Ошибка леди Эвелин

А колдовская зелень манит, влажные губы приоткрылись, и он неожиданно ярко представил, как раздвигает их языком, врывается внутрь, пробует на вкус, ловит первый, самый искренний стон… Видение оказалось таким явственным, что он беззвучно выругался.

Рес! Все-таки невозможность пользоваться магией плохо на него влияет. Или это долгое отсутствие женщины сказывается? Да нет. Магия. Проклятый Дарвен! Крепко запечатал, не сломать.

Вспомнился пустой кабинет, антимаг в тонких изнеженных руках, злорадный взгляд старого врага, высокомерный голос, роняющий слова заклинания…

– Лорд Каллеман, у нас мало времени, – голос Эви звенит взволнованным колокольчиком, мешает думать, мешает принять решение, будит в душе то, чего там и быть не должно.

– Помолчи, – оборвал он девицу.

Получилось резко, и Эвелин вздрогнула, а в глазах у нее появилось такое выражение, будто он ее ударил.

Рес! Не хотел же пугать…

На душе стало горько.

– Я ценю твою готовность помочь, Эви, но ты действительно уверена?

Эрик жестом остановил попытавшуюся что-то сказать девицу и продолжил:

– Сейчас тебе кажется, что ты совершаешь благородный поступок, – несусветная глупость, между нами, эта ваша женская жертвенность. А вот потом, когда повзрослеешь и поймешь, что на всю жизнь оказалась связана с совершенно неподходящим человеком, будет уже поздно что-либо исправлять. В итоге – недовольство, истерики, обвинения, загубленная жизнь. Нет, Эвелин. Тебе это не нужно.

Он говорил, и сам себе удивлялся. Зачем отговаривает? Почему сомневается? Разве интересы дела не выше обычных человеческих эмоций? Выше, он всегда это знал.

– А что мне нужно? – неожиданно резко спросила девица. – Вы можете сказать? Вы способны решить за меня?

Он отвлекся от своих мыслей и с удивлением посмотрел в горящие негодованием глаза. Эвелин раскраснелась, сжала в кулаки маленькие ладошки и подалась вперед, приблизившись к нему настолько, что он разглядел едва заметные веснушки на ее вздернутом носу.

– Всю жизнь за меня решают другие, – не унималась Эви. – Городской совет Аухвайне, леди Вонк, леди Штолль. И вот, когда я сама приняла решение, когда захотела сделать хоть что-то по-своему, вы убеждаете меня, что я глупая и не знаю, на что иду!

Голос девушки дрогнул, в травянистых глазах закипели слезы, и Эви закусила губу, видимо, изо всех сил пытаясь не разрыдаться.

А его будто под дых ударило. Смотрел на хрупкую, словно светящуюся изнутри девушку, и не помнил больше ни о доводах разума, ни о совести, ни о последствиях. Гори оно все черным пламенем! Однажды эти губы уже касались его с неподдельной нежностью, он вспомнил это так отчетливо и ясно, что последние сомнения отпали. Ему не привиделось. Это было.

И он потянулся к этим губам, шагнул вперед, накрыл их своими и ощутил, как дрогнули они в ответ, раскрылись, позволяя ему… Позволяя все.

Тело горело, ощущение мягкой податливой плоти под руками пьянило так, словно он впервые прикоснулся к женщине, чувства обострились, а потом его обдало таким огнем, что в первый момент он даже не понял, что произошло, и только когда по венам потекла искрящаяся сила, до него дошло. Магия вернулась. Он ощущал ее, слышал гудящее внутри пламя и не мог понять, откуда… Рес! Эви. Вот почему Штолль вытащила ее из Аухвайне! Огненный источник. Неисчерпаемый огненный источник, редкий дар, встречающийся раз в сто лет…

А мягкие губы пахли спелой земляникой, туманили разум, не давали остановиться и подумать. И спелая грудь, попавшая ему в руку и наполнившая ее целиком, не позволяла отстраниться. Пальцы сами собой сжали затвердевший сосок, и Эви дернулась, а потом прижалась к нему еще плотнее, закинула руки и коснулась его волос. И это прикосновение – робкое, несмелое, но такое искреннее – заставило его еще яростнее обрушиться на земляничный рот и задрать скользящий шелк платья, добираясь до того, что манило своей женской сутью, влекло так, что напрочь отключало разум.

Проклятье! Что он творит? Надо притормозить немного, чтобы не напугать, не причинить боль. Боль… Рес! Как он мог забыть?

«Астано», – мысленно произнес заклинание, помогающее убрать неприятные ощущения, и на секунду замер, попытался остановиться, попробовал запретить телу гореть и сплавлять его воедино с этой юной девочкой, чистой, неопытной, ничего еще толком не видевшей в своей жизни, но оно не желало подчиняться. Вся привычная сдержанность, весь холод души, все равнодушие – исчезли, испарились, оставив его наедине с молодым жаром, бушующим в крови.

Рес… Это какое-то наваждение… Он не должен… Проклятье!

Пальцы коснулись повлажневших складок, раздвинули их, безошибочно находя нужную точку, и он услышал тихий стон, заставивший забыть о доводах рассудка и сделать то, чего так желала душа, но чему все еще сопротивлялся разум.

– Лорд Каллеман, – прошелся по лицу тихий вздох. – Эрик…

И все. Он пропал.

Сердце забилось в груди так, что, казалось, вывернет грудную клетку, разорвет ее и выскочит, чтобы остаться в маленьких девичьих руках. Вернее, уже не девичьих, а женских.

– Эвелин, – вырвался то ли стон, то ли шепот, и он плотнее прижал Эви к стене, легко удерживая на весу хрупкое тело, касаясь губами нежной щеки, ловя теплое дыхание, вбиваясь в жаркую, манящую глубину.

Последнее яростное движение, мягкие пряди светлых волос щекочут шею, дыхание срывается. Душу затопила непривычная нежность и что-то такое, чему он не знал названия, но что разливалось в груди огненной рекой – мощной, неудержимой, непредсказуемой.

И неожиданно он понял, что если сейчас все не закончит, не оторвет себя от этого податливого тела, от сладости губ, от дурманящего запаха, то пропадет. Навсегда потеряет разум, свободу и способность принимать взвешенные решения. Нет, этого нельзя допускать. Голова всегда должна оставаться холодной – это правило было необходимым и единственно верным. Он выстрадал это правило собственной жизнью и отступить от него сейчас… Нет, невозможно. Да и Эви не нужно к нему привязываться и принимать произошедшее слишком близко к сердцу. Сделка. Всего лишь сделка. Так будет лучше для них обоих.

«Праверо!» – мысленно произнес заклинание, помогающее отсечь эмоции, отпустил Эви и шагнул назад, оглушенный внезапно наступившим бесчувствием. Контраст был таким разительным, что он едва не задохнулся. И это привычное состояние последних лет его жизни неожиданно показалось омерзительным. У него есть сердце. И оно способно чувствовать, чтобы там не говорила Аврил. Но с этим он разберется потом, а сейчас надо уходить. Если внутренние часы его не подводят, скоро полночь, значит, нужно быть наготове.

Он посмотрел на Эвелин. Волосы растрепались, из-под расстегнутого платья выглядывает шелковая сорочка, припухшие губы горят, как и щеки. А во взгляде… Рес!

Эрик не смог вынести той плещущей радости и любви, что лилась из широко распахнутых глаз, не был готов вот к этому – юному, безудержному, не умеющему скрывать свои чувства… Он беззвучно выругался и отвернулся. А когда снова рискнул посмотреть на Эви, в зеленой глубине было совсем иное. Растерянность, непонимание, боль, обида…

«Прости, девочка. Сейчас не время для чувств, да и не нужны они тебе, тем более, к тому, кто сам не знает, сколько ему осталось».

Он наглухо закрыл щиты, молча подошел к Эвелин и принялся застегивать крошечные пуговицы на платье. Одна, вторая, третья… Медленно. Очень медленно, продлевая миг прикосновения. Десять. Их было ровно десять. И когда последняя оказалась в положенной ей петельке, он, не сумев удержаться, поправил вьющуюся светлую прядь, нежно провел по ней пальцами и сказал:

– Нам пора.

Эви посмотрела ему в глаза и вскинула голову жестом, от которого все его заимствованное равнодушие готово было разлететься в прах. Но он смог взять себя в руки и прислушался к внешнему магическому контуру.


Его не было. Дерек с Лукасом сдержали слово.

– Идем, – с легкостью открывая портал, позвал он Эви, и та шагнула в расслоившееся пространство – хрупкая, с идеально ровной спиной и высоко поднятым подбородком. А он почувствовал невольную гордость за нее и одновременно – грусть. Сильная девочка. Он знал, ей сейчас больно. Очень. Но она боец. Кто бы мог подумать, что за нежной внешностью скрывается такая сильная воля? Эвелин. Белый цветок Артама, сильный и стойкий к любым капризам судьбы.

Он тоже сделал шаг, и портал схлопнулся, оставляя их с Эви в маленькой гостиной охотничьего домика – не гостиной даже, так, комнатушке.

– Наконец-то! – услышал он взволнованный голос и увидел поднявшуюся с дивана Кейт. – Ты как?

Ему достался внимательный взгляд пронзительных синих глаз, но он отрицательно качнул головой и взглядом указал на Эви. Ей сейчас помощь Кэтрин не помешает. Кто поймет женщину лучше, чем другая женщина?

– Пойду переоденусь, – оставляя их наедине, дернул дверь в спальню и поспешил уйти, не в силах видеть заледеневшее лицо Эвелин.





***


– Эви, с тобой все в порядке?

Леди Кейт смотрела на меня с тревогой, а я изо всех сил пыталась сдержать слезы и не показать, как мне больно. Это оказалось сложно. То, что я увидела в глазах Каллемана, когда очнулась от охватившего меня безумия, было невыносимо. Равнодушие. Единый, это было равнодушие! В тот момент, когда я парила в небесах, а тело пело, наполняясь неведомой прежде силой, маг всего лишь воспользовался возможностью выбраться из ловушки.

«А ты на что рассчитывала? Что Эрика поразит твоя доброта и он влюбится в тебя без памяти? Неужели ты действительно верила, что такого, как он, можно приручить?»

От этой мысли стало горько.

Но я же видела! Я не могла обмануться! Я видела, как он на меня смотрел, видела борьбу в его глазах, ощущала нежность и что-то еще. Такое скрытное и тайное, что пряталось в самой глубине тревожной черноты взгляда. А руки, а прикосновения? Они были так ласковы, так горячи, так требовательны. Мне казалось, что маг испытывает во мне такую же нужду, как и я в нем… Неужели только казалось?

– Эвелин?

Взволнованный голос леди Горн заставил меня отвлечься от невыносимых размышлений и попытаться улыбнуться. Вот только губы не слушались. Они никак не хотели растягиваться в улыбку.

– Тебе нужна помощь? Ты хорошо себя чувствуешь?

– Да, хорошо, – механически кивнула в ответ. – Здесь есть вода?

Я огляделась, но толком ничего не смогла увидеть. Мыслями я все еще была там, в тесной темной камере, в которую привел меня надзиратель. До сих пор помнила, каким взглядом он посмотрел, когда воткнул в углубление в стене свечу и шагнул за порог, оставляя меня наедине с магом. И свои путаные объяснения помнила, и длинное ругательство Каллемана, его попытки меня отговорить, какие-то разумные и взрослые слова… И то, что случилось потом. Никогда не предполагала, что это может быть так… Я не чувствовала холода стены, не видела убожества камеры, не задумывалась о том, что будет дальше. Горела в каком-то сумасшедшем огне, таяла в сильных руках и взлетала так высоко, что видела синее небо Артама и яркие мерцающие звезды. Они становились все ближе, пока не вспыхнули прямо перед моим лицом. А может, они вспыхнули внутри меня?

– Иди сюда, девочка, – леди Кейт неожиданно крепко обняла меня и погладила по спине. – Все будет хорошо, – прошептала она. – Все наладится.

Герцогиня ни о чем не спрашивала, но я видела, что она расстроена.

– Не думай сейчас ни о чем, Эви. Вы с Эриком обязательно все решите, пусть и не сразу, – тихо говорила леди Кейт. – У твоего мужа довольно непростой характер, он замкнутый и скрытный, и с ним бывает сложно, но, несмотря ни на что, Эрик очень справедливый и всегда горой стоит за тех, кого считает своими. А ты теперь тоже своя.

Своя… Вот в этом леди Кейт ошибается. Каллеман слишком хорошо показал, что я ему не нужна. Единый, почему любовь – это так больно?

– Все образуется, Эви.

Я слышала мелодичный голос, чувствовала тепло объятий и изо всех сил держалась, чтобы не уткнуться в плечо герцогини и не расплакаться, как ребенок.

«Ты не ребенок, Эвелин, – сказал кто-то взрослый и непреклонный внутри меня. – И уже довольно давно. Так что веди себя, как взрослая».

– Благодарю, леди Кейт, – отстранившись, улыбнулась герцогине. – Я в порядке. Просто немного устала.

Леди Горн кивнула, принимая мой ответ, но по ее глазам я поняла, что она мне не поверила.

– Что ж, хорошо, – сказала герцогиня. – Отдохни пока, остальные скоро будут.

Она поправила раскиданные по дивану подушки и похлопала по джутовой обивке, приглашая меня сесть.

– Я сварю нам кофе.

Леди Кейт сказала это так, что я неожиданно вспомнила маму. Она тоже всегда говорила эту фразу, когда случались какие-нибудь неприятности. И от одного звука маминого голоса они – не исчезали, нет, – но становились не такими серьезными.

Я молча села на диван, а леди Горн зажгла стоящую на столе спиртовку, достала из небольшого шкафчика кофейник и мельницу, смолола зерна и принялась варить кофе. Скупые движения изящных рук завораживали. Сосредоточенное лицо герцогини казалось прекрасным. Тонкий изысканный аромат наполнил небольшую комнату теплом и уютом, но не смог отвлечь меня от нового и незнакомого, что поселилось в душе.

Я до сих пор чувствовала, как горят слегка саднящие губы, как внутри бродит хмель того непонятного, что сбивает дыхание и заставляет плотнее сжимать колени, как тянущая боль, которая и не боль вовсе, засела там, где не так давно хозяйничали руки мага.

А еще мне все сильнее хотелось увидеть Каллемана, снова заглянуть в глубокую черноту его глаз и прочитать в ней свой приговор. Это желание было глупым и нетерпеливым. Оно заставляло надеяться, нет, даже верить в то, что мне просто показалось, что на самом деле все не так плохо и не было никакого равнодушия…

И словно в ответ на мои мысли, дверь открылась, и в гостиную вошел Каллеман. Он был гладко выбрит, одет в один из своих неизменных черных костюмов и выглядел привычно мрачным и застегнутым на все пуговицы. Сейчас передо мной снова был неприступный глава магполиции, не знающий ни страхов, ни сомнений. Взрослый и бесконечно далекий.

– Дерек с Лукасом еще не вернулись? – взглянул он на леди Кейт.