Покопайтесь в моей памяти

Брали они богатые квартиры и не очень, но те, где были картины или какие-нибудь украшения. Эрик уносил вещи Канцлеру и через день-два приносил деньги. «Меня колют на предмет этого Канцлера, – шепнул мне Шленка, – но я лучше отзвоню по полной, потому что у Канцлера длинные руки. Он очень серьезный чел».

Той же ночью я проснулся от какой-то возни. Хотел подняться, но меня прижали к кровати и закрыли рот ладонью. Так я лежал пару минут, уверенный в том, что меня порешат вслед за малолетним болтливым дурачком.

Утром меня привели к следователю. Я сказал, что спал. А следователь, который разозлился так, что долго матерился, все же объявил мне, что меня отпускают по недоказанности в организации и соучастии в убийстве. Когда меня освободили, я первым делом рванул к твоему дому. И увидел, как к дому подъехали несколько машин. Из одной вышла ты в подвенечном платье, держа под руку жениха. И ты была уже беременна. Я посмотрел-посмотрел и поплелся к себе.

– Я вышла замуж от отчаяния, потому что поняла – потеряла тебя навеки.

– Я так и подумал, но подходить не стал, чтобы не разрушать чужого счастья, это я о твоем муже. И потом у меня была еще одна цель: найти Канцлера, расправиться с ним и его бандой. Очень скоро я завел знакомство с операми, следователями, чтобы получать от них какую-то информацию. Даже с бандитами общался. Банда Канцлера по-прежнему грабила квартиры, но уже реже, потому что квартир с коллекциями древних вещей становилось все меньше. Люди распродавали тогда все, что имело хоть какую-нибудь ценность, а новые богачи и сами были из криминала, а против своих Канцлер идти не рисковал… На Канцлера списывались нераскрытые заказные убийства. Громкое ограбление инкассаторской машины, перевозившей деньги какого-то фонда, тоже на банду Канцлера списали. Бандитов не могли вычислить, потому что тот, кто руководил ими, был человек очень умный и опытный. Но круг сужался. Их бы наверняка взяли, но помешал я… Не утомил своим рассказом? – спросил мужчина.

– Нет, – ответила Елизавета Петровна, – я даже не предполагала, что ты испытал столько. Продолжай!

– Так вот. Сидел я как-то в баре «Янтарный», угощал знакомого опера. Тот ушел, а я остался. Тут же за мой столик присели два бандита – в те годы они и не скрывали свою принадлежность: спортивные костюмы, бритые головы, золотые цепи. И еще мощный крест с распятием, которое они назвали «гимнаст». Сели эти двое, взяли на двоих бутылку виски и стали высматривать девочек. И тогда один сказал своему другу: «А что теперь от нас Канцлер хочет?» Но второй его осек и показал на меня. Они продолжили вертеть головами, высматривая девочек, которых можно пригласить за столик.

– Я со Шленкой в одной камере парился, – сказал я, вроде как и не им, а просто так.

И продолжил пить свое пиво.

Оба уставились на меня.

– Ну и че? – отреагировал тот, кто был поздоровее. Второй-то был худосочный и прилизанный.

– При мне его придушили: он хотел Канцлера сдать. Ему условный срок гарантировали за это.

Тот, что был здоровый, предложил продолжить тему в другом месте. Я знал, что меня ведут убивать. И решил, как буду действовать. Вошли в темный двор, и я сразу первым же ударом сбил мелкого, ушел от удара второго. Мы с ним сцепились. Не знаю, чем бы закончилось, но во двор, где шла драка, въехала патрульная машина. Мелкий скрылся каким-то образом. Я видел, как он уходил, зажимая бровь ладонью, из-под которой сочилась кровь. А нас со здоровым взяли. Оба мы сказали, что не поделили девочку в баре. Отдали ментам все деньги, которые были в наших карманах, и нас отпустили по одному, сначала меня, а через полчаса его. Но я его дождался. Он шел пешком, потому что жил неподалеку. Я его догнал. Он готов был продолжить драку, но настрой у него уже был не такой боевой. Я признался, что на мели, и попросил взять на дело. Обговорили, когда встречаемся и где. Но, очевидно, парень ночью связался со своим главным, и тот понял, что это подстава. Утром я пришел к дому здоровяка, ждал, потом поднялся к его квартире и позвонил. Дверь открыла перепуганная мать, которая сообщила, что Толик просил передать, что уехал в Сибирь на заработки и вернется не скоро. Но я уже знал его фамилию и кличку другого – Михей. По услышанным в баре обрывкам их разговоров понял, что Михей, несмотря на свою худосочность, штатный киллер в банде Канцлера.

– Анатолий Пряжкин, он же Толик Напряг, и Михал Михалыч Михеев, – сказала Сухомлинова.

Произнесла это так спокойно, как будто давно знала об этом. Потом достала телефон и набрала номер Бережной.

– Верочка, – произнесла она таким голосом, словно собиралась поздравить ее с каким то праздником, – вы ведь интересовались Канцлером, я знаю. Так вот, это Юрий Иванович Охотников, но про это даже члены его банды не знают. Они его звали в прежние времена Эриком. А Эрик – его студенческое прозвище, произошедшее от первоначального – «Пенис эректус».

– Я предполагала это, – ответила Вера, – потому что внимательно прочитала ту тетрадочку. Только как мы это докажем?

– Очень просто, – посоветовала Елизавета Петровна. – Зайдите к Охотникову в гости и увидите массу интересного: огромное количество культурно-исторических ценностей из ограбленных в свое время его бандой квартир.

Сухомлинова закончила разговор, и любимый мужчина улыбнулся ей:

– Надо же, как тесен мир!

– Ты хотел их наказать? Лучше пусть это сделают другие, – сказала Елизавета Петровна.

Мужчина не ответил, он поднялся.

– Годы шли, а я так ждал этого момента.

– Это я тебя ждала. Ты обещал вернуться, а сам пропал… И вдруг заявился через тридцать лет – весь такой забывчивый, меня и не вспомнил даже. Как с теткой посторонней общался. Про эту свою дурацкую монетку…

– Она действительно дурацкая, если не сказать больше. Она не только мне жизнь сломала, но многим людям. Думал, потерял тебя навсегда, а тут шел к вашему магазину. Заглянул в окно и глазам не поверил – узнал, сразу. Потом несколько раз приходил и стоял под окном. Меня даже охранник отгонял. Потом придумал повод пообщаться, но не решился: ты такая деловая, неприступная, мне показалось… Да и не узнала, когда я пришел все-таки. Вот я и подумал – стоит ли бередить старую рану. Забрал из твоих рук фамильный рубль и ушел.

– Я не поняла, – вдруг вспомнила Елизавета Петровна, – если твоего дядю ограбили тогда, откуда монета у тебя оказалась?

– Так я долгое время считал, что ее нет. А потом вдруг понял, что хранил он ее в тайнике, который не был обнаружен ни бандитами, ни следователями, которые там все обшарили. Его пытали, но он держался – серьезный был человек – всю войну на фронте. После его гибели квартира дяди была отдана тогда очередникам: в нее въехала рабочая семья с пятью детьми. Когда лет пятнадцать назад я понял, что монетка где-то там, пришел к этим людям и предложил обменять их квартиру на три однокомнатные. Они с радостью согласились. Неделю я простукивал стенки. Вскрывал полы, но нашел тайник за фальшь-потолком. Догадался измерить высоту потолков во всех комнатах – в одной она оказалась ниже на пять сантиметров, но и там пришлось повозиться, чтобы найти. Под потолком в деревянной балке перекрытия я нашел тайник, там хранилась эта монета и еще несколько редких, но не настолько.

– А я же тогда приходила сюда, искала тебя, но какая-то женщина сказала, что нет тебя и не было никогда.

– Это лучшая подруга моей тетки была. Она заботилась обо мне, когда я начал жить один, проверяла, чтобы я не голодал и чтобы в квартире было прибрано. Когда меня задержали, то вызвали ее, чтобы она открыла квартиру для обыска. Там она и оставалась какое-то время. А тебе так сказала, чтобы уберечь, я думаю, от неприятностей и от лишних слез.

– Вот и разлучила нас.

– Но ты замуж вышла. Опять же дочь у тебя. Как я мог сломать чужую семью.

Елизавета Петровна махнула рукой, чтобы не горевать по тому, что не произошло, и спросила, чтобы уж не возвращаться к этому никогда.

– А что теперь с монетой?

– Да продал я ее. Какой в ней смысл? Какое счастье? Если я из-за нее тебя потерял. Выставил ее на аукцион. Через день со мной связался представитель покупателя с Ближнего Востока и попросил снять лот. Якобы он уполномочен приобрести ее за тринадцать миллионов, что очень хорошая цена. Я согласился и сказал, что число тринадцать мне не нравится, а потому я отдам за двенадцать с половиной. Очевидно, мой ответ так понравился покупателю, что он заплатил четырнадцать, продемонстрировав великодушие, достойное его предка Салах ад-Дина.

– Четырнадцать с половиной миллионов чего? – тихо спросила Сухомлинова.

– Долларов. В Швейцарии счет для меня открыли. Вся сумма туда поступила пару дней назад, после того как я передал монету. Но это меня мало волнует. Я только о тебе сейчас думаю, о твоей дочери, как она?

– Это и твоя дочь, кстати, – призналась Елизавета Петровна и удивилась. – Что это я самое главное только сейчас сообщаю…

– Так, может, познакомишь нас? Давай прямо сейчас к ней и поедем.


– Хорошо, только надо как-то подготовиться.

Елизавета Петровна задумалась, а потом достала телефон.

– Ты ей звонишь? – спросил Даниил.

– Нет, но тоже по важному делу.

Когда в трубке прозвучал голос Бережной, Сухомлинова сразу сообщила главное, ради чего и был сделан этот звонок:

– Верочка, я опять по поводу Охотникова. Вернее, не только… Просто забыла сообщить, что Пряжкин и Михеев состояли в банде Канцлера. Михеев вообще у них киллером числился.





Глава девятнадцатая




– Вера, – кричал в трубку Егоров, – ты что, сдурела? Я плотно работаю с подозреваемым. Он готов уже расколоться, я чувствую, что вот-вот. Главное, продолжать давить. И тут меня отвлекают, требуют везти его на какую-то очную ставку. Конечно, я не могу отказать Ивану Васильевичу. Но ведь он на что ссылается? Вернее, на кого? На тебя! Так и говорит: привози задержанного, а других тебе Бережная предоставит. Кого других?

– Ты получил приказ, исполняй, – ответила Вера, – и не забудь Пряжкина. Тебе его всего равно не расколоть. Во-первых, Пряжкина тебе и на двое суток задерживать не за что, а во-вторых, он прекрасно понимает, что, если хоть слово ляпнет, его придушат в камере, как когда-то его дружка Мискина, известного как Шленка.

– Я приеду, я выполню приказание. Но учти – составлю такую докладную записку, в которой укажу, что ты вмешиваешься в ход расследования, мешаешь следствию и направляешь его на ложные пути. Докладную передам не твоему дорогому дружку Ванечке, а городскому прокурору. Надо будет, и генеральному отправлю. У тебя отберут лицензию. И что тогда?

– Жду, – сказала Бережная, – через полтора часа постарайся быть на месте.



Михеев сидел в своем кабинете, когда к нему без стука в дверь вошла симпатичная молодая женщина.

– Вы по какому вопросу? – спросил Михаил Михаилович. – Давайте покороче. У меня времени мало.

– Я не одна, – приветливо улыбнулась незнакомка и распахнула дверь.

В кабинет вошел мужчина в форме сотрудника следственного комитета и с генеральскими погонами на плечах.

– Я генерал-майор юстиции Евдокимов, – представился он, – начальник городского управления следкома. Хочу задать вам несколько вопросов.

– Мне? – удивился Михеев. – С какой это стати ваше ведомство интересуется моей персоной? Ну, хорошо: готов ответить, но не сейчас. Вызывайте повесткой, хотя… Как-то странно все это.

Евдокимов взял стул для посетителей и поставил его перед Верой. Бережная опустилась на стул. После чего Егоров уселся на другой, но уже перед самым рабочим столом Михал Михалыча. Сел и произнес:

– Мне кажется, что вы знаете, по какому вопросу мы пришли.

Михеев пожал плечами и посмотрел на Веру:

– Она тоже генерал, как и вы?

– Берите выше. Это Вера Николаевна Бережная – частный детектив.

– Типа мисс Марпл, – улыбнулся Михеев, – очень интересно! Так что привело в мой кабинет таких высокопоставленных людей?

– Мы бы хотели узнать у вас, за что вы застрелили Александра Витальевича Тарасевича.

– Я? – удивился Михеев. – Господа, это уже не смешно.

– Хорошо, тогда изложу свою версию, – произнесла Бережная. – Дело в том, что вся прибыль вашей управляющей компании поступала на счет в «Континенталь-банк», но потом деньги куда-то исчезали. Должны были быть официальные отчисления, которые производились, но не своевременно. А прибыли вроде как и не было вовсе. Счет практически обнулялся.

– Господа, вопрос не ко мне, а к банку. Возможно, ответ знает главный бухгалтер, но ее сейчас нет.

– Она уже дала показания.

– И что же она показала?

– Что все переводы она осуществляла по вашему личному указанию.

– Так и было. Хотя, если мне покажут распечатки счетов, на которые перечислялись средства, я могу точно сказать, на какие уходили деньги по моим указаниям, а на какие она переводила сама или кто-то другой при ее содействии. Сейчас, как вам известно, действует система электронных платежей. Теперь бухгалтеру не нужно отвозить в банк платежки, не надо заказывать наличные средства, чтобы выплатить зарплату сотрудникам. Все поступает на карту. Повторяю, все вопросы к бухгалтеру и банку. И потом, я не понимаю, какое это все имеет отношение к убийству несчастного Александра Витальевича?

– Недавно вы подняли стоимость тарифов для ваших жильцов. Но денег для обеспечения деятельности ТСЖ не прибавилось. У вас с Тарасевичем возникали конфликты по этому поводу. Свидетели имеются.

– Особых конфликтов не было, но ссоры как-то были. Глупо отрицать.