обезумел Суобнос. Тепло лошади поднималось по моим ногам, согревая изнутри уютное гнездышко, которое её хозяйка соорудила для меня. Живительное тепло медленно растекалось по телу, изгоняя остатки холода, возвращая меня к жизни. Сладкая дремота расслабила тело, восстанавливая силы. Но самое удивительное чудо ещё ожидало меня впереди.

Время будто остановилось. Великая кобылица своей мощью и послушанием напомнила других лошадей, которые казались мне когда-то высокими, потому что сам я был маленьким. Объятия всадницы возродили во мне потерянное счастье, состояние целостности прошлых дней, которого я так долго был лишён. Сквозь слипавшиеся веки я видел, что Эппия везёт меня не к дому. Напротив, она углублялась всё дальше в лес, в тёмные ледяные рощи, и вот мы уже приближались к буковым лесам Великих Фолиад.

– Куда ты меня везёшь? – спросил я сонным голосом.

– К роднику Жажды, – прошептала она.

Это, однако, не имело значения. Даже если бы она привезла меня к Мариссару и его Роще повешенных, я всё равно был бы счастлив. Прислонившись к большому сильному телу и отдавшись на милость бегу, я под цокот копыт уносился в прекрасный край острова Юности. А в голове звучал ласковый голос, напевавший детскую песенку:



Три хохлатых ворона пляшут в мураве,


Три коня распряженных резвятся на лужке,

Три кабана свирепых мчатся по тропе.





И я почувствовал, как отец с гордостью нежно погладил меня по голове.

Я проснулся в краю лета.

Открыл глаза. Ярко-голубое небо было припудрено лёгкими облачками. Я лежал на лугу, надушенном сочной зеленью и свежим воздухом. Ленивый ветерок клонил мне в лицо желтеющие колосья трав. Вокруг было очень тихо, доносилось лишь журчание ручья.

Некоторое время я оставался лежать с опустошённой головой, наслаждаясь сладостью момента. Затем услышал, как жевала траву и фыркала лошадь, переступая с ноги на ногу. Когда я поднялся, то увидел уютную долину, устланную лиловым ковром вереска. Большая кобылица спокойно паслась в нескольких шагах от того места, где я спал. Холмы, по которым ветер гонял зелёные волны, возвышались над этим долом; вершину самого высокого из них венчала одинокая тенистая сосна.

– Ну наконец-то ты проснулся! – сказала Эппия.

Она стояла поодаль от меня на берегу ручья. Я не сразу её узнал. Она сняла с себя плащ и ожерелья и была одета только в лёгкое платье, которое оттеняло бледную кожу обнажённых рук. Её длинные распущенные волосы золотыми локонами развевались на ветру. Надменность всадницы испарилась. Теперь я видел перед собой самую обычную девушку, которая могла быть ровесницей принцессы Кассимары.

– Я проспал до лета? – удивился я.

– Мы в Седлосе. Здесь всегда лето.

На лугу раздавался монотонный стрекот сверчков, в воздухе, собирая с трав пыльцу, порхали разноцветные бабочки; небесная лазурь была исчерчена полётами ласточек. С упоением в сердце я созерцал это совершенство погожих дней.

– Когда познаешь такое блаженство, назад дороги нет, – мягко заметила Эппия.

Затем, протягивая мне руку, она добавила более весёлым тоном:

– Садись! Я отвезу тебя к роднику!

Неспешным шагом она увозила меня в глубь долины. Наш путь лежал по тропинке вдоль говорливого ручья, берега которого густо заросли любистком и эулалией. После короткой прогулки мы прибыли к источнику. Меж заросших мхом камней, где переплелись корнями три больших рябины, сочились струйки воды. Они подпитывали собой довольно большой пруд, из которого, плавно изгибая русло, вытекал ручей. Деревья жизнерадостно шелестели: их ветви, усеянные спелыми гроздями, привлекали шумные стаи воробьёв. Суетливые птицы роняли к подножию рябин листья и плоды: легкие листочки опускались на воду, а россыпь красных ягод устилала галечное дно.

Пруд выглядел тёмным, ибо заполнял собой глубокий жёлоб, но вода в нём оставалась прозрачной. Под трепетавшими на воде листьями я заметил какое-то движение. Огромный лосось плавал у самого дна.

Сняв с пояса искусно украшенный серебром рог, Эппия зачерпнула воды прямо возле рыбы. Затем она вручила его мне обеими руками.

– Выпей, – сказала она. – Это поможет тебе познать.

Я поднёс к губам прохладную воду с таким удовольствием, с которым мы утоляем жажду в палящий зной. Вкус этого напитка был изумительным: минеральным, терпким и вдобавок бодрящим с горьковатым шлейфом. Я жадно осушил сосуд тремя большими глотками.

– Помни, – сказала Эппия. – Это вкус твоей жизни.

Когда я передал ей рог, она указала мне на пруд.

– А теперь, вот что я для тебя приготовила. Взгляни сюда, Белловез. Это начало твоего похода.

Сначала я не понял, что она показывает мне. А затем моё внимание привлекли отблески солнца в воде. И вдруг небо, отражённое в водном зеркале, стало пасмурным, потухшим, затянулось тучами. Изображение на поверхности пруда стало меняться, растянулось вопреки течению, создавая размытую картину.

Пока приятная освежающая прохлада растекалась по телу, я разглядывал удивительные образы. На волнах колыхалась картина сельской местности, дрожащая, подобно зною, зыбящемуся на обочинах иссушенных дорог.

Это была осенняя пора. Я созерцал её сверху, будто взгромоздился на ветви высокого дерева или взобрался на вершину холма. Наделы земли, вспаханные в преддверии зимы, тянулись в долине реки ровными бурыми бороздами. На лугах крестьяне со сгорбленными спинами махали серпами и косами, завершая сенокос. Пожелтевшая и порыжевшая листва подрагивала в рощах, продуваемых резкими порывами ветра. В дорожных ухабах серебрились большие лужи.

По этой дороге, укутанные в плащи, скакали три всадника. Я с любопытством рассматривал путников, появившихся из чащи в неясной дали. Они выглядели унылыми, и кони их шли устало. Два странника держали в руках копья, третий же был безоружным, но его пёстрый плащ указывал на то, что он был важной персоной. Этих двоих я узнал. Одним из воинов был Сумариос, сердитый, но не теряющий самообладания, выглядел более утомлённым, чем обычно. Чуть подольше я задержал взгляд на страннике в сияющих одеждах. И лишь чехол его лиры помог мне прозреть: это мог быть только Альбиос, несмотря даже на то, что он так заметно поседел. Третьего всадника я не узнавал. Он был вооружён как воин, но мне показалось странным, что он выглядел таким юным, с развевавшимися на ветру волосами. Эти детские пряди не сочеталась с копьём и мечом. Его манера держаться в седле смутно напоминала мне кого-то.

И вдруг я понял. Он был похож на брата, но это был не Сеговез.

– Уже давно ты сбился с пути, но теперь я указала тебе дорогу – сказала Эппия, глядя на мираж. – Сейчас ты переступишь порог. Отныне, что бы ни происходило в твоей жизни доброго или худого, о тебе будут слагать легенды.

И вот холодным вечером кантлоса[84] я поднимался по долине Авары в сопровождении Альбиоса и Сумариоса. Ранним утром мы миновали слияние рек и отклонились от русла Кароса, вдоль которого следовали на протяжении нескольких последних дней. Эту реку мы покинули с сожалением, по крайней мере, мы с Сумариосом. Она берёт своё начало в землях Нериомагоса, и пять дней спустя дорога привела бы нас домой. Но не появиться в Аварском броде было бы неблагоразумным поступком, граничащим с предательством. Поэтому мы оставили позади родные берега и поскакали к имению Верховного короля.

Был канун празднования трёх ночей Самониоса. В этот промежуток, между истёкшим и новым годом, во время весёлых гуляний мёртвые возвращаются на землю. Несмотря на то что пришествие умерших меня всерьёз беспокоило, пиршество пришлось бы как нельзя кстати, чтобы оправиться от тягот дорог. По крайней мере, мы напились бы, наелись бы до отвала и дали бы отдых нашим усталым телам после опасного пути трёх лун, который увлёк нас так далеко, за пределы людской земли, на край Света.

Покидая Карос тем утром, товарищи сообщили мне, что конец путешествия близок, и, если кони пойдут резво, мы прискачем в Аварский брод с приходом ночи. Тем не менее я не заметил на их лицах ни радости, ни облегчения. Сумариос не скрывал своего мрачного расположения духа, а Альбиос несмело улыбался, будто опасаясь того, что готовило мне прибытие. Чтобы придать мне уверенности, каждый из них твердил, что Верховный король всегда окружён толпой людей и вряд ли примет меня в скором времени. Я не хотел спорить, но был уверен, что они не правы. Даже если дядя отнёсся бы ко мне с равнодушием и презрением, то, что я вёз ему с острова Старух, несомненно, только ускорит ход событий. Я знал, что очень скоро встречу короля и моя судьба будет решена.

С острова Старух до поместья Верховного короля нам потребовался всего месяц пути. Когда я вернулся из святилища галлицен к товарищам, мы ещё несколько дней провели на островке в ожидании корабля Науо. Те деньки мы коротали невесело, стегаемые нещадной плетью брызг, мы скудно кормились морской живностью, которую научила меня вылавливать Мемантуза. Но лишь ступив на землю, дружно пришпорили коней и галопом понеслись к удалённым от моря королевствам. По моей просьбе мы обогнули Ворганнон. Несмотря на благосклонность, которую оказал нам государь озисмов, я всё же решил быть более осмотрительным. Если бы Гудомарос заново предоставил нам кров, то обязательно спросил бы, что случилось со мною на острове. Своим отказом я бы оскорбил его, но и рассказывать ему о том, что произошло, было бы слишком опасно. Я торопился покинуть королевства Ареморики. Это была длинная дорога, поскольку нам нужно было проскакать через земли венетов, намнетов и андов; тем не менее, даже когда нас звали на пиршества, устроенные королём Кондевикноном, у Альбиоса в запасе было немало сказаний, дабы отвлечь любознательность хозяев от цели нашей поездки.

Однако продвигаться в глубь королевств было также небезопасно. Чтобы добраться до битурижских краев, нам надо было подняться по долине Лигера[85] и пересечь сердце туронских владений. Несмотря на поражение отца два пятилетия назад, некоторые кланы до сих пор восставали здесь против власти нового короля Диовикоса – одного из дальних родственников, примкнувшего к дяде во время войны Кабанов и поставленного им во главе туронов. С недавних пор восставшие отстаивали права моего двоюродного брата Изарна, сына дяди Ремикоса по отцу. В обстановке междоусобных ссор встречи с каждой из враждующих сторон были нам нежелательны. Сумариос, битурижский герой войны Кабанов, мог подвергнуться мести воинов моего кузена; что касается меня, одно лишь мое существование уже представляло лжекоролю Диовикосу серьёзную угрозу. Поэтому мы продвигались по долине Лигера как можно незаметнее, прося крова у обездоленных людей, а не у знатных особ.

Я пересёк туронские земли, как во сне. Это было королевство моего отца и отцов его отца, где я провёл первые годы своей жизни. Если бы не варварское вмешательство дяди, эти земли по праву отошли бы мне. Но почему-то я их не узнавал. Несмотря на позднюю осень, ласковое солнце наполняло теплом всё вокруг. Лигер, хоть и нёс в себе бурные воды, здесь затихал и спокойно разветвлялся среди лесистых островков, приукрашавших его течение. А вокруг высокими рощами, лугами да скромными полями расстилалась равнина. Нигде больше природа не дышала таким умиротворением, как в этом краю: размеренная жизнь крестьянских подворий, золотящееся жнивьё и желтеющие опушки лесов – всё здесь навевало дремотное очарование. Этот безмолвный покой разнился как с ужасом родовой войны, так и с моими последними воспоминаниями об Амбатии: с запахом пожаров и бедствий, с лицами вражеских воинов, входивших в дом отца… Как на этих берегах, среди тихой сельской жизни, можно было учинить расправу над всей знатью нашего королевства? Как бедствие, сломавшее мне детство, могло обрушиться среди столь благодатной и мирной тишины? Я чувствовал себя чужим в своей отчизне: она была безразлична к падению своих королей, и оттого я испытывал по отнешению к ней нечто большее, чем грусть – это было разочарование. В сущности, многое во мне самом я начинал видеть все яснее. Один из запретов, который я вынес с острова Старух, обретал полный смысл в этой неурядице между мной и моим потерянным королевством…

Быть может, память вернулась бы ко мне, если бы мы проезжали у подножия утёса Амбатии. Водные боги решили иначе: перед тем как соединиться далеко в низовье, Карос и Лигер текли порознь долгими вёрстами по двум соседствующим долинам. Поскольку нам надо было следовать течению Кароса, мы покинули Лигер задолго до того, как нашему взору открылись городские стены Амбатии. Стало быть, я избежал дремлющей угрозы туронского королевства лишь для того, чтобы приблизиться к испытаниям, ожидавших меня на битурижских землях.

Это долгое путешествие было омрачено не только опасностью, поджидавшей в дороге, но и застарелой ненавистью. Даже в нашей маленькой братии возникло недопонимание. Из набожности и, возможно, из страха я не рассказал товарищам о том, что случилось в святилище галлицен. Две ночи спустя после того, как я впервые отважился ступить на остров, я возвратился к ним с оружием и мешком в руках. Они приветствовали меня радостными возгласами, на которые я ответил довольно холодно. Всё, что я соизволил сказать, – что запрет, тяготевший надо мной, был снят. Они еще не догадывались об истинной причине моего дурного расположения духа. Сумариос извинился за то, что не прояснил мне, кто такая Саксена.