Никто не уйдет живым

От чувства, что в этой комнате проводился какой-то ритуал, она будто съежилась внутри собственной кожи. Отвращение подкреплялось видом деревянного ящика с фиолетовым занавесом на передней стенке. Стоявший на серванте, он был размером не больше кукольного домика, но от мысли, что маленький занавес может быть неожиданно отдернут изнутри, у нее голова затряслась на плечах.

В комнате пахло пылью и отсыревшей тканью, воняло пустотой и старостью. Но запахи не имели значения в сравнении с атмосферой. Стефани никогда не испытывала ничего подобного и не представляла себе, что материальное пространство может обладать подобным характером. Потому что место это было заброшенным и каким-то образом зараженным порочностью, о сути которой она могла лишь догадываться. И в то же время комната была живой, она вибрировала темной энергией, под давлением которой мысли Стефани обращались в алмаз ужаса.

Это был склеп, мавзолей с кирпичными стенами, выкрашенными черным; камера, существовавшая одновременно в кошмарном прошлом и сейчас. Догадка о ее природе была инстинктивной.

«Дверь. Врата. Вход».

Намерения создателей комнаты казались омерзительными, святотатственными, бесчеловечными. Ничто и никогда не смогло бы очистить это пространство или его исчерненные стены. Комната впитала множество ужасных вещей и могла даровать им жизнь в любой момент. Ее опалило зло, которое нельзя было даже назвать человеческим. Она была создана кем-то, возможно, с помощью чего-то потустороннего.

Мерцание свечного пламени в безрадостной комнате только увеличивало омерзение от этого места. Она не хотела смотреть на комнату, но должна была пройти через нее, и достаточно медленно, чтобы не погасла свеча. Стефани прикрыла слабое пламя рукой, сжимавшей нож. «Когда погаснет огонь, погаснет и твой рассудок».

На другой стороне комнаты Стефани заметила вторую дверь, поначалу замаскированную однообразным цветом стены. Она немедленно направилась к ней.

«Фергал прислушивается. Кого он выслушивает? Беннета?

Ты слышала звуки и скрежет мебели в этой комнате, так что за херня тут шумела? Беннет?

Хлопок двери. Ты слышала, как закрылась дверь.

Эта дверь? Значит, то, что тут бродило, может сейчас быть в следующей комнате, куда тебе нужно войти.

Не открывай дверь.

У тебя нет выбора.

Окна. Нужно подобраться к окну. И выбить его».

Пока Стефани шла к двери и мысли в ее голове гонялись друг за другом, как перепуганные кошки, она начала дрожать, и ей пришлось прижать руки ближе к телу и втянуть голову в плечи. Когда температура комнаты упала еще ниже, она замерла в паническом ожидании того, чему в этом доме всегда предшествовал пронзительный холод.

Шум, сопровождавший невидимое движение, начался за спиной у Стефани. Ей представился ветерок, шелестящий пленкой, наброшенной на что-то материальное, что-то близкое к двери, через которую она только что вошла.

Понимание, что ветра здесь нет, даже сквознячка, а комната была пуста лишь мгновение назад, заставило ее остановиться.

Теперь непрерывный шелест пленки породил в ее воображении образ чего-то вырастающего из пола. А неожиданная вонь разложения намекала, что в одной комнате с ней находится нечто неживое.

Стефани обернулась, широко распахнув глаза и рот.

Она остановилась посередине между дверьми, возле стола. Пламя одинокой свечи, зажатой в дрожащей руке, с трудом высвечивало стены и почти не проникало в углы, но оно выхватило черты того, что появилось в комнате позже или, возможно, много раньше нее.

Свет отражался в тех складках старой пленки, что не были испачканы и затуманены обитателем длинного полиэтиленового савана. Фигура, которую она могла разглядеть сквозь относительно прозрачные участки покрова, казалась темной, тускло-коричневой, как давно выделанная кожа, испещренной черным, как старческие руки.

Закутанная в пленку фигура стояла во весь рост, но с трудом удерживалась на ногах. Стефани не могла долго на нее смотреть, но, бросая быстрые, смятенные взгляды, она поняла, что когда-то это была женщина; подтверждением тому было что-то, похожее на две съежившиеся тыквины, увенчанные черными сосками, которые упирались в полиэтилен.

Тело было худым, если не иссохшим. Неустойчивая поза предполагала, что оно было еще и кривоногим, хотя видная ей часть одной из ног была почти сплошь костью. А когда на безволосой голове открылось то, что, наверное, было ртом, Стефани услышала хриплый голос, прошептавший единственное слово. Ей показалось, что оно сказало «час».

Когда вторая дверь, щелкнув, распахнулась и ударилась о черную стену позади нее, Стефани закричала. И развернулась, чтобы увидеть то, что проникло в комнату с другой стороны. Картинка в ее глазах мерцала, как пламя свечи, а потом задрожала, как будто она была пьяна.

Она с трудом дышала заледеневшими в груди легкими. Хватала ртом черный воздух. Отступала назад, пока не ударилась ягодицами об стол. Забыла, что держит в руке нож, а когда вспомнила, ее желание вытянуть руку и направить острие против создания на полу так и не перешло в действие. Потому что она была слишком напугана и могла только, поскуливая, выдыхать воздух, который сумела проглотить.

Существо, проникшее в комнату, ползло на животе. Вместо ладоней оно отталкивалось от пола костлявыми локтями. Локти стучали по черным половицам с тем же звуком, с каким дерево ударяет в дерево. То, что по ее представлениям было головой, оказалось полностью замотано коричневым скотчем, блестевшим там, где на него падал свет. Стефани немедленно узнала хлюпанье и влажные хрипы и теперь поняла, как рождались настолько ужасные звуки. Там, где на незаклеенном лице был бы рот, из маленькой дырки торчала пластиковая трубочка, через которую существо пыталось дышать.

Оказавшись в комнате полностью, оно замерло, его слепое и пустое лицо дергалось, выискивая что-то; без зрения или слуха оно было беспомощно. Плечи позади замотанного шара головы были укрыты полиэтиленовым плащом, прилегавшим к телу там, где он до сих пор был приклеен лентой, но в иных местах отвалившимся от худого, черного торса, видимо, после прежних мучительных перемещений по душной темнице.

Стефани повернулась и взобралась на стол, чтобы тварь на полу не могла дотянуться до ее ног. Даже не используя ничего, кроме пары острых локтей, та перемещалась по комнате с пугающей быстротой.

В какой-то момент, когда она затаскивала вторую ногу на черную скатерть, свеча погасла, и в холодную вонючую комнату вернулась абсолютная тьма.

Стефани снова закричала, на этот раз так сильно, что ей показалось, будто ее голосовые связки сейчас лопнут, как старые канцелярские резинки, и будут просто болтаться у нее в глотке. Крик наполнил ее голову вспышками света.

Темнота заполнилась звуками шелестящего полиэтилена, и существа направились к столу, на котором стояла на четвереньках Стефани, словно она их притягивала.

Когда что-то врезалось в стол, она развернулась и плюхнулась на задницу, пытаясь защититься.

Рядом с ее головой раздалось тяжелое сухое дыхание. В то же время она почувствовала – настолько же, насколько услышала – легкое деревянное постукивание среди шороха полиэтилена. Она могла только догадываться, что пара изможденных рук шарит по столешнице рядом с ее телом. Когда что-то тонкое и жесткое, похожее на карандаш, коснулось ее бедра, она скорее подавилась, чем закричала.

Рядом со своими ногами она слышала влажные потуги существа с замотанной головой, которое взбиралось на спинку стула, чтобы присоединиться к ней на столе. Обе твари были слепы, но намеревались отыскать Стефани. Они изучали ее.

Стефани сдвигалась вбок, дальше по столешнице. Между движениями она размахивала ножом в черном воздухе. Лезвие ничего не касалось.

Найдя край стола, ближайший ко второй двери, она больше свалилась, чем спрыгнула со стола и побежала туда, где думала найти выход из этой комнаты.

И ударилась в стену, сначала коленом, а потом лбом.


Ее преследователи немедленно заметили ее новое местоположение, и вновь зашуршали своими покровами, наводя на мысли о спешном преследовании.

Нашаривая ладонями путь сквозь тьму и вдоль стены, Стефани нашла выход. Она ввалилась в следующую комнату и закрыла за собой дверь.





Пятьдесят три




Задыхаясь, прижимаясь головой и затылком к двери, Стефани сосредоточила все силы на том, чтобы остановить кружение у себя в голове; водоворот паники и страха, в который обратилось все ее сознание.

Они все еще были в соседней комнате. Она слышала, как одно из существ спотыкается, как инвалид, неожиданно освободившийся от коляски, шаркая ногами, состоявшими в основном из кости, пока второе, задыхаясь, скреблось у подножия двери, которую подпирала Стефани.

В комнате, куда она вбежала, было темно. Окна почти наверняка были заделаны досками, как на кухне. А доски, без сомнения, были прикручены вплотную к оконному проему, чтобы даже лучик света не смел вторгнуться в ад, которым был первый этаж дома № 82 по Эджхилл-роуд.

Стефани подняла трясущуюся руку, сжимавшую погасшую свечу. Похлопала по толстовке и отыскала карман и чуть гремящий коробок; спичек оставалось немного. Ей придется быть осторожной с теми, что еще можно зажечь.

Только когда ее тяжелые выдохи сменились не таким глубоким и более быстрым дыханием, она заметила, чем пахло в комнате. Это был запах смерти.

Воздух здесь был теплый и застоявшийся от времени, но все еще едкий от того, что недавно, должно быть, было невыносимой вонью разложения в невентилируемой, лишенной света комнате. Комнате, где она только что заперлась.

Стефани откашлялась, чтобы очистить нос, рот и горло от запаха. Села на корточки, зажала свечу зубами и вытащила коробок из кармана. Она знала, что даже если ей удастся отыскать спичку, достаточно крепкую и целую, чтобы зажечь свечу, она не захочет даже мельком увидеть то, что здесь находилось, источая миазмы разложения. Но и оставаться в темноте она не могла.

Ей повезло – или нет; она не была уверена. Первая же спичка, которой она чиркнула о коробок, зашипела и вспыхнула. Потребовалось несколько секунд, чтобы взять свечу покрепче и окунуть фитиль в пламя, оставившее послеобраз по центру обоих ее глаз. Когда свеча разгорелась достаточно, чтобы озарить комнату неясным, мерцающим светом, первым, что потрясло Стефани, был вид здешних стен.

Они оказались розовыми. Обои были розовыми в лиловую полоску, ковер – вишнево-розовым, по занавескам шел узор из махровых роз, а трюмо было сделано из темно-красного дерева, или покрашено под него. Комната была чудовищной, но совершенно по-иному, нежели та, черная, откуда Стефани только что сбежала.

Безвкусная, устаревшая, еще одна капсула времени, должно быть, простоявшая нетронутой десятки лет. Как может что-то настолько гротескно-женственное и вульгарное делить стену с комнатой столь ужасающе злой? Потому что черная комната была именно такой: злой.

Только после того, как звуки в соседнем помещении стихли, она выпрямилась и поводила свечой в воздухе. Туманно-желтое мерцание пламени выявило белые дверцы встроенного шкафа и еще один проход, за которым был совмещенный санузел. И только поднявшись, Стефани обратила внимание на кровать: необъятное спальное место, укрытое розовым стеганым одеялом. И она чуть не распахнула дверь и не выбежала обратно во тьму, когда поняла, что кровать не была пустой. Хотя то, что лежало на одеяле, не проснулось от ее вскрика в удушающей черноте.

Столь же неподвижная, как объект ее потрясенного внимания, Стефани смотрела на тело, не мигая, и сжимала в кулаке рукоять ножа, пока у нее не заболела рука. Бежать в квартире на первом этаже больше было некуда. Если существо на кровати шевельнется, ей придется… придется использовать против него нож.

«Но если оно неживое, что ему сделает нож?»

Темная фигура на кровати оставалась неподвижной. От двери Стефани могла разглядеть, что на ней были темные штаны, а ноги в них выглядели короткими и неприятно тощими. Лодыжки внутри узорчатых носков высохли. Дождевик был застегнут до самого подбородка, голова скрыта клеенчатым капюшоном.

Двигаясь вдоль изножья кровати, ближе к стене и трюмо, Стефани подняла свечу повыше, чтобы лучше разглядеть жильца.

Коричневатое лицо утопало в капюшоне дождевика. Большие очки в черепаховой оправе все еще лежали поверх рябой кожи. Линзы увеличивали то, что осталось от распахнутых глаз; те выцвели и провалились в глазницы, напоминая теперь мертвых улиток, высохших в собственных раковинах. Длинные бурые зубы, которые напоминали ей ослиные, скалились в потолок, как будто труп был доволен собой.

«Беннет».

Лицо в телефоне Фергала. Насильник. Человек, которого заперли здесь до нее, лежал мертвым на чем-то, выглядевшим как бабушкина постель родом из восьмидесятых.

Она подошла к занавескам. Смерть запуталась между зловонных складок и цветочных узоров штор, и Стефани закашлялась, чтобы очистить дыхательные пути от запахов давнего разложения. Отдернула занавески и обнаружила прикрученные к стенам сосновые доски.

Рыча от бессилия, Стефани ударила кулаком в дерево, издавшее полый звук, но доска даже не покачнулась – так плотно ее закрепили.

Она привязала одну из штор к стене с помощью шикарного золотого подхвата с кисточками, свисавшего с бронзового крюка. Посмотрев, сколько шурупов ей придется выкрутить, чтобы добраться до стекла, она заметила следы в одном из углов доски. До нее кто-то уже пытался выбраться, используя, похоже, собственные зубы. Нечеткие черные пятна окружали участок дерева, который был изгрызен, причем человеком, стоявшим на коленях.

Стефани отошла от окон и на миг закрыла глаза. Она задавалась вопросом, почему Беннета заперли здесь, какую обиду он нанес Фергалу, чтобы заслужить такую судьбу?

«Это они его убили? Эти твари в соседней комнате?»

Стефани посмотрела на дверь, через которую вошла в спальню, и не смогла вспомнить, чувствовала ли когда-нибудь такую слабость в ногах и руках. «Нужны ли им двери? Или они могут просто появиться?»

Как будто ее мысли были материальными, она услышала шорох чего-то, похожего на нейлон.

Она повернулась; стук сердца отдавался в небе. Когда огонек свечи успокоился, Стефани подняла ее выше над изножьем кровати. Высохшая тварь в дождевике все еще скалила грязные зубы, а невидящие и ввалившиеся глаза все еще смотрели в потолок. Но не сдвинулась ли рука? Правая, та, что ближе к окну? Она не могла вспомнить, была ли раньше коричневатая мумифицированная ладонь в таком положении, настолько близко к телу. На руке не хватало мизинца, и ампутация не была аккуратной.

Шорох ей померещился. «Вот и все, вот и все, вот и все, вот и все».

Стефани повернулась к окну, время от времени поглядывая на труп, и поменяла нож на отвертку. Она просунула наконечник отвертки в первый шуруп и использовала, кажется, все оставшиеся силы, чтобы заставить его податься. И он подался – или это ей показалось – где-то на миллиметр. Выкрутить нужно было не меньше десятка. И как дотянуться до тех, что сверху?

Стефани привалилась к дереву и начала колотить по нему кулаком. Она выкрикивала:

– Помогите! Помогите мне! Пожар! Пожар! Пожар! – рука болела, но Стефани терпела и продолжала молотить по дереву, потому что ее жизнь зависела от того, чтобы ее услышали.

По ту сторону досок промчалась машина. Никто в салоне не мог ее услышать, а прохожих на улице не было никогда; на самом деле, она никого не видела, когда ходила между домом, остановкой и магазином. Но был же сосед, были желавшие познакомиться парни из машины, клиенты, приходившие сюда ради секса; кто-то из них может ее услышать…