Последняя игра чернокнижника

— Даже лекарей своих не было, ни одного мага на день пути вокруг. Потому мать считала чудом, что я не помер в младенчестве — уж очень слабым уродился. Представляешь, в семье кузнеца тщедушный сын, который постоянно выглядел так, будто сейчас свалится с ног? Но родители меня очень любили и поддерживали, как умели. Попросили соседа обучить основам грамоты, потеряв надежду, что я когда-нибудь смогу поднять кузнечный молот. Почему ты не спрашиваешь, зачем я всё это тебе рассказываю?

— Чтобы вы не перестали рассказывать, — я не медлила с ответом.

— Не перестану, раз уж решил.

— Тогда почему?

Снова длинная пауза.

— Потому что так и не разобрался в истории появления твоей магии. Может, тебя подтолкнет моя? Или я делаю ставку на то, что сложно ненавидеть, когда лучше понимаешь.

Я продолжила его же объяснение:

— Или вам все-таки тоскливо. Из-за Арлы. А когда человеку тоскливо, он хочет говорить — иногда без разницы с кем, лишь бы слушали.

Улыбка проскользнула всего на секунду. Он не стал отрицать или соглашаться, а просто вернулся к тому месту, на котором прервался:

— Мне было пять, а чтение давалось невероятно легко. Настолько, что старый сосед заподозрил какую-то сверхъестественную силу — стоило мне раз показать письменный знак, чтобы я запомнил. Буквально через несколько уроков читал на уровне взрослого человека, иногда даже не понимая смысла написанного. Меня окружали бедные и малообразованные люди, они увидели какой-то дар чтеца, а во всей деревне нашлись только детские сказки и романтические истории. Они несли книги к нам в дом и умилялись — уверен, я выглядел умилительно. А у меня включилась какая-то жажда: еще, еще, еще. Через время, когда я осилил всё, начал просить отца купить в городе другую литературу — любую другую. Но денег на это не было, потому отец иногда просто одалживал книги в соседних селах, уже на полном серьезе считая, что его необыкновенного сына ждет блестящее будущее в столице. Говорил с гордостью матери, что когда-нибудь я сумею стать ученым или библиотекарем. А она только смеялась… Но на самом деле просто боялась об этом мечтать.

Ринс отвлекся и потер рукой закрытые глаза. Но мне не пришлось торопить — он продолжил сам:

— Через некоторое время начали происходить странности: отец побил маму, с которой раньше даже не ссорился, старший брат вообще ни с того ни с сего переехал жить к сельской шлюхе. Но это были только эпизоды. Никто не придал им значения, ведь срывы со всяким случаются. А мне было пять лет, я уж точно никаких выводов не делал, вовремя прячась и пережидая короткие бури. Заинтересовался мною заезжий лекарь. Он долго рассматривал мои глаза, но тогда они были темно-карими — в точности, как у южанки-матери, такое там не редкость. А потом начал отчаянно советовать отвести меня в орден и показать магам: мало ли, не обнаружится ли в чаде росток черной магии. Родители перепугались, но знали, что обязаны это сделать. Они до самого утра обсуждали с лекарем все возможности, спрашивали совета, и тот старался их успокоить — рассказывал, что даже в самом худшем случае меня лишат глаз, об этой боли я быстро забуду, но потом научусь ориентироваться без зрения. Лекарь все причитал про книги и чтение, ужасался моему стремлению проглотить любой текст, что прежде других только умиляло, его прямо зациклило на этом. Конечно, я подслушивал, а уже в ту пору отличался исключительной памятью, потому хоть сейчас смогу воспроизвести многие его фразы почти дословно.

Я все-таки перебила, почувствовав очень важный момент в его рассказе:

— Подождите… Я не поняла про чтение, айх. Что с ним было не так?

— Черных магов не просто так называют чернокнижниками, Катя, — ответил Ринс. — Совсем не потому, что мы черпаем знания из плохих книг, но сам наш талант раскрывается во время чтения. Это название просто совмещает зарождение черной магии и книги — вообще любые книги. Если бы меня не начали учить грамоте, то никакой силы никогда бы и не проснулось. Сами эти знаки что-то меняют в разуме, если есть предпосылки, включают тот самый резерв. У белых магов все происходит совсем по-другому, потому они никогда и не называются белокнижниками, например. Белые могут быть и безграмотными, а книги им нужны для изучения заклинаний, но никак не для пробуждения силы. Лекарь еще спрашивал родителей о том, не стал ли я сильнее и здоровее после того, как освоил грамоту, после чего мама вообще разревелась.

До меня доходил смысл — и его запрета на мое чтение в том числе, потому я уже говорила эмоционально, стараясь узнать еще больше:

— Любые книги?

— Любые, просто с разным результатом. Даже если бы я читал по кругу сказку «О том, как дед Лазор вишенку посадил», мой резерв всё равно бы открылся. Но книги, наполненные магической силой, повлияли бы резко, вызвав скачок. Вот в связи с этим у меня и вопрос: какого демона ты залезла в мою комнату? Будь я на твоем месте, то сначала прошерстил бы библиотеку для слуг. Тоже нарушение приказа, но риска меньше. Выходит, ты или глупа до безрассудства, или лезла сюда за совсем другим.

Да нет, в библиотеку-то я как раз в первую очередь и подалась… Но никакого всплеска не ощутила, как и описанной жажды к любым текстам. То есть я не чернокнижница? Судя по рассказу Ринса, именно так. И ведь заклинание, унесшее меня из его комнаты, было белым. Но ясно, чего он опасался. Я высказала первое, что пришло в голову:

— Я приходила за амулетом! Помните, тем самым, который мог бы меня утащить к айху Ноттену? Очень хотелось проверить еще раз. Думала, вдруг без вашего присутствия я не буду волноваться, и он сработает.

Ринс широко улыбнулся, как если бы не поверил ни одному моему слову. Но поддержал:

— А на кой бес тебе к Ноттену? Как утащило бы, так назад бы и притащило. У нас беглые рабы долго не бегают, особенно от меня.

— Ну… проверить просто.

— Получилось? — он явно издевался.

— Как видите, — я уставилась в потолок. — Проверила, убедилась в тщетности и ушла восвояси. До вашего возвращения!

— Какая интересная история, а ведь я не просил пока сказок. Тогда второй вопрос. Весь мой шкаф пропах твоим запахом. Там ты что делала? Амулет проверяла? В белье рыскала? Зажмуривалась в экстазе и ныряла в мои рубашки?

— Что?! — я возмутилась вполне праведно.

— А что? Я тебе подкидываю варианты, чтобы было проще выбрать хоть какой-то довод.

Не верит. Оно и понятно. Но любое объяснение, даже с нырянием в экстазе, звучит менее опасно для меня, чем настоящее положение вещей. Не стану же я признаваться в том, что не только сперла у него книгу, но и с помощью «чистого дыхания черного мага» разыскала нужное белое заклинание? Потому я просто сменила тему:

— Айх Ринс, а что было дальше? Ну, про ваше детство.

— Я надеялся, что мы будем хотя бы обмениваться вопросами и честными ответами.

— Чего в этом мире стоит надежда, — я вздохнула и заметила: — Вы что-то совсем фигово выглядите. Может, Ноттена позовете? Или мне его родовое имя скажите — я попробую.

— Чтобы он десять раз повторил, что был прав? Ни за что. Тебе я имя не скажу, а то ты начнешь звать Ноттена по три раза на дню, а у него и без тебя работы навалом.

Досадно. Я предложила другое:

— Отвар из…? — я вспомнила о распоряжении Ноттена, но не название травы. — Сделаю, если объясните как.

— О, ты где-то достала яд? Поднажми, Катя, в твоей заботе постоянно звучит подтекст.

— Да какая там забота, — я даже не пыталась изобразить — только рассмешу ложью. — Просто хотела услышать историю дальше.


Он как будто задумался, а после посмотрел на меня своими черными глазами. Легкое возбуждение я ощутила, но оно было вполне контролируемо — никакого желания стащить с себя и с него всю одежду, просто отмечалось внизу живота тяжестью. Видимо, он действительно истощен, раз даже эту силу не излучает.

— Есть один способ поставить меня мгновенно на ноги, Катя. Девственница, готовая добровольно отдать невинность. В этом процессе высвобождается тьма энергии.

Я напряглась:

— Не знаю ни одной девственницы, айх! Вообще сомневаюсь, что в этом замке при ваших порядках они могли бы быть.

Он тихо рассмеялся и перевернулся на бок в мою сторону, снова закрывая глаза.

— Я чую одну неподалеку, но она скорее себе язык откусит, чем пойдет на излечение ненавистного айха таким путем. Я мог бы ее заставить, но в этом случае вся энергия просто разлетится к бесам — а сейчас я вряд ли хочу получить удовольствие без пользы. Ладно, тогда отвар из эсирны. Где-то в столовой ее можно найти среди банок на полке, просто завари кипятком.

Я мигом села:

— И тогда вы продолжите рассказ?

— Вполне вероятно. Кстати, добавь еще что-нибудь от несварения. Похоже, твое проклятие сидит где-то внутри, мое дыхание с ним все еще не справилось.

— Шутите? — я вопросила почти с надеждой на отрицательный ответ.

— Шучу, конечно. Хотел ощутить всплеск твоей радости. Во мне столько магии, что от черных проклятий я застрахован. Если только мне не попадется кто-то сильнее меня самого. И да, кстати, твое проклятие — именно черное. Не странно ли?

— Я лучше пойду. Отвар готовить.

И на самом деле побежала, собираясь вернуться как можно быстрее. Сейчас айх Ринс слаб и почти безопасен, а настолько продуктивного общения между нами и близко не случалось. Я собиралась использовать его настроение до тех пор, пока он может говорить. Раз уж прикончить сразу не получилось, нужна информация, чтобы в следующий раз не оплошать.

Ринс лежал в той же позе, вообще никак не отреагировав на мое возвращение. Может, уснул? Я стояла, не зная, куда поставить большую кружку с заваренной травой. Вздрогнула от голоса:

— Да не работают твои проклятия, Катя. Но ты не умеешь сдаваться?

Я огляделась, будто собиралась обнаружить в покоях еще одну Катю, и ответила недоуменно:

— Я вас сейчас не проклинала…

— А-а, значит, у тебя просто взгляд такой тяжелый?

Шутит он, что ли? Нашел тоже время. Ринс медленно сел, лишь после открыл глаза. Взял у меня кружку, сделал только маленький глоток и поставил прямо на пол.

— Не помогает? — без любопытства поинтересовалась я.

— Как мертвому припарка.

— Тогда зачем вы просили его приготовить?

— Хотел узнать, как ты среди десятков подписанных банок с травами найдешь нужную, ведь все кухарки сегодня отдыхают, а ты наш письменный язык не знаешь. И гляди-ка — это действительно эсирна.

Я, уже в который раз, застыла на месте. Мне даже в голову не пришло, что это была проверка! Я просто взяла банку с нужным значком, даже не отметив этого факта в сознании, так торопилась. Возможно, побледнела, но все же выдавила:

— Туда как раз Найти забежала, она помогла.

— То есть если я сейчас позову сюда Найти и задам тот же вопрос…

Судя по его улыбке, он уже все понял. А когда ты точно знаешь, что у следственного комитета есть доказательства, то линию защиты надо строить с их учетом:

— Не было там Найти, — я вмиг успокоилась и собралась. Не первый и не последний суд в моей жизни, по всей видимости. — Соврала от волнения. Похоже, я смогла прочитать название травы точно так же, как читала бы на родном языке. Или так же, как разговариваю сейчас с вами, не задумываясь о значении слов. Возможно, я все-таки умею читать ваши книги? Мы можем это проверить.

— Можем, — неожиданно легко согласился он. — Но все-таки вначале тогда вернемся к моей истории. Чтобы ты до конца поняла, почему я поставил такой запрет.

— С огромным удовольствием! — мне не пришлось преувеличивать.

Я огляделась, а потом обошла кровать и легла на прежнее место. Так говорить проще — располагает к искренности. А мне было крайне важно не пропустить ни единого слова, даже если собеседник перейдет на шепот. Ринс вновь улегся на спину и закрыл глаза, прижав кисть тыльной стороной сверху, будто у него болела голова.

— В общем, разговор родителей с лекарем я некоторое время слушал, но мне стало скучно — я почти ничего не понимал кроме того, что с моими глазами что-то не так. Зато интересно мне было другое: сума лекаря была забита книгами. У меня задолго до того включился голод, я готов был читать что угодно, лишь бы не на десятый круг одни и те же деревенские книжки. Долго мялся, но все же выудил из его мешка потертый талмуд. Я не был воришкой, но возможность прочитать что-нибудь новое сводила с ума. Я, очень стыдясь своего поступка, утащил книгу в комнату — решил быстро прочитать, а потом вернуть лекарю и извиниться за свой поступок. И так увлекся, что даже не заметил, что гость еще до рассвета покинул деревню.

— То есть вы были преступником уже в пятилетнем возрасте? — не удержалась я во время паузы.

— Примерно так, — Ринс слабо улыбнулся. — Но если ты когда-нибудь ощутишь тот же голод к любым записям, то поймешь, что вряд ли в том возрасте я мог ему противостоять. Украденная книга сильно отличалась ото всех, что мне попадали в руки раньше. В ней описывались болезни и способы лечения, органы внутри человека и их работа, способы отличать проклятия от хвори, и многое другое. Я значения многих слов не знал даже приблизительно, написана она была каким-то старым языком, с исковерканными словами, которые в обиходе уже так не звучат, но впадал в самый настоящий экстаз от самого процесса. Я пересел в подвал к банкам-склянкам, чтобы добрая мама, если застукает, не отправила погулять или помочь по хозяйству. И уже вечером того же дня произошла беда.

Я приподнялась на локте, чтобы смотреть на его лицо. Догадалась:

— От книги и произошел тот самый всплеск?

— Да, резкий скачок, — Ринс продолжал говорить бесконечно спокойно. — Отец убил мать, а потом и среднего брата. Примчавшиеся на помощь соседи смогли его уложить топором, но потом началась настоящая бойня. Я сквозь узкое подвальное окошко видел, как старые друзья режут друг друга, как прямо на улице насилуют женщин, поджигают дома с запертыми там людьми. Не имею представления, что стало с последним выжившим. Может, спятил и поспешил убраться с пепелища, чтобы утопиться в болоте. Иногда я жалею о своей хорошей памяти — я бы предпочел забыть, как бесы знают сколько времени трясся в подвале и мочился в штаны. Потом все-таки выбрался и пытался разбудить мать.

Спину обдало холодом, у меня даже руки задрожали.