Оттенки моего безумия

Холодные стены недружелюбно встречают меня, когда я оказываюсь дома. Свет везде выключен, никого нет. Это меня очень расстраивает, потому что сегодня и еще как минимум следующие лет десять я не смогу оставаться одна, да и к тому же в темноте. Я медленно двигаюсь, держась ладонью за стену, в поисках выключателя. Найдя его, нажимаю и оседаю на пол, опираясь спиной о стену. Тяжело дыша, я сквозь пелену слез и боль рассматриваю свои раны. Дрожь волной проходит по моему телу, когда я изучаю ногу. Все, что мне остается, так это только рыдать. Я реву так сильно, что не могу прочитать послание, которое оставил Джез.

Никогда в жизни мне не приходилось испытывать такие мучения. Я готова пронзить кинжалом сердце, только бы не испытывать такую боль! Адреналина больше нет, теперь я уже не думаю о том, как поскорее добраться до полиции. Мне бы просто доползти до своей комнаты!

За что мне такие страдания? Почему именно я? Кажется, этот вопрос задают все жертвы насилия. Хочется повернуть время назад и придумать что-нибудь, лишь бы не идти пешком по этой злосчастной, словно вымершей, улице. Но если подумать, что я могла сделать? Без гроша в кармане и, как назло, без машины, что мне оставалось делать? Не стоило слушать Блейна и позволять ему везти меня на работу. Если бы я поехала сама, ничего бы не случилось. Какая же я глупая.

Раны начинают стремительно опухать и темнеть. Я прикидываю: вызвать ли «Скорую» или попробовать самой все обработать? Посмотрев на бедро, я снова не могу сдержать рыданий. Шрамы мне обеспечены. Как бы я хотела, чтобы их не было. Но они будут. Этот психованный ублюдок оставил клеймо на моем теле, и мне хочется сделать то же самое. Я хочу слышать его крики, хочу, чтобы он ощутил, каково это – быть на моем месте.

Сжимая ушибленные руки в кулак, я скрежещу зубами и заставляю себя подняться. На полу остаются капли крови, на стене виднеется след ладони, которую я всю дорогу прижимала к ране на ноге. Но сейчас меня это мало волнует. Я не думаю о том, как объясню все это парням, я не думаю о том, как расскажу о случившемся Блейну. В любом случае упоминать имя Джеза я не собираюсь. Назло ему. Единственное место, где о нем услышат, – это в полиции.

Медленно перебирая ногами, я морщусь от боли и пытаюсь подавить очередной приступ рыдания. Я выдержу. Не зря окружающие говорят, что я сильная. Никакой Джез меня не сломает. Что бы со мной ни стряслось, я должна бороться. Если я пожалуюсь и передам послание, ничего хорошего из этого не выйдет, а Блейн… может пострадать. Наверное, глупо думать о других, а не о себе. Но так меня воспитали. Мама с ранних лет говорила, что на первом месте должна быть безопасность дорогих тебе людей, а не твоя собственная.

Я избавлю всех от Джеза, и никто об этом даже не узнает. После этого соберу вещи и уйду. Блейн соврал мне, что он единственный ребенок в семье. Этот парень не смог доверить мне даже такую мелочь. Я чувствую отвращение к нему. Он становится мне… противен. Погрязший в собственных тайнах, он даже не подозревает, что отталкивает от себя людей этой вонючей ложью. Почему Блейн такой? Что мешает ему быть честным?

Добравшись до лестницы, я плюхаюсь на ступеньку, тяжело дыша. Уткнувшись виском в стену, пытаюсь не потерять сознание. Как же мне плохо, и помощи ждать не стоит. Вот бы проснуться в теплой маленькой кровати в окружении кукол и многочисленных подушек с персонажами «Корпорации Монстров». Увидеть бы улыбку мамы и папы, воркующих на кухне. Поцеловать их, крепко обнять, а потом сесть за наш большой стол и съесть слишком толстые и очень вкусные блины. Вот бы вернуться в детство и забыть все случившееся.

Надо поскорее добраться до комнаты. Парни не должны увидеть меня в таком состоянии. Сделав глубокий вздох, я поднимаюсь и иду наверх, медленно, словно черепаха. Правая нога начинает неметь, ее срочно надо обработать. Плечи болят в тех местах, где Джез оставил отпечатки своих ногтей, запястье горит, такое чувство, будто оно было раздавлено. Все раны невероятно ноют, просят о помощи. И я ползу наверх, чтобы помочь себе, потому что больше некому. Как и всегда, в трудную минуту я осталась одна.

Бредя по коридору, стараюсь не пачкать пол и стены, и мне это удается, по крайней мере последние. Вваливаясь в комнату Ника, тут же заползаю в ванную. Включив душ, пытаюсь снять одежду. Без вскриков и стонов, конечно же, не обходится. Встав под теплые струи, дрожащей рукой смываю с себя кровь и грязь, вместе с мускусным запахом Джеза, въевшимся в кожу, пока мы боролись. Вода стремительно обретает грязновато-красный оттенок.

Выставляю правую ногу и пытаюсь прочесть послание безумца. Но ничего не выходит, потому что оно написано на… корейском? Серьезно? Я зажмуриваюсь и снова открываю глаза, пытаясь рассмотреть иероглифы. Конечно, это корейский, я не ошиблась. Только в нем такие закорючки. Блейн не говорил, что знает этот язык. Да и зачем ему было это сообщать? Если он скрывает столько мелочей, неудивительно, что и знания языков он тоже держит в тайне. Обмыв себя, я осторожно вытираюсь полотенцем и так же осторожно надеваю нижнее белье. Найдя аптечку, присаживаюсь на крышку унитаза и начинаю обрабатывать раны. С теми же воплями, криками, поскуливаниями и рыданиями. Свежая кровь выступает на бедре, на плечах остались отпечатки ногтей, которые в скором времени превратятся в синяки, спина разодрана чуть ли не в клочья, однако свежей крови не видно. Так как дотянуться туда невозможно, я пожимаю плечами, отворачиваюсь от зеркала и накладываю бинт поверх мази на ногу.

Закончив, я поднимаюсь и рассматриваю запястья. Сначала они пострадали от рук Блейна, теперь от Джеза. У братьев не все в порядке с головой. Лучше бы колотили друг друга, а то нашли грушу. Сжав зубы от злости, я беру кожаные браслеты, найденные в ящичке и обматываю ими запястья.

Я не утруждаю себя тем, чтобы надеть пижаму. Просто запираю дверь, убираю покрывало и падаю на мягкий матрас. Закутываясь в одеяло, я даю волю слезам, подушка быстро становится мокрой, я плачу по меньшей мере часа полтора. Но с каждой пролитой слезой, мне не становится легче.





* * *


В университет я, естественно, не иду. Не могу пошевелиться, все тело ломит. Боль такая, как будто меня не резали, а словно я участвовала в чемпионате по прыжкам. Лечь на спину не получается, она ноет. Правую ногу будто сводит судорогой. Она онемела за ночь и напрочь отказывается работать как положено.

Пересиливая боль, я переворачиваюсь и сажусь, аккуратно прислоняясь спиной к изголовью. Воспоминания о случившемся прогоняю прочь. В доме тихо. Наверное, все ушли на учебу. И слава богу. Сейчас мне необходимо побыть одной. Живот урчит от голода. Я прикладываю к нему ладонь. Больно. Я замираю в ужасе. Руку покрывает огромный синяк. Что делать? Никто не должен увидеть мои раны. Надо обязательно обмазаться тональным кремом, прежде чем выходить.

Делать нечего, надо как-то отвлечься от боли и навязчивых мыслей. Потянувшись к тумбочке, в которую я сложила некоторые вещи, я тихо постанываю от жалящего ощущения в области спины и бедра и достаю альбом с карандашами. Вернувшись в прежнюю позу, восстанавливаю дыхание. Нет, плакать я не буду. А так хочется! Посмотрите, до чего меня довел этот подонок!

Я рисую первое, что приходит голову, но тут же стираю. Нет, мне нужна какая-нибудь картинка. Я отлично умею рисовать баллончиками, карандашами получается хуже. Они кажутся такими неудобными. Но я не сдаюсь. Надо отвлечься, а это единственный способ. Обводя глазами комнату, натыкаюсь на фотографию в рамочке, стоящей у небольшого зеркала. На ней изображены Ник и Амелия. То, что нужно.

Я прорисовываю лица тщательно, чтобы рисунок максимально совпадал с фото. Я погружаюсь в процесс так сильно, что делаю неловкое движение и вскрикиваю от боли. Когда лицо Ника готово, я сравниваю его со снимком и стираю, начиная заново. Моя здоровая рука быстро, но аккуратно водит карандаш по бумаге. На глаза наворачиваются непрошеные слезы, которые я судорожно смахиваю. Как бы ни старалась, я не смогу убежать от воспоминаний.

В какой-то момент я разрываю листок, на котором уже нарисованы оба лица, комкаю его и выкидываю в сторону. Еще раз! Если я не могу отвлечься, значит, начинаю не с того! Или просто рисую не то? В голове всплывает лицо Блейна: точеные, острые скулы, глаза цвета порока, пухлые, красивые губы. Я будто под гипнозом, переношу на бумагу картинку из головы.

Через какое-то время рисунок готов. Я рассматриваю свое творение и не могу поверить, что сделала это. Лицо Блейна, словно живое, смотрит куда-то в сторону. Мой рот приоткрывается, и я резко отрываю спину от изголовья, собираясь сесть ровно. Опять крик. Опять я, бестолковая, забыла про раны. Резко откидываюсь назад и ударяю спину. Вопль, а затем мычание. Нужно не забывать о ранах.

Откинув альбом, убираю покрывало в сторону и осторожно, практически не дыша, свешиваю ноги с кровати. Бинт на правой пропитался кровью и оставил отпечаток на постели. Хватаясь за тумбочку, делаю шаг. Получается лучше, чем вчера, но хромаю я очень сильно. Если что, можно соврать, что подвернула ногу.

Оказавшись в ванной, снова сажусь на крышку унитаза с аптечкой в руках. Достав новый бинт, осторожно снимаю старый. Увиденное шокирует. Вокруг злосчастной фразы все сильно опухло и посинело. Нога холодная, как у трупа. Одновременно противно и любопытно.

Обматываю порезы со слезами на глазах. Думаю, что любой бы на моем месте плакал от жалости к себе. Справившись, вытираю слезы и приступаю к больному запястью. Вчерашняя ночь длилась целую вечность.

Из комнаты доносится звон мобильника. Вздрогнув, я ползу к нему. Не посмотрев на имя, беру трубку.

– Какого хрена твоя дверь была заперта сегодня? И какого хрена весь дом заляпан кровью? – Это Блейн.

Он зол, но в голосе слышится беспокойство. Внутри все сжимается, я не хочу говорить правду. Придумываю ответ на ходу. По идее, я имею право на ложь, да? Блейна мне все равно не переплюнуть.

– Вчера у меня из носа сильно шла кровь, давление упало, да и к тому же ногу подвернула. Прости, я так сильно торопилась в ванную и не заметила, что оставила после себя кровь. А заперла дверь… не знаю почему, просто взяла и сделала. – Мой голос не дрогнул, и это уже достойно похвалы.

– Тебе говорили, что врать нехорошо? – слишком спокойно спрашивает он.

Внутри все леденеет от ужаса, глаза расширяются. Что делать? Нельзя сообщать ему правду, оставаясь в неведении, Блейн будет в безопасности и не пострадает от рук собственного брата.

– С чего ты решил, что я лгу? – уверенным голосом интересуюсь я.

– Ты запнулась.

– И что с того?

– Жди меня в нижнем белье через пару часов, Хейли, мне очень интересно узнать, что еще кровоточит у тебя, помимо носа, – говорит, нет, приказывает он.


Я вздрагиваю и одновременно возбуждаюсь. Господи, что делает этот парень! Неправильно все это, нельзя чувствовать желание по отношению к нему.

Хочу крикнуть, что он мне не указ, но в телефоне уже стонут гудки. Бросив мобильник на кровать, запускаю руки в волосы, чувствуя жжение на плечах. Мне с трудом удается достать чистые вещи и надеть их, пару раз рухнув на мягкий матрас незаправленной кровати. Выровнять простыни и аккуратно накрыть их покрывалом – слишком тяжелая работа для меня, но все же я заставляю себя это сделать.

Нервно кусаю ноготь. Не хочу встречаться с Блейном, я боюсь, что, увидев послание, он сорвется с катушек. Это вполне возможно, ведь у него действительно не все в порядке с головой. Но смогу ли я скрывать случившееся и свои увечья слишком долго? Ему ничто не помешает сорвать с меня одежду. И ему будет все равно, стесняюсь я или нет. Давно понятно, Блейн из тех людей, которые добиваются всего, чего хотят.

Если я скажу, чтобы он не трогал меня? Заявлю, что если он меня хоть пальцем коснется, то я развернусь и уйду. Такой маневр его остановит? Пусть думает, что я солгала, и плевать, что действительно соврала. Он не имеет права трогать того, кто ему не принадлежит. Каждый человек имеет право на личное пространство, верно? Я сделаю все, что угодно, но не позволю Блейну узнать правду. Кажется, это я уже говорила.

Взяв альбом в руки, я продолжаю рисовать, вслушиваясь, когда хлопнет входная дверь и дом окутают мужские голоса.

Буквально через час ребята вваливаются со смехом. Он разносится по коридорам, достигая моих ушей. Время пришло. Среди разговоров я улавливаю голос Блейна. Каким бы большим ни был дом, стены здесь слишком тонкие, и каждый твой вздох не секрет для любого домочадца.

Пора выходить. Я обязана показать, что все хорошо, а также объяснить ребятам, что за «Кровавая Мэри» прошлась по коридорам, если Блейн, конечно, еще не поведал им о нашем разговоре.

Прикусив губу, откидываю альбом с почти законченным рисунком и поднимаюсь, крепко держась за спинку кровати. Превозмогая боль, я иду к двери и, когда оказываюсь в коридоре, вижу Дарила и Джареда, спорящих наверняка о пустяках. Заметив меня, оба улыбаются.

– Йоу, как твое копыто? – интересуется Дарил, указывая на больную ногу.

Значит, Блейн все-таки рассказал. Да и украдкой рассматривая коридор, я не замечаю никакой крови. Мне стыдно, никто не обязан был за мной убирать.

– Подкова слетела, вот и хромаю теперь, – отвечаю я, подходя к ним и опираясь на стену.

Джаред слегка бледнеет и смотрит на меня с подозрением.

– Как ты? – наконец-то спрашивает он спокойно.

Его темные глаза кажутся холодными. Опуская взгляд на руки парня, улавливаю, как они подрагивают. Значит, причина его странного состояния не во мне, а в том, что он просто ловит отходняки. Кое-кто явно перепил.

– В порядке, а ты? – Джаред отводит глаза и смотрит на стену.

Нет, причина не только в алкоголе, он чем-то обеспокоен, или его что-то гложет. Когда он говорит простое «нормально», сразу перехожу к тому, ради чего к ним приковыляла.

– Где Блейн?

– В кухне, – отвечает за Джареда Дарил, а я больше не теряю ни минуты, направляясь на встречу с тем, кто вызывает во мне самые противоречивые чувства и искушает одновременно.

Блейн сидит с некоторыми «братьями» за столом, попивая пиво. Он хмурится, когда опускает взгляд на мою ногу. Я крепко держусь за стену одной рукой и за перила другой. Правая нога не только онемела, но еще и дрожит, впрочем, как и все тело. Один мимолетный взор этого необычного парня заставляет меня то гореть пламенем, то покрываться мурашками от страха. Его действия непредсказуемы. Это пугает и завораживает. Именно поэтому он вызывает во мне много новых, не изведанных ранее эмоций. Помимо всего меня также притягивают мрачность и скрытность Блейна. Ведь в школе он таким не был. Кроме выпускного класса. Тогда он изменился. Что этому послужило, я не знаю.

Когда остается пара ступенек, Блейн поднимается и подходит, помогая спуститься. Однако делает он это не без умысла, потому что тут же ведет меня прочь из кухни и, захлопнув дверь, прижимает к стене в гостиной. Его прикосновение отдается болью в спине. Нет, господи, пусть он только не трогает меня, пожалуйста!

Его взгляд исподлобья досконально изучает меня. Когда губы Блейна приближаются к моим, я задерживаю дыхание и выдыхаю, только когда он наклоняется к моему уху, обдавая его горячим воздухом.

– Я же сказал ждать меня в белье в комнате, – цедит он сквозь зубы, опираясь одной рукой на стену прямо у моей головы, а вторую кладя на мою талию.

Начинаю рыдать и умолять:

– Пожалуйста, только не бей меня! Молю!

Такое истерическое заявление пугает Блейна, и он спешит отстраниться, смотря на меня расширенными глазами.

– Я не собирался бить тебя, – хриплым голосом заявляет он, однако это меня не успокаивает, потому что я по-прежнему прижимаюсь к стенке, как кролик, увидевший перед собой волка. – Хейли, что случилось? – настойчиво спрашивает он, снова подходя ко мне вплотную.

Я отворачиваюсь, но Блейн берет меня за подбородок и заставляет посмотреть на него. Он растерян, пытается понять, в чем дело, но я не спешу с объяснениями. Ощущаю, как кровь пульсирует во всем теле, вызывая неприятные чувства. Надо успокоиться, не то Блейн догадается об обмане, когда я буду импровизировать, придумывать все на ходу.

– Прости, – начинаю я, – просто приснился сегодня еще один кошмар. – Моя голова опущена, я рассматриваю пальцы моих ног и черные носки Блейна. Когда поднимаю на него взгляд, то вижу недоверие, омрачающее безупречное лицо. – Правда, – уверенно добавляю я.

Его следующее движение повергает меня в шок. Он кладет одну ладонь мне на волосы, а второй притягивает к себе за талию. Я утыкаюсь в его плечо, мои руки безвольно висят у бедер. Когда он начинает поглаживать мою голову, я неуверенно его обнимаю.

– Прости, мне не стоило быть таким резким. Я забыл, что нам с тобой снятся кошмары. Клянусь, не собирался пугать тебя, Хейли. Какой же я придурок! Ты простишь меня?

– Да, – шепчу я ему на ухо, больше ничего не способная сказать.

Прижимаясь телами друг к другу, мы не хотим обрывать такое уютное, дружеское и нежное объятие. Тепло Блейна успокаивает, и я моментально забываю про случившееся. Его нежные прикосновения успокаивают меня так сильно, что глаза слипаются. Я невольно прижимаюсь к нему сильнее, словно кот к хозяйской руке.

– Как твоя нога? – спрашивает Блейн, поглаживая меня по больному бедру.

Я застываю, будто статуя, а потом расслабляюсь, радуясь, что надела очень широкие и плотные штаны, сквозь которые он вряд ли почувствует бинт.

– Лучше, чем вчера. – И отчасти это правда. Ведь сегодня я не ползаю, а просто хромаю.

– Я приготовил завтрак, но твоя порция осталась нетронутой. Ты ничего не ела, я правильно понимаю? – Киваю, зачем лгать? Тем более мой урчащий желудок сам отвечает на вопрос Блейна. – Забирайся обратно в постель, судя по тому, как сильно ты хромаешь, вывих серьёзный. Принесу тебе покушать.

Я послушно бреду наверх, здороваясь с остальными парнями. У двери в комнату Ника меня поджидает Дез. Я смотрю на него вопросительно, но он молча открывает дверь и пропускает меня вперед. Оказавшись на кровати, я опять поднимаю на него взгляд.