Почти нормальная семья

Должно быть, это была Линда.

Или нет? Может, я ошиблась?

Склонившись над бокалом вина, я забилась в самый дальний угол. Сердце стучало. Вправду ли это была Линда? Поразмыслив, я поняла, что толком не разглядела лица.

Мне вспомнились ее слова, сказанные в Городском парке. Как она угрожала убить Криса. А что, если он в опасности? Или еще хуже. Может быть, она его уже убила. А теперь… теперь охотится за мной?

Где Амина? Почему она не отвечает?

Я бросила взгляд на слабо освещенную стойку бара. Линды не было видно. Народ пил пиво, болтал о всякой ерунде и смеялся, словно ничего не случилось. Я допила вино, и у меня началась икота. Тут телефон наконец-то завибрировал.

Все ок. Сплю. Увидимся завтра. <3

Сообщение было отправлено с номера Амины.

Я прочла его несколько раз.

Что за чертовщина?

Мы с Аминой переписывались с детского сада. Как я из сотни голосов узнала бы голос своей подруги, так я не могла ошибиться по поводу ее манеры писать.

Амина никогда не ставит точки в эсэмэсках.

Амина не сокращает «о’кей» до «ок».

Эту эсэмэску написал кто-то другой.





85




Я неслась с такой скоростью, что ничего вокруг не замечала, не видела – только я и мой велик. Улицы, люди, машины – все проносилось мимо на периферии сознания. Мысли вертелись в голове, как обезумевшие белки в колесе.

Перед глазами у меня стояла Амина. Нужно что-то срочно предпринять. Я должна найти Криса.

Выезжая из тоннеля под железной дорогой, я увидела перед собой здание полиции, и у меня мелькнула мысль обратиться туда. Ситуация серьезная. Кто-то пытался убедить меня, что с Аминой все в порядке. Кто-то пытался выдать себя за Амину.

Миновав здание, я все же решила ехать дальше. Всего несколько минут отделяли меня от Пилегатан.

В голове у меня звучали слова Линды Лукинд. Я видела перед собой Криса. Амину. Что же могло случиться?

Добравшись до его дома, я отбросила велик к стене и подняла глаза. Во всех окнах у Криса были опущены шторы. Везде темно.

На непослушных ногах я взбежала по лестнице. Сердце стучало, мозг готов был взорваться.

Я колотила в дверь, звонила в звонок. Ни звука.

Прижав ухо к двери, я прислушалась. Открыла щель для почты и крикнула:

– Крис! Амина!

Ничего.

Я понимала – что-то случилось.

И даже представить себе не могла, что будет дальше.





Мать




Такой штуки, как справедливость, не существует – ни в суде, ни за его пределами.


Клэренс Дэрроу[39]





86




Через громкоговоритель вызывают на основное слушание в зал суда номер два.

Судья Йоран Лейон встречается со мной глазами и сухо кивает, когда я сажусь на стул в зале. За все эти годы мы не раз сталкивались с ним в различных ситуациях, и никогда у меня не было оснований для недовольства. Лейон не только опытный юрист, он к тому же чуткий, тонкий и добродушный человек, независимый в своих суждениях.

За долгие годы работы суд стал для меня как бы вторым домом – однако сейчас я чувствую себя здесь совсем не комфортно. То, что мне обычно нравится, – торжественная обстановка, серьезность, напряжение, висящее в воздухе, – на этот раз вызывает только тревогу. Помещение, воздух, стены, лица – все кажется грозным, так что у меня голова кругом идет.

В последние сутки все смешалось. Места и даты пересекаются у меня в мозгу причудливыми узорами. Впечатления то вспыхивают, то гаснут без всякой логики и связи. Я словно брожу в туманном сне, которому нет конца.

Только что я сидела на встрече с клиентом в Стокгольме. Уже и не вспомню, что говорилось, зачем я там была. Затем я заснула в самолете по пути домой. Стюардесса спросила меня, как мое самочувствие. Буквально вижу перед собой ее встревоженное лицо.

Только что моя карьера бодрым шагом шла в гору, я была с ног до головы одета в «Dolce & Gabbana», меня ценили за прямоту, профессионализм и настойчивость. И вот я сижу в зале суда в ожидании заседания, на котором решится будущее моей дочери, меня и всей моей семьи.

Только что мы были нормальной семьей. Теперь мы – заложники в беспощадном свете прожекторов.

Передо мной председатель суда Йоран Лейон что-то шепчет присяжным. Двое из них – женщины лет семидесяти, одна из партии зеленых, другая из социал-демократов, вполне типичные присяжные. Судя по всему – женщины, не лишенные эмпатии, с глубоким пониманием влияния социально-экономических факторов на преступные действия. Такого рода присяжных я сама сотни раз встречала в ходе своих дел, и в девяти случаях из десяти это было удачей для меня и моего клиента. Но в данном конкретном деле я вовсе не уверена в положительном эффекте, о чем я и сказала Микаэлю. Во-первых, Стелла – женщина, во-вторых, ее внешность в данном случае играет против нее. К тому же при любом раскладе она воспринимается как человек из верхних слоев среднего класса. Но, помимо всего, у нее есть склонность вести себя совсем не так, как ожидается от воспитанной молодой женщины. Надеюсь, Микаэль объяснил ей, как много зависит от ее поведения в суде.

Вот в отношении третьего присяжного я чувствую себя более уверенно. Мужчина-инвалид лет сорока, член партии «Шведские демократы», который, по словам Микаэля, редко проявляет интерес к судебному процессу.

Обычно не приходится особо беспокоиться по поводу присяжных. Их роль в зале заседаний скорее чисто декоративная. Никому особенно нет дела до их мнения, и если они будут придерживаться иной позиции, нежели судья, он расплющит их не моргнув глазом. В этом аспекте я всей душой полагаюсь на Йорана Лейона.

Но вот открывается дверь в конце зала, и головы слушателей обращаются туда. Все замирает. Передо мной чернеет дверной проем. Кажется, я застряла в узком тоннеле. Я поворачиваюсь, изгибаюсь всем телом и пытаюсь ровно дышать.

Сначала в дверях показывается охранник в форме. Он оборачивается и что-то говорит. Поле зрения у меня сужено, я вижу все как через мутное стекло, тоннель сжимается вокруг меня.

Наконец-то появляется Стелла. Слезы катятся у меня из глаз, еще больше затуманивая картинку.

Она такая маленькая, на нее просто больно смотреть. Кажется, еще вчера она помещалась у меня на коленях, когда я гладила ее, как куколку. Помню ее соски и любимое одеяльце; первый раз, когда она поднялась и побежала. Стелла не ползала и не ходила, она сразу побежала. Помню ее ветрянку и расцарапанные коленки, пятна земляники на летнем платье, веснушки – и как я вечер за вечером засыпала в ее кроватке, уронив себе на лицо книжку.

Успеваю подумать обо всех ее мечтах. Она хотела изменить мир. А иначе какой смысл жить? Поначалу она хотела стать пастором, как папа, потом полицейским или пожарным. Как ее бесило, что это называется «пожарный»! Она будет называться «пожарная»!

Остались ли у нее мечты? Когда я вижу, как ее вводят в зал суда, все становится предельно отчетливым – словно удар в лицо. Моя неудача тотальна и непростительна. Стелле девятнадцать, и все мечты рухнули.

Ей всегда хотелось помогать людям. Собиралась увидеть весь мир, поплавать с акулами, покорить горы, научиться нырять с аквалангом, прыгнуть с парашютом и проехать на мотоцикле через все штаты Америки. Какое-то время она мечтала стать актрисой или психологом.

Что такое человек, у которого нет мечты?

Наши взгляды на мгновение встречаются, когда она садится рядом с Микаэлем. Глаза у нее усталые и пустые, волосы потускнели, кожа на лице покрыта высыпаниями. Она все еще маленькая напуганная девчонка. Моя маленькая напуганная девочка. Я приподнимаюсь на стуле, встаю на носки и вытягиваю руку. Не быть рядом, когда твоему ребенку плохо. Нет более страшного предательства.





87




Я сижу в своем тоннеле, вцепившись в край скамьи для слушателей. Один взгляд в сторону – и я рискую наткнуться на обвинения, ненависть и упреки, с которыми мне не справиться.

Адам ждет в коридоре, поскольку он будет выступать в качестве свидетеля. Внезапно я понимаю, что тоскую по нему. Никогда я так остро не нуждалась в нем, как в эту минуту.

Поскольку я сижу ближе к прокурорской стороне, мне хорошо видно на краю моего тоннеля Маргарету Ольсен. В девяностые она вела у нас пару курсов в Юридикуме, сейчас она профессор уголовного права. Однако сегодня она в первую очередь мама, у которой убили сына. Рядом с ней сидит представитель потерпевшей стороны, рыжеволосая женщина, которую я, кажется, знаю, но не могу вспомнить ее имя, а также представитель обвинения, мужчина с зализанными волосами и в круглых очках. И среди них прокурор: Йенни Янсдоттер.

Я знаю, что Янсдоттер моя ровесница, хотя она выглядит значительно моложе – возможно, потому, что она такая низкорослая. Волосы у нее собраны в строгий узел, взгляд предельно сосредоточен, когда она надевает очки. Я вспоминаю все те случаи, когда сама находилась в такой же ситуации – напряженная, собранная, вхожу в зал, и начинается рассмотрение нового дела.

Когда сидишь на местах для слушателей, ощущение совсем иное. Я ерзаю на месте, пытаясь сдержать слезы, не знаю, куда деть ставшие вдруг неуклюжими руки. Сосредоточенность сменилась растерянностью и нарастающей тревогой. Под мышками течет пот, язык прилип к гортани.

Я смотрю на Микаэля. Мне хотелось бы, чтобы он взглянул в мою сторону, но он полностью занят своими бумагами. Вместе мы уже несколько раз прочитали и обсудили предъявленное обвинение.

Типичное дело, где все держится на сопоставлении улик. Прокурор строит свое описание преступного деяния исключительно на обстоятельствах, каждое из которых само по себе не доказывает преступления, но вместе они образуют цепочку, которая должна исключить альтернативные объяснения.

Эти доказательства состоят из отпечатка туфли, который показывает, что Стелла находилась на месте преступления в ночь убийства, распечатки от телефонных операторов и чатов между Стеллой и Кристофером Ольсеном, а также следов из квартиры Ольсена в виде частиц кожи, волос или волокон тканей.

Помимо следователей и сотрудников криминально-технической лаборатории, прокурор вызвала еще нескольких свидетелей. Мю Сенневаль, проживающая на Пилегатан, должна подтвердить, что Стелла находилась в том месте в момент убийства. Коллеги Стеллы по «H & M» Малин Юханссон и Софи Сильверберг дадут показания о том, что Стелла носила в сумочке перцовый баллончик. Йимми Барк, сотрудник следственного изолятора, подтвердит, что в последние недели Стелла неоднократно демонстрировала склонность к агрессивному поведению.