Позывной «Крест»

На каждой пьянке наступает такой момент, когда тостом становится последнее слово в разговоре.

— Когда из экспедиции все эвакуировались, мы поняли, что некому вести полевую документацию, и тогда появилась Светлана.

— Ну, давайте за Светлану!

— Только не чокаясь, по православному обычаю, — предупредил Лавров.

— Я уважаю православную веру, — согласился Врлич и выпил очередную стопку финиковой водки, поморщился, закусил и спросил у Виктора: — Кем тебе была Светлана?

Лавров ответил не сразу. Помолчал, расковырял гранат.

— Зачем тебе знать? — оборвал он разговор.

Крепкая финиковая водка подействовала как обезболивающее. Виктор изъявил желание немного пройтись, размяться и развеяться.

— Подожди, Лавров! — окликнул Виктора Стип, догоняя его в тесной прихожей. — Ты ведь любил ее? Любил?

Виктор смотрел в глаза своему сопернику. Да какому сопернику, когда та, ради которой был этот спор, давно ушла из жизни?..

— Как ты допустил, что она погибла? Как?! — сдавленно спросил Стип, в отчаянии схватив Виктора за предплечье.

Лавров посмотрел на руку хорвата, потом ему в глаза, и тот обреченно опустил свою широченную ладонь вниз.

— Я знаю, — с болью в голосе продолжил Врлич. — Она была со мной потому, что я… похож на тебя. Она видела во мне… тебя. Я чувствую это.

— Как бы то ни было, парень, — вздохнул Виктор, — ты заслуживал ее больше, чем я. Хотя бы потому, что вы молоды…

Не говоря более ни слова, он двинулся к выходу.

— Так знай! Ты все равно не будешь моим другом! Я тебе руки не подам! Никогда! — бросил вслед Стип, срываясь на истерику. — Никогда!..





* * *


Этот город заколдован, сбежать из него нельзя. Проходишь километры кварталов, огибаешь храмы, продираешься сквозь колоннады, а на горизонте снова он — этот вечный Тадмор.

У храма Белла Лавров остановился передохнуть. Здесь, под барельефами, он прятался, пытаясь проникнуть в пещеру девяти пророков. Тогда ему было не до изображений над головой, а теперь он их рассмотрел. Сохранились они не в лучшем состоянии, но все же кое-что разглядеть было можно. Вот бог солнца Малакбел с характерным венцом с солнечными лучами, как у христианских святых. Он же — бог плодородия, поэтому рядом с ним на жертвеннике покоятся фрукты, выращиваемые в садах оазиса Тадмор. Дальше изображены воины в римском боевом облачении. Внизу интересный барельеф: верблюд, несущий на себе тент, справа от него — три женские фигуры, закутанные с головы до пят в складчатую ткань. Наверное, такова была повседневная уличная одежда тадморских женщин, характерная ныне для всего мусульманского мира.

Эта традиция закрывать себя полностью тканью, видимо, пришла из времен, когда красивых женщин похищали. Как украл троянский царевич Парис супругу спартанского царя Елену. А еще в пыльном климате Ближнего Востока покрывала защищали тадморских дам от песка пустыни. В Коране, насколько было известно Лаврову, нет требований полностью скрывать женщину от посторонних глаз с помощью тканей, там есть предписания закрывать только первичные и вторичные половые признаки. Интересно, что языческая традиция, требующая прятать женщин под чадрами и паранджами, не была преодолена даже заповедями ислама.

Виктор вспомнил, как вернулась из Эль-Кутейфы Светлана Соломина — в глухой темно-коричневой бурке, которую она удерживала изнутри окровавленными пальцами со сломанными ногтями. Как она в строгой арабской одежде на грани провала доказывала бандиту Мустафе Насери, что Лавров — учитель медресе… Сердце опять сдавила боль.

Музей был закрыт, но в его дворе находилось много каменных саркофагов с барельефами. Как правило, все пальмирские эпитафии были написаны на арамейском языке и отличались краткостью. Начинались они всегда со слова «увы», дальше шло имя умершего: «Увы! Ярхибол, сын Сасана. Увы! Ярхаи его сын».

— Увы, Саломея! — тихо и с горечью произнес Виктор, рассматривая погребальный женский портрет. Возможно, так выглядела легендарная царица Зенобия.

По дороге обратно Лавров вспомнил, как бил себя в грудь предводитель друзов: «Я Дауд аль-Атраш! Потомок Фахр ад-Дина Маани, в Пальмире находится замок моего предка!»

Творение друзского эмира Фахр ад-Дина аль-Маани, жившего в XVII веке, нависает над Тадмором, его можно увидеть из любой точки древнего города. С властью Фахр ад-Дина какое-то время приходилось считаться даже османским султанам. Аль-Маани контролировал Ливан, часть Сирии и Палестины. Но в 1634 году османы разгромили войско друзов, и тадморскую крепость захватили турки.

Для осмотра суровая и аскетичная крепость была не очень интересна. Единственное, что поначалу поразило Виктора, — это огромный ров, выдолбленный в скале. Лавров даже пожалел, что заставил себя до нее добираться сто пятьдесят метров вверх. На самой верхней площадке казалось, что крепость сливается с окружающей местностью, но это обманчивый зрительный эффект — высота была огромная, весь оазис Тадмор как на ладони!

На переднем плане высились руины редких погребальных башен, затем виднелась полоска крепостной стены, которая слева уходила в заросли финиковых пальм, а справа поднималась на небольшую гору. С высоты друзской крепости было особенно заметно, что центральные колоннады города — это лишь небольшой участок, а жилые кварталы древнего Тадмора простираются на север и юг. С запада, из города Хомс, тянулась асфальтовая дорога, поблескивая на солнце. По ней в сторону Тадмора ехал пикап «Хонда Риджелайн», редкий для этих мест. Виктор видел такой на верблюжьих бегах в Хан-аль-Русе.





9


Даже птицы привыкли жить в безлюдном городе. Ходят вальяжно по тротуарам, как самые настоящие работорговцы. Правда, почти разучились летать. Халид Асаад смотрел на них из окна столовой гостиницы. Стип Врлич тоже подошел посмотреть, но не увидел ничего интересного. В руках он вертел оставленный на столе зуб громадного серого крокодила.

— Ты стал часто брать его в руки, — заметил Халид, — почему?

— Нет, не часто, вы ошибаетесь, — не согласился Стип и положил зуб, где взял.

— Нет, часто! — упрекнул Асаад и присел рядом.


— Если честно, я постоянно думаю о том, что он где-то сейчас плавает под нами, — наконец-то признался Врлич. — Наверно, я слишком испугался тогда, извините.

— Это существо описано на глиняных табличках… — счел нужным напомнить музейщик. — Его зовут Ям, бог воды. А вода в пустыне — это все.

— Этот крокодил Ям живет под землей?

— Раньше он жил на поверхности, но ушел под землю, когда изменился климат.

— А почему вы не уехали в Дамаск? Не можете расстаться с этими местами? Очень любите Тадмор?

Асаад молча кивнул.

— А у тебя семья есть? — спросил Халид.

— Никого, — поделился Стип. — Отца и мать убили проклятые янки. И вот опять война. Видимо, и мне не избежать этой участи.

— Это город с главным храмом бога Белла, — напомнил главный смотритель. — Здесь, на Ближнем Востоке, гражданская война шла испокон веков, с древней-древней древности. Об этом боге записи сохранились в Ветхом Завете, там он называется Ваал или Баал. Помнишь, во Второзаконии описано, как иудеи сорок лет бродили по разным землям?

— По пустыне, — отозвался археолог.

— Нет, не по пустыне, — заметил музейщик. — По пустыне они ходили всего два года, а потом ушли на плодородные земли Иордании. Землю обетованную Моисей увидел лишь издали, с горы Нево, но прежде чем он на нее поднялся, Моисей обратился к иудеям с прощальной речью по поручению Бога. Здесь все написано, — похлопал Халид по обложке Библии.

Богословскую беседу ученых прервал звук подъехавшего автомобиля. Халид Асаад выглянул в окно и увидел пикап «Хонда Риджелайн». Стип Врлич тоже выглянул и обнаружил мужчин в военной форме без знаков различия, которые остановились у гостиницы. Старший из них, Хейтам Стайхи, командир ополченцев-христиан партии «Баас», приказал подошедшему со стороны руин Виктору Лаврову:

— Иди сюда, ты!

Тон командира ополченцев был настолько враждебным, что Асаад поспешил на помощь украинцу, а хорвату лишь посоветовал:

— Сиди тихо и не высовывайся!

— А где наши автоматы, Халид? — спросил на всякий случай Стип.

— В моей комнате, на вешалке, — ответил сириец перед тем, как выйти во двор. — Но ты их не трогай!

Из вышедших ополченцев только один, тот, что стал слева, у капота, держал автомат АК-47 наизготовку. На деревянный приклад была наклеена католическая икона Девы Марии. Еще у двух приехавших автоматы висели на ремне через плечо.

— Ты что здесь ходишь, ты турист? — лающим голосом спросил Хейтам Стайхи.

— Нет, я не турист, — ответил Виктор Лавров.

— Американец?

— Украинец я.

На крылечко выскочил главный смотритель с возгласом:

— Э-э-э! Уважаемые! Он ваш, христианин.

— Стой там, старик! — резко приказал командир ополченцев и обратился к Лаврову: — Ну, перекрестись, раз ты христианин.

— Украинец я, — увещевающим тоном произнес Виктор. — Работаю здесь на раскопках, сильно поранился, а уважаемый Халид меня вылечил.

Хейтам Стайхи вглядывался в лицо украинца. Было заметно, что он силится что-то вспомнить.

— Послушайте! — опять вступился Асаад. — Начальник полиции Акрам Бассо уже проверял у него документы.

— Молчать! — оборвал музейщика Хейтам и обратился с перекошенным от злости лицом к украинцу: — Ты что, глухой? Перекрестись, ну!

Лаврову очень не понравилось, как распоряжается здесь этот любитель верблюжьих бегов. Осенять себя крестным знамением по такому поводу тоже не хотелось.

— Перекрестись! — прорычал Стайхи.

Виктор нехотя, как через силу, сложил пальцы правой руки щепотью, приложил ко лбу, потом к животу, к правому плечу, к левому.

— Что это было? — спросил Хейтам. — Ты же неправильно крестишься!

— Крестное знамение это было, — ответил монашеским тоном Лавров, — православное…

— Я тебя узнал! — выкрикнул Хейтам Стайхи, зловеще рассмеялся и обратился к своим ополченцам: — Он в Маалюле обнимался с главарем наших врагов аль-Джуляни! Расстрелять!

— Да подождите, он свой! — еще раз обратился к ополченцам Халид Асаад.

— Молчать, я сказал! — рыкнул Стайхи.

— Может, он и вправду наш? — нерешительно спросил боец, стоявший у капота с автоматом наизготовку.