Оливер Лавинг

– Ты им нужен. Это обследование…

Чарли кивнул, поднял ладонь в знак того, что продолжать нет нужды.

Ребекка промолчала. Его постыдное бегство было достаточным аргументом, но гораздо ярче – со звоном в ушах, с холодной голубизной вокруг глаз – оказалось облегчение. Чарли собрал в теплице свои листки и выписался из Антидома, крепко пожав Кристоферу руку. А Кристофер? Он вновь прильнул губами к губам Чарли, и их щетинистые щеки, соприкоснувшись, породили электрический разряд.





Глава тридцать восьмая




Чарли и Ребекка ехали в арендованном автомобиле через хаос звезд по горбатой черной Хилл-Кантри. Под яркими лучами «форда» леска шоссе вела их домой.

Первые час-два прошли в тишине, словно автозаправки, жилые комплексы и горные поселки слишком отвлекали, а Ребекке, чтобы рассказать ее историю, требовалось находиться в пустоте, в идеальном вакууме. Когда мир свелся лишь к редким фонарям, бросавшим тусклый свет на западные равнины, возникло ощущение, будто они остались одни во всем мире.

– Это был трудный год для меня, – начала Ребекка. – Меня как будто никто не замечал, а потом мистер Авалон…

Ребекка продолжала, но вскоре Чарли перестал вслушиваться в ее страшный рассказ. Ее слова трансформировали его; Чарли вновь стал тринадцатилетним мальчиком в тот самый первый день в конференц-зале больницы. Но зал переменился: имя «мистер Авалон», ядовитый газ, густой и серый, заполнял воспоминание, выталкивая кислород.

Позже они ненадолго остановились в Озоне, а потом Чарли сел за руль, давая Ребекке передохнуть. Как только они вернулись на автостраду 10, Ребекка уснула; на ее коленях дремала Эдвина, посапывая, к счастью, уже без страшного клокотания в горле.

Мистер Авалон. Их местное божество, их несостоявшийся музыкант, их воображаемый мученик. Почему? После того как Ребекка наконец замолчала, а Чарли оправился от потрясения, он понял, что даже эта история не сможет по-настоящему ответить на вопрос, который стал осью его жизни. История Ребекки поможет что-то объяснить, но не найдется полного ответа об Экторе и его поступке – теперь Чарли это ясно видел. А через ветровое стекло он видел, как они въезжают в пустыню, которая, в свою очередь, видела пять обездоленных поколений Лавингов.

Этот синеватый край, казалось, совсем не подходил для человека. Чарли подумал, что, возможно, неправильность, «досадность», как называла это бабушка Нуну, крылась в самой земле. Зло, болезнь, которые повлекли за собой заточение брата, увядание отца, убийство школьников, скрытое насилие над Ребеккой, Эктором и, возможно, многими другими, – все это вместе напоминало одну из легенд, которые Чарли с братом шепотом обсуждали, лежа на двухъярусной кровати. Родовое проклятие, которое поразило семью за много поколений до того, как они прибыли в эти зловещие места. Однако: не только жизнь Чарли строилась вокруг этого гибельного слова. Однако было наследственным недугом этой области, историей техасского приграничья, безжизненного края, где уже более ста лет появлялись и умирали утопические видения. Последняя надежда апачей, амбиции белых предпринимателей с их стадами и шахтами, иссохшие упования сотен тысяч иммигрантов – всем этим мечтам пустыня дала свой древний ответ. Однако. И вечером пятнадцатого ноября древняя юная одержимость и порожденное ею насилие преобразились, но никуда не исчезли; кровавый сиквел поблекших преданий продолжал разворачиваться и в наш цифровой век – в стране, истерически вооруженной и готовой к концу света. Однако было и историей Эктора Эспины, – юноши, который, должно быть, всегда носил в карманах рассыпавшуюся мечту о славе. И все же, когда на западе горизонт окаймила синяя кромка рассвета, освещая горы, которые казались древними обитателями океанов, окаменевшими при выходе на сушу, пейзаж перед глазами Чарли сработал как ключ, щелкнув всеми бороздками и высвободив чувство, которое Чарли мог назвать только домом.



Ребекка проснулась, когда Чарли подрулил к автозаправке с кафе на выезде из Форт-Стоктона. Сощурившись, она взглянула на вновь заливавшее пустыню утреннее солнце.

– А теперь еще одна новость.

– Еще одна?

Ребекка пожала плечами:

– Ха. Нет, знаешь что? Пусть это будет сюрприз.

Чарли все еще барахтался в потоке новых фактов и не был способен на что-либо, кроме простейшего инстинкта: молотить руками по воде.

– Но, Ребекка? Ты рассказала моим родителям? Они знают то, что ты сейчас рассказывала мне?

– Я им все рассказала. На следующий же день, как вернулась, рассказала. – Стиснув зубы, она взглянула на Чарли и кивнула в ответ на вопрос, который ему даже не пришлось задавать: – Наверное, все потому, что я увидела Оливера. Я увидела Оливера и подумала: Чарли прав. Я так беспокоилась о себе, так себя жалела, но подумала: что нужно Оливеру? И я, конечно, знала, что ему нужно. Всегда знала. Только правда.

– Правда, – сказал Чарли. – А мои родители рассказали все это Мануэлю Пасу?

– Я сама ему рассказала. Не знаю, что он с этим теперь сможет сделать. Что все мы сможем сделать. Но я сказала твоей маме, что если нужно, чтобы кто-то съездил за тобой в Остин, то я могу это сделать.

Ребекка и Чарли смотрели, как крапивник ворошит клювом пустую коробочку из-под картошки фри и, ничего не найдя, упархивает прочь.

– Послушай, – сказала Ребекка, – сходи возьми нам кофе, а потом я за руль сяду.

Через час, не доезжая пяти миль до приюта, Ребекка свернула с автострады 385. Как ни странно, они не говорили ни слова; между тем их маршрут становился все очевиднее: мелкий гравий и неопрятные дома вдоль шоссе 90 обмахивали с себя пыль, принаряжаясь для единственного изысканного места во всем Биг-Бенде.

– Опа! – воскликнул Чарли.

Ребекка не ответила, только дальше вела машину по решетке центральных улочек Марфы. Наконец она припарковалась возле маленького, придушенного вьюнками, одичалого дома.

– Дом твоего отца.

– Вижу. Но зачем нам сюда?

– Он сказал твоей маме, что ей не стоит оставаться одной, когда такое происходит, – сказала Ребекка. – Она здесь уже почти неделю.

– Серьезно? Я… – Чарли осекся, увидев небывалое зрелище: его мать в расхристанном виде – кудри торчали во все стороны, худую фигуру облекал до невозможности розовый халат – выходила из побитых дверей. Чарли повернулся к Ребекке, все еще с разинутым ртом, и увидел, что девушка слегка помахала его матери рукой.

– Кажется, кто-то хочет поздороваться с тобой, – сказала Ребекка.

– И правда кажется.

Отвернувшись, Чарли стал смотреть, как в небе медленно выводит круги гриф-индейка.


– Она очень тепло ко мне отнеслась, – сказала Ребекка. – Хотя должна признать, разговаривать с ней не всегда просто.

– Зайдешь со мной?

Ребекка покачала головой:

– Похоже, мое дело тут сделано.

– Сделано?

– Я сказала твоей маме, что хотела бы остаться, хотя бы до этого обследования, но она взяла с меня слово, что я устранюсь. Не знаю, что это – проявление доброты или желание, чтобы я убралась поскорее.

– Добро пожаловать в семью Лавинг.

Ребекка хмыкнула, глядя на полосу Пайсано-Лейн.

– Ну и, – обратился Чарли к ее профилю, – куда же ты поедешь?

– Кто знает. Обратно в Нью-Йорк? Хотя, думаю, пора еще куда-нибудь податься.

Эдвина пыхтела на коленях у Чарли, и он, теребя ее уши, растопырил их так, что она стала похожа на гигантскую летучую мышь.

– Но Эдвина… – начал Чарли.

– Это даже не обсуждается, – ответила Ребекка. – Она принадлежит тебе. А может, это ты ей принадлежишь? Ха-ха! Так или иначе, вы с Эдвиной принадлежите друг другу.

Даже после их долгого разговора Ребекка не в силах была встретиться с Чарли взглядом; он положил ладонь ей на щеку. К его удивлению, она с готовностью приняла этот жест и приникла лицом к его ладони. Теперь она улыбалась ему немного грустной улыбкой.

– Знаешь, – сказал Чарли, – в прошлом году я очень часто придумывал, что мог бы тебе сказать. «Спасибо» вряд ли появлялось в этом списке.

Ребекка пососала ранку на пальце, кивнула.

– Нет, – сказала она. – Это тебе спасибо.

Чарли открыл дверцу и вынес Эдвину в марфийское утро. За его спиной заурчал двигатель, и вскоре машина скрылась из виду.

– Ма, – крикнул Чарли через чахлый палисадник, – что за чертовщина?

– Надо же, кто к нам пожаловал.

Чарли медлил, стоя на разбитом тротуаре. Они по-прежнему были матерью и сыном; извинения и признания, нападения и оборона всей их жизни вставали на свои прежние места. И все же, после всех этих лет, их скрестившиеся глаза, казалось, завершили утомительную битву и обговорили условия перемирия – за тот короткий миг, что Чарли пересек лужайку и крепко обнял мать.

– Можно я прямо сейчас кое-что скажу? – спросила она.

– Ма…

– Нет. Мне нужно сказать, и ты знаешь, как мне это тяжело. Но ты был прав. Чарли, я не должна была верить Марго. Следовало быть умнее. А на самом деле я и была умнее.

Чарли закусил губу, пытаясь удержаться от энергичных кивков.

– И что же в конечном счете тебя убедило?

Ма подбородком указала на то место, где только что стояла машина Ребекки:

– Мы привели ее в палату, и Марго даже не могла сделать так, чтоб Оливер произнес ее имя. Словно Ребекка Стерлинг была просто какой-то незнакомой девушкой. Конечно, для Марго так оно и было.

– А-а.

– Я разговаривала с ложью. Думаю, на самом деле я это понимала с самого начала. – Ма прижала к губам дрожащий палец. – Но у меня больше ничего не было.

– Нет, было, – сказал Чарли.

– Да. – Ма покаянно подняла руки. – Ты прав. У меня был ты.

– И сейчас есть.

– И правда есть, – сказала она.

– Я вернулся, – сказал Чарли. – Я не должен был уезжать.

– И Ребекка тебе рассказала.

– Все.