Последняя игра чернокнижника

— Не спеши, Катя, не спеши так. Мы все успеем. А сейчас выпусти свое дыхание мага.

— Я… не умею, — призналась, не в силах ни врать, ни собраться с мыслями.

Он слегка нахмурился, но поверил — переспрашивать не стал. Наклонился ко мне и прижал ладонь к обнаженному животу, повел с нажимом вверх, довел до самого горла — и только там что-то неслышно шепнул. Сизый дымок вырвался изо рта через секунду и замер облачком чуть в стороне от нас. После этого медленно выдохнул и Ринс, отпуская свой черный дым.

Это было странное зрелище, завораживающее, почти сексуальное. Дыхание Ринса выглядело плотнее и темнее, оно завивалось клубами вокруг моего, обнимало, поглощало. Отступало ненадолго, но снова обволакивало, а мой дымок будто повторял его движения — подстраивался, изгибался так, чтобы еще теснее переплетаться и совпадать вихрями.

Увлекшись этой картиной, я забыла обо всем вокруг, задышала еще труднее, словно на моих глазах происходило что-то очень интимное, а я не была в силах отвернуться. Но Ринс положил палец мне на щеку и надавил, вынуждая повернуть лицо снова к нему.

— Пусть они сами, — сказал тихо, наклонившись почти к самым губам. — Они лучше нас с тобой знают, что нужно делать.

И поцеловал. Его поцелуи я уже знала, но теперь пробирало еще сильнее — от каждого соприкосновения языков все тело прошивало иглами. Так пусть не медлит, однако Ринс почему-то решил меня мучить — он позволил раздеть себя полностью и снова целовал, притом лишь слегка касался моего тела пальцами. Сводил с ума невыносимым желанием, но не спешил к кровати.

Но я остановиться не могла, внизу уже горело. Наверное, я вела себя как нимфоманка или обезумевшая. Со стоном разочарования отрывалась от его рта и впивалась в шею, впивалась пальцами в кожу, плечи — и всего этого было катастрофически мало. Почему я не сизый дымок, которого черное дыхание просто поглощает и делает частью себя, не спрашивая? Почему нам двоим намного сложнее так же совпасть изгибами?

— Айх, вы не хотите меня? — вопрос вырвался сам, больше от отчаянья и уже почти физической боли.

— Хочу, — глаза Ринса стали еще чернее, чем обычно. — Но сейчас подумал, что ты это решение потом примешь сама, когда немного привыкнешь к новому состоянию. Тебе сотни лет в нем жить, уже ничего не придется делать через преодоление себя. Раз ты всерьез хранила девственность для какого-то идеального принца, так хотя бы успей смириться с тем, кто этим самым принцем стал. Мне непонятна эта важность, но пусть она остается важной для тебя. Повторяю, спешить больше некуда.

— Что? — я смысла не могла понять, ведь в этот момент была ко всему готова. — То есть вы привязали меня к себе, лишили выбора, чтобы издеваться еще более жестоко?

— О каких издевательствах ты говоришь, Катя?

— Держать на расстоянии, когда сами знаете, что со мной происходит!

— Да не собираюсь я тебя держать на расстоянии, — он выглядел слегка обескураженным. — Удовольствие можно получить сотней способов, сейчас к какому-нибудь и перейдем, но не трогая твою невинность, пока у тебя не только клятвой, но и мыслями всё на место не уляжется. Я тут в благородство решил поиграть, если ты не заметила.

Никакого благородства я в его действиях не заметила:

— Тогда хотя бы повязку наденьте!

Ринс нахмурился еще сильнее и наклонился к глазам, словно что-то там высматривая.

— При чем тут повязка, Катя? Разве на тебя все еще влияет мой фон? Он уже должен был отступить.

— Еще как влияет!

Я не сомневалась в сказанном. А иначе откуда эта скрученная пружина внизу живота, откуда неукротимое желание почувствовать его внутри себя?

— Странно… — Ринс зачем-то продолжал изображать легкое удивление. — Возможно, поцелуя было недостаточно для закрепления клятвы, а мы тут на десять клятв нацеловали… Что ж, тогда добавим ощущений.

Он перехватил меня за талию и поднял на руки. Перенес на постель и тут же накрыл собой. Я моментально забыла о споре и снова застонала — от тесных касаний кожи к коже. Теперь наконец-то он ласкал меня, вжимал в покрывало, проходился горячими ладонями повсюду. Затем вдруг приподнялся и три раза ударил кончиками пальцев по животу — и в том же ритме внутри начались спазмы: сначала слабые, но с каждым новым нарастающие и вызывающие нестерпимое удовольствие. Ринс приподнялся, отодвинулся от меня и с явным интересом наблюдал, как я мечусь под ним на постели, извиваюсь, не в силах совладать с телом, бьюсь в конвульсиях, содрогаюсь от действия его странной и выкручивающей удовольствием магии. Отстранялся дальше, едва мне стоило неконтролируемо потянуться к нему.

Я же из последних сил заставляла себя открывать глаза и сквозь пелену наслаждения смотреть на него. Красивое лицо с черными глазами, идеальное тело и рисунки, второй из которых уходил вниз, змеей обвивая возбужденный орган. Мне просто захотелось увидеть поближе — течет ли орнамент по стволу или заканчивается возле основания. Я оказалась на четвереньках и подалась к нему, сжимаясь от тех же ритмичных спазмов внутри. Приоткрыла рот в твердом намерении заставить мужчину испытать такое же нестерпимое удовольствие, которое сотрясало меня, но услышала голос:

— Странные у тебя представления о невинности…

Но отталкивать он не стал, когда я коснулась языком головки. Ничего в этом не понимая, я просто отдалась рефлексам — облизывала, задыхалась от теперь общего возбуждения, проходилась языком вдоль вздутых венок. Но спазмы внутри требовали еще большего — я начала ритмично насаживаться, пытаясь вобрать член как можно глубже. Попала в тот же темп, что пульсировал во мне, и тем самым будто создала какой-то резонанс. Думала, что ощущений сильнее не перенесу, но они все нарастали, как будто отодвигали границы моей выносливости. Мужчина сдался и начал уже сам вколачиваться в мой рот с тихими стонами, похожими на рычание.

Он кончил первым, а я еще несколько секунд продолжала по инерции двигаться, слизывая остатки семени, пока и меня не накрыло оргазмом. Это было похоже на резкое падение с башни с неизбежным ударом о землю. На ударе сознание и отключилось. Вероятно, лишь на несколько мгновений, поскольку я открыла глаза, когда Ринс, просто упавший на спину, подтягивал меня за плечи к себе. Уловив, что моя рука снова поплыла по его животу, спросил — я услышала улыбку в голосе:

— Ты сейчас больше хочешь есть или спать?

— Нет. Я хочу еще, — ответила совсем тихо, но была уверена, что он расслышал.

— Тогда мы рискуем умереть от истощения. Ладно, тогда предлагаю сначала сон. Слушай, останови свои пальцы, Катя, я же порочный — не взывай к моим порокам так часто.

— Почему? Разве вы не этого от меня хотели, айх?

— Постой-ка, фон и сейчас действует? — его голос слегка посерьезнел. — Этого не может быть. Ты подписала клятву, но она же должна защищать тебя от моего непроизвольного воздействия. Твоя голова должна проясниться. Никаких эмоций я от тебя пока не требовал.

— Не знаю, действует фон или нет, — я ответила честно. — Но надеюсь, что вы правы. Я бы не хотела быть в этом состоянии всегда. А иначе сойду с ума, когда вы будете удовлетворять похоть с другими женщинами. Сейчас это представить даже невозможно.

Он отчего-то рассмеялся — это было неприятно, поскольку колыхание груди выдергивало из дремоты.

— Ну вот я и дождался от тебя искренности — оказывается, ты не так уж плохо ко мне относилась, как всегда говорила. Ревность, надо же.

— Это не смешно, Ринс! — я немного разозлилась. — Моего мнения вы не спрашивали, когда заставили нарисовать тот знак, но теперь ревность может, наверное, и добить!

— Да-да, и ревность, видимо, тоже от фона, — он продолжал смеяться. — Даже безосновательная. Ты иногда вроде бы умная, но иногда поражаешь глупостью, Катя. Уже забыла, что я тот знак нарисовал первым?

Произнесенное так поразило, что я нашла силы приподняться и посмотреть в глаза. Попутно отметила, что никакого изменения состояния не ощутила, когда взгляд погрузился в знакомую черноту. Фон действительно не действует?

— Вы сейчас о чем говорите, айх? Что этот знак означает?


— То же самое — я не смогу сбежать от тебя или подпустить к себе другую женщину. В более мягкой форме, конечно, ведь я не обещал «что угодно». Например, я рабом твоих желаний не стану и соврать смогу, если потребуется. Несправедливо? Что ж, это не я тут себя тираном называл, стараюсь соответствовать.

— Э-э… — я проморгалась, как если бы доказывала себе, что не сплю. — В-вечная верность? От вас звучит жутковато и неправдоподобно… Видимо, с себя вы этот знак снять можете?

— Скорее всего, — он надавил мне на голову, вновь укладывая себе на плечо. — Пока нет нужды. Нарисовал, чтобы тебе показать правильное написание, ничего личного. Но наверняка смогу и убрать, когда понадобится. Я вообще многое могу, иногда сам себя удивляю.

— А с меня? — по всей видимости, характер мой никуда не делся в новых обстоятельствах.

Ответом мне был очередной всплеск веселья. Поняв, что ничего важного я больше не услышу, позволила себе провалиться в сон.





Глава 27




Мои лучшие надежды сбылись — утром я покинула покои айха без труда, не ощутив никакой пронзительной тоски от разлуки или вящего желания разбудить мужчину и воззвать к его инстинктам. Ну, может, совсем немного хотелось вернуться — и только для того, чтобы еще понежиться в постели, а не бороздить просторы замка под неприветливыми взглядами. Однако мне очень нужно было отыскать Китти до начала ее работы — удостовериться, что вчерашнее не вернуло ее в состояние размазни.

Про неприветливые взгляды я не преувеличила, но пролетела мимо наложниц, не желая вовлекаться в очередной бессмысленный конфликт. Остановила меня Ратия и очень странным обращением:

— Госпожа!

От неожиданности я ответила грубовато:

— Эй, ты чего?

Но Ратия слегка склонила голову и повторила:

— Госпожа, прикажете ли перенести ваши вещи в другую комнату, раз предыдущая вас не устраивала? Или господин хочет, чтобы ваши вещи разложили в его покоях?

— Ты чего? — совсем уж глупо повторила я.

А женщина будто не хотела объясняться и ждала конкретного ответа. Но теперь и взгляды наложниц, мимо которых я пробежала на лестнице, вспомнились не как неприветливые, а как агрессивные. Резко развернулась и удостоверилась — дамочка справа явно пыталась меня испепелить зеленющими глазами, а в руках она держала небольшой саквояж. Рядом с ней стояла другая — в походном плаще. Наложницы куда-то собрались, а на меня смотрят, как на виновницу. Я перехватила Ратию за локоть, чтобы она не смогла избежать ответов:

— Новая волна увольнений, или что тут вообще происходит?

Ей пришлось отвечать, хотя она заметно приглушила голос:

— Господин подписался в вечной верности вам, госпожа. Логично, что наложницам предложено или вернуться к своим семьям, или переехать в крыло для слуг, — Ратия еще сильнее сбавила тон и будто выругалась: — А мне каким-то образом придется придумать работу для барышень, которые ничего в жизни никогда не умели делать.

— Я… я не поняла. Зачем же так кардинально? — растеряно уточнила я.

— Господин распорядился. Сказал, что вы склонны к ревности, потому зачем вас раздражать видом его бывших любовниц, если в них все равно теперь нет нужды?

— Когда распорядился? Он ночью от меня не отходил — я на его плече спала! — поняв, что призналась в чем-то личном, смутилась.

Но Ратия оставалась непоколебимой:

— Госпожа, вы просто выберите лучшую комнату или заберите себе весь этаж, а у меня еще уйма работы. При всем уважении.

Это было настолько нелепо, что почти смешно. Я и усмехнулась, хотя вышло больше удивленно. Что за новую игру Ринс придумал? Никто же из присутствующих не сомневается, что он избавится от клятвы сразу, как только наиграется в меня? Или все эти красотки ему давно опостылели, вот он и придумал повод их вышвырнуть на все четыре стороны под придуманным предлогом? Потом преспокойно наберет себе новый гарем. Ревнивой меня назвал — да уж, слов он явно не подбирал и моей реакции не опасался.

Сразу захотелось вернуться в спальню, разбудить и спросить о чем-нибудь — например, как он мог общаться с Ратией из-под меня? Айх уже не спал, когда я ворвалась, надевал через широкий ворот свежую рубаху. И заговорил до того, как я успела открыть рот:

— Меня давно раздражали визги наложниц, а статус принуждал их содержать. Не принимай на свой счет.

— Я так и подумала, — при этих словах я в самом деле ощутила некоторое облегчение. — А меня теперь «госпожой» зовут и хором ненавидят.

— Уверен, что ты единственная здесь, кто с этим запросто справится. Завтрак скоро подадут — присоединяйся, если не найдешь более приятной компании для трапезы.

Я его даже не услышала, погруженная в мысли:

— Я как-то странно себя ощущаю, айх. Да и какая я им госпожа? А для Китти я теперь кто? Что мне теперь делать?

— Делай, что хочешь, Катя, и прекрати переживать из-за того, что о тебе думают.

Не знаю, было ли это озвученное желание или просто пустая фраза, но сразу после нее я замерла. Меня словно каким-то заклинанием накрыло, которое изменяло волю. Через несколько безуспешных попыток осмысления я уверенно шагнула к нему, дотянулась до губ, чтобы коснуться, и прошептала:

— Доброе утро, Ринс.

А потом еще и щекой о плечо потерлась, жмурясь от мягкой радости. Одумалась, отшатнулась в страхе, не понимая, почему вообще это сделала. Но он только усмехнулся: