Оттенки моего безумия

* * *


На следующий день я не иду в университет, потому что даже не могу подняться с кровати. Без понятия, как я в ней оказался, наверное, меня разбудили и довели до нее. Тело болит, торс плотно перевязан белоснежным бинтом, а когда я дотрагиваюсь до брови, то натыкаюсь на лейкопластырь. Откинувшись на подушку, я шиплю от боли, вызванной одним неловким движением.

Картинки того, что произошло, всплывают в моей голове и меняются словно слайд-шоу. Я хмурюсь из-за воспоминаний, которые разрывают мозг: вот клуб и блондинка, вот улица и драка, вот я бегу, а вот и треклятая острая железка, которая распорола мое тело. Она будто бы стояла там, выжидая момента, когда появится желающий порезать себя. Как проститутка, черт возьми, ждущая сутенера в конце рабочей ночи.

Я бы с удовольствием поспал еще немного, несмотря на то что на часах уже шестой час вечера. Мое тело истощено и нуждается в восстановлении энергии. Но я не закрываю глаза, так как дверь в мою комнату распахивается и на пороге появляется Хейли с подносом, от которого исходит запах чего-то невероятно вкусного. Мягкий пряный аромат окутывает комнату.

– Я подумала, что пора тебя разбудить и покормить, – чуть ли не мямлит она, а ее щеки рдеют.

Ее смущает, что я без футболки? Ой, да ладно, она видела меня в более возбужденном состоянии и не краснела так сильно.

– Ты очень добра, – бурчу я. Она мямлит, я бурчу, куда мы катимся? Где наша уверенность? – Спасибо, только учуяв запах еды, я понял, как сильно проголодался.

– Я приготовила овощное рагу с мясом, испекла булочки и специально для тебя сделала бульон. После такого тебе надо хорошо питаться, желательно домашней пищей. Врач сказал, что пару дней ты проваляешься в кровати, а полностью встанешь на ноги после четвертого или пятого.

– Понятно, – отвечаю я и поджимаю губу.

Она ставит поднос на тумбочку рядом с кроватью и, присев на край постели, интересуется:

– Что произошло?

Я не хочу говорить об этом. Мне самому страшно вспоминать предыдущую ночь, из-за которой я сижу в кровати перебинтованный, словно мумия. О том, что со мной случилось, никто не узнает. Тем более мама. Я надеюсь, что до нее не дошли все детали «веселой» ночи. Я надеюсь, что она вообще ничего не знает.

– Просто драка. – Я говорю это таким тоном, чтобы Хейли поняла, что разговор окончен. Что эта тема – запретная зона. Но она не сдается, чем вызывает у меня безграничное раздражение.

– Ты можешь мне все рассказать. Это останется между нами. Блейн, я не глупая, с тобой стряслось что-то похуже драки. Мы… похожи. – Она глубоко вздыхает. – И, если верить Дезу, ты был не просто ранен. Ты был опечален, затоптан и напуган.

– Хейли… – резко произношу я и замолкаю, сжимая кулаки, пытаясь успокоиться, – если я сказал, что это была просто перепалка, значит, так оно и есть, поняла?

Я вижу, что она настроена бороться до тех пор, пока я не откроюсь. Но когда она опускает взгляд на бинт, выражение ее лица меняется, она несколько раз кивает и только потом отворачивается, кусая губы.

Я съедаю все, что она принесла, с большим аппетитом. Еда такая вкусная, что из меня вырывается тихий стон удовольствия, только моя мама готовит так же превосходно. Я благодарю Хейли от души, от своего смятого, словно бумажка, сердца.

– Перестань, – улыбается она, складывая тарелки на подносе, когда я произношу «спасибо» в пятидесятый раз. – Я рада, что тебе понравилось. Люблю готовить для тех, кто ценит вкус простой домашней еды.

– Думаю, парни будут в отчаянии, когда ты переедешь, – ухмыляюсь я и пытаюсь поудобнее улечься, что вызывает новый поток невыносимой боли.

– Кстати, об этом, – неуверенно начинает она и, перестав возиться с посудой, опять присаживается на край кровати, – мне помогли найти работу, поэтому, думаю, с первой зарплаты я смогу снять однокомнатную квартиру.

Что-то внутри меня вздрагивает и начинает ныть от ее слов, но тем не менее я нахожу в себе силы приподнять уголок распухшей губы и сказать:

– Что ж, я очень рад за тебя. Надеюсь, все получится.

– Я тоже, – отвечает она и, взяв поднос, выходит из комнаты.

Как только дверь за ней негромко хлопает, я сметаю настольный светильник с тумбочки одним резким движением. Тот ударяется о противоположную стену, небольшая лампочка превращается в кучку осколков. С трудом двигаясь, я прислоняюсь спиной к изголовью и закрываю лицо руками. Почему так неприятно было услышать, что Хейли собирается свалить из этого дома? Я не хочу, чтобы она уезжала. Кого я буду мучить, на ком вымещать злость? Неужели я только что получил намек – у меня есть месяц на то, чтобы девушка передумала и осталась?

А если посмотреть с другой стороны, неужели я не хочу вернуться к прошлой жизни? Снова стать беззаботным парнем, не знающим о существовании такого чуда, как Хейли? Быть может, я бы с удовольствием поразмыслил о своих желаниях. Но меня отвлекает звук телефона. Потянувшись, беру сотовый и давлюсь слюной, когда вижу, кто автор сообщения.

Л: В последнее время мы редко видимся. Куда ты пропал? Да, это Лана.

Б: Ты думаешь, я продолжу наше общение, зная, что ты подставила Хейли?

Она смеется надо мной? Или не понимает, что натворила?

Л: С каких пор тебя волнует Хейли?

Б: С тех пор, как ты выставила ее за дверь.

На этот раз ответ приходит не так быстро, как предыдущие. Лана молчит по меньшей мере минут пять, и только потом появляется сообщение. Меня разрывает от смеха.

Л: Так ты променял меня на нее?

Подавляю смешок и пишу:

Б: Я не люблю гадюк, Лана, и ты должна знать об этом, как никто другой.

Л: У меня были веские причины так поступить!

Б: И какие же?

Лана умолкает, через два часа я вовсе перестаю ждать ее объяснений. Внутри меня разгорается потребность отправиться в любимое место и скрыться там на час-другой. Гипермаркет для меня – бункер, надежное убежище. После всего случившегося любому захочется личного пространства. Комната словно сжимается, ее стены как будто приближаются ко мне, грозясь сожрать. Я ощущаю панику, нарастающую все сильнее, как снежный ком, но тут же отгоняю страх, моргнув несколько раз.


Как же мне хочется убежать из этого дома. Так сильно, что зудит все тело. Я пытаюсь встать, но тщетно: боль сильнее меня, на этот раз я не в состоянии ее одолеть. Она накрыла меня с головой и не хочет отпускать. Словно змея, боль въелась в мою кожу, пробираясь по телу и впуская в вены яд. И тогда я сдаюсь, больше не стараясь хотя бы встать с кровати. Как только я смогу ходить, сразу рвану в заброшенный магазин и просижу там часов десять. Этого должно хватить, чтобы настроиться на нужный лад и убедиться, что моя жизнь не рушится и не летит в тартарары.

Ко мне никто не заходит уже несколько часов, что не на шутку меня беспокоит. Но я думаю не о парнях, а о Дезе и Хейли. Интересно, вместе ли они сейчас? Рад ли друг тому, что они могут побыть наедине? А может, они возобновили занятия и сидят сейчас на его постели, изучая конспекты? А вдруг они целуются или занимаются чем-то более непристойным? Знает ли Дез, что Хейли невинна? Я сжимаю простынь и отгоняю паршивые мысли. Меня сейчас должно заботить другое.

Как только я собираюсь погрузиться в раздумья, не касающиеся Хейли, дверь наконец-то распахивается, и на пороге появляется Ник.

– Выглядишь дерьмово, – остановившись недалеко от кровати и скривившись, произносит он, а после кидает мне какую-то пластинку, без особого интереса рассматривая разбитую лампу. Я читаю название таблеток и вопросительно смотрю на парня. Он пожимает плечами: – Я не шарю в таблетках, но это прописал доктор. Так что пей.

Приняв из его рук небольшую бутылку с водой, которую он принес вместе с лекарством, я закидываю горькую таблетку в рот и запиваю ее как можно быстрей.

– Спасибо, – искренне говорю я, отдавая Нику бутылку.

– Не хочешь поговорить? – спрашивает он.

– И ты туда же. – Я закатываю в ответ глаза. – Нет, я не хочу ни о чем говорить и вспоминать то, что было ночью, тоже не горю желанием. Если бы я хотел поговорить по душам, давно бы позвал кого-нибудь.

– Знаешь, в чем твоя проблема? – Я сразу понимаю, что сейчас начнется выговор. – Ты слишком зациклился на том, чтобы быть образцовым плохим мальчиком, держащим в себе все грязные секреты. Скажи, зачем тебе вообще друзья, если ты с нами ничем не делишься, предпочитая отмалчиваться?

– А по-твоему, друзья нужны только для того, чтобы им все рассказывать? – выгибаю я здоровую бровь.

– А по-твоему, нет?

– Товарищи нужны для досуга, так же как и телевизор, книжки и так далее. Не все зависит от секретов, и я не понимаю, почему всех так заботит моя скрытность. Может, у меня вообще нет тайн, а? Что ты на это скажешь?

– Если бы у тебя не было секретов, ты бы сейчас так яро не защищался, – спокойно говорит Ник.

И он прав, я говорил со слишком большим энтузиазмом.

– Я не хочу рассказывать о том, что произошло. Это была… это была просто драка, Ник, и больше ничего.

Ложь оставляет на языке привкус сладости, а на душе становится легче. Чем чаще я утверждаю, что произошедшее было обычной перепалкой, тем сильнее сам начинаю в это верить.

– Хорошо, я не буду вытягивать из тебя правду, Блейн. Но… чем чаще и больше ты будешь закрываться, тем быстрее нас потеряешь. – Ник говорит мне эти слова, смотря прямо в глаза, тем самым давая понять, что каждая его фраза пропитана серьезностью.

Но я всего лишь киваю. А Ник уходит, даже не сказав мне «выздоравливай».

Неужели я и правда теряю друзей, потому что предпочитаю жить в своем мире, в котором каждая тайна остается при мне? Действительно ли я хочу остаться у разбитого корыта, когда меня покинут люди, ставшие для меня практически семьей? Готов ли я рискнуть дружбой, лишь бы не делиться с окружающими своими кошмарами?

Я не знаю. Не знаю, что делать. Не знаю, где искать выход. Мне сложно просто взять и рассказать, какой ужас я пережил, когда мне едва исполнилось восемнадцать. Они думают, что это легко – взять и все выпалить на одном дыхании. Но это безумно тяжело. И все же я надеюсь, что буду готов поведать друзьям свою историю прежде, чем они покинут меня.





Оттенок двенадцатый

Хейли




Если оценить мои умения рисовать граффити по десятибалльной шкале, я, скорее всего, еле дотяну до восьмерки. Этот вывод я делаю, стоя напротив заброшенного аэропорта. Пытаясь изобразить морду рычащего льва, который лежит на поляне, я даже и подумать не могла, что результат будет столь плачевен. И сейчас, смотря на рисунок, я едва сдерживаю слезы, потому что догадываюсь, почему у меня ничего не выходит. Я привыкла заниматься этим в компании друзей, мне не хватает того шума, который они создают. Мне не хватает их самих.

Прошло уже две недели с того момента, как Блейн подрался и очутился в постели весь в бинтах и пластырях. За все это время мы оставались с ним наедине по меньшей мере раза три. Он постоянно где-то пропадал, и в какой-то момент мне пришло в голову, что парень отсиживается в гипермаркете, но поехать туда и убедиться в правдивости своих предположений я не смогла. И сейчас жалею, что струсила. Блейн четко дал понять, что не хочет общаться со мной, как раньше. Больно ли мне от этого или, наоборот, спокойнее, я пока не поняла.

Зато я сблизилась с Дезом, и вроде как мы начинаем по крупицам собирать осколки былой дружбы, которая разрушилась чуть больше двух лет назад. Он всегда мил и добр со мной, но бывают моменты, когда его глаза темнеют до черноты, но злость и мрачность предназначаются не мне. А Блейну. Это происходит, когда Дез застает нас с Блейном за болтовней, если, конечно, высосанные из пальца фразы можно назвать «болтовней».

Я успела устроиться на работу, и мне даже удалось убедить начальника составить мой график так, чтобы он не мешал учебе. Так как я работаю продавцом в книжном магазине, большого труда это не составило. Когда я рассказала о работе маме, она сначала замолчала, испугав меня тишиной на том конце провода, а потом бесстрастно сообщила, что рада за меня. Но что-то в ее тоне не дает мне покоя и по сей день.

Плюс ко всему прочему я пару-тройку раз сталкивалась с Заком и Рамоной в университетском коридоре, но заговорить так и не решилась. Да и они со своей стороны показали мне, что не желают даже видеть меня, и прошли мимо, задрав головы. Это больно ударило по мне, и я все еще чувствую покалывание в сердце. Не знаю, как с этим всем справиться и что вообще делать дальше.

Но я благодарна Амелии, которая в последнее время буквально держит меня за ручку в университете. Она познакомила меня поближе со своей лучшей подругой Нелли, очень симпатичной девушкой, и с двумя парнями, Логаном и Коди. Милые ребята, Логан напоминает мне мишку, а Коди… Зака.

Последние пять дней мы обедаем вместе, а иногда я сижу рядом с «братьями», как и Амелия с Нелли. В один из осенних дней я заметила, как Коди с Логаном искоса и злобно поглядывают на наш стол, и Амелия объяснила: оба до сих пор не могут смириться, что она встречается с Ником.

Кинув баллончик на землю, я устало опускаюсь и, оперевшись на большой камень, подгибаю колени, притягивая их к груди. Ничего не получится. Без Зака и Рамоны я ни на что не гожусь. Мы помогали, поддерживали и подбадривали друг друга в нужный момент. Сейчас рядом со мной никого нет, и я чувствую себя покинутой, никому не нужной.

Смогу ли я продолжать жизнь без прежних товарищей, стать независимой? Столько лет я жила ради людей, которые ценили и любили меня. И что я имею в данную секунду? Одиночество, да и только. Один поступок, одно необдуманное действие разрушили то, что я так долго берегла.

Интересно, что Зак и Рамона сейчас делают? Дорисовывают ли они здание университета? Мой портрет так и не будет закончен, если только я не решусь вернуться к нему. Возможно, через месяц я буду готова продолжить начатое. Пока у меня нет желания встречаться с друзьями. Я не жажду вновь столкнуться с их самоуверенными лицами.

– Удобно сидеть на сырой земле? – насмешливо спрашивает Блейн, стоя около мигающего фонаря и опираясь на него плечом.

Я хмурюсь, пытаясь понять, как парень здесь оказался. Я не говорила, куда направляюсь. Даже не оставила записку. Мне хотелось побыть одной, именно с этой целью я поехала к аэропорту. Блейн здесь такой же лишний, как я в доме братства. Пусть уходит или окажется видением.