Пророк

Кент задумался, потом кивнул.

— Попробуем. Ему будут полезны перемены. Это его отвлечет. Попробуем. — Он посмотрел на Хаскинса. — Как сыграли Сент-Энтони?

— Выиграли с разницей в двадцать четыре очка.

— Неудивительно, — сказал Байерс. — Но в этом году мы их сделаем. В этом году мы им покажем. Если только Мирс, черт бы его побрал, начнет ловить мяч.

— Он будет готов, — сказал Кент. — И мы должны быть готовы. Но придется поработать.

Да, придется поработать. В этом году команда у Чамберса лучше. Но у Кента все равно пересыхало во рту, когда он думал о Сент-Энтони. Он знал, что Скотт Блесс уже смотрит запись его игры, размышляя о новых приемах, которые Кент не использовал в течение всего сезона и которые сделают «Кардиналов» неуклюжими и неподготовленными. Помощники смотрели на Кента, прекрасно понимая, о чем он думает. Блесс был его проклятием. У Кента один из лучших послужных списков среди действующих тренеров штата, но по сравнению со Скоттом Блессом он — никто.

— Встретимся в девять, — сказал Кент. — Посмотрите запись, подготовьте отчеты. Придется поработать.

Когда он уже собирался выключить свет, в кабинет вернулся Мэтт Байерс. В руке у него был запечатанный конверт с надписью: «Для тренера Остина».

— Лежал на полу, — объяснил Мэтт. — Кто-то подсунул его под дверь.

Кент бросил конверт в сумку, между сценариев игры и заметок. Наверное, письмо от болельщика, а может, жалоба недовольных родителей, требовавших больше внимания к своему сыну. В любом случае это не срочно.





* * *


Следовало бы вскрыть письмо раньше, но следующим утром его отвлек звонок матери Колина, Робин Мирс, спрашивавшей, что он думает о состоянии ее сына.

— Робин, не стоит ждать от него нормальной игры. Колин теперь далек от нормы. Он не может просто сбросить этот груз, оставить у кромки поля и включиться в игру. Я бы этого хотел, и я знаю, что он пытается, но реальность такова, что игра всегда была для него естественной, а в настоящий момент все в мире кажется ему неестественным. Все вышло из равновесия.

— Он так переживает, тренер Остин… Сомневаюсь, что он спал этой ночью. В три часа утра я нашла его во дворе: Колин сидел на столе для пикника и плакал. Я пыталась с ним поговорить, но он не ответил. Не мог.

— Какое-то время так будет продолжаться, — тихо сказал Кент. — Ему нужно побыть одному. А потом он будет нуждаться в вас. Будьте готовы, когда наступит этот момент, и отступите, когда ему требуется одиночество. Утрату и горе так просто не вылечишь. Вы все делаете правильно.

И так далее, все сорок пять минут разговора. Повесив трубку, Кент почувствовал себя выжатым как лимон, потому что мог все объяснить матери Колина, но не мог заставить ее понять, почувствовать, не мог предложить ей ничего, кроме слов, однако слова казались ему пустыми. И он прочел молитву, потому что молитвы всегда исполнены смысла, а потом попытался сосредоточиться на работе.

«Пусть попробует играть без перчаток, — думал он по дороге к школе. — Может, Мэтт прав. Может, это подействует».

Затем, паркуя машину, снова выругал себя, потому что его мысли переключились, быстро и полностью, с озабоченности психологическим и эмоциональным состоянием парня на возможные действия защитников Сент-Энтони, когда они поймут, что Колин уже не представляет угрозы. Вероятно, их тренеры смотрели записи игры и видели эти странные потери мяча. И запомнили их. Что, если в следующую пятницу он снова будет ронять мяч? Если в самом начале игры они увидят, что Колин Мирс не заслуживает двойной опеки, и начнут сокращать карман? Тогда у «Кардиналов» начнутся серьезные неприятности.

«Не думай об этом, — приказал себе Кент. — Это жалко, Остин. И стыдно».

Но он ничего не мог с собой поделать. Потому что хотел выиграть этот матч, победить соперника. Хотел больше, чем осмеливался показать, хотел так сильно, что не мог спать, не мог дышать и забывал то, что должен был помнить. Ибо, хотя в отношении Колина Мирса важным было только состояние его разума и души, а не рук, в глубине души Кент думал в первую очередь о том, как привести в норму его руки. Лови мяч, сынок, а потом мы поправим все остальное. Но сначала начни ловить этот чертов мяч.

Нужно это прекратить. Он найдет способ выбросить из головы эти мысли.





* * *


Субботние занятия были больше похожи на теоретическую подготовку, чем на настоящие тренировки. Они смотрели видеозапись, потом парни делали легкую разминку, состоявшую из бега и растяжки и предназначенную для того, чтобы ускорить восстановление, разогреть напряженные и травмированные после вчерашней схватки мышцы, а затем возвращались в раздевалку и снова смотрели видеозапись игры. Кент опаздывал, задержанный звонком Робин, но все равно приехал на полчаса раньше команды, и у него осталось достаточно времени, чтобы собраться с мыслями. Он вошел в кабинет, включил свет и закрыл дверь. Девяносто пять процентов времени дверь в кабинет Кента оставалась открытой. Но когда он ее закрывал, все — игроки и тренеры — понимали, что ему требуется побыть одному, а если и входили в кабинет, то лишь постучав, причем на это должна была иметься серьезная причина.

Раскладывая записи, он наткнулся на письмо, затерявшееся между предварительных отчетов тренеров. Открывая его, все еще размышлял о Сент-Энтони.

Потом Кент сам удивлялся, почему сразу же подумал об отпечатках пальцев. Он осторожно положил конверт, держа его за края, хотя, наверное, было уже слишком поздно. Понимание пришло мгновенно.

В конверте было три вещи. Половинка стандартного листа бумаги с короткой запиской, распечатанной на принтере.

Прекрасная победа, тренер. Прекрасная. И чудесный осенний вечер. Но, откровенно говоря, я предпочитаю такую осень, как на прошлой неделе. Это было нечто особенное. Скоро я расскажу вам больше, обещаю.

Однажды вы сказали мне, что я могу обратиться к вам в любое время. Ловлю вас на слове. Вы ведь держите слово, тренер? Вы рады? Я не забыл ваши визиты и ваше послание. Никакой страх не может быть сильнее веры, правильно? Я всегда восхищался вашей убежденностью. Вашей глупостью. Вы и меня простите, тренер? Вы будете за меня молиться? Не сломаетесь?

Хотелось бы мне знать, жалеете ли вы о том, что рассказали мне о девочке, которая простила отца. И так ли вы тверды, как летом. Хотелось бы мне знать, верили ли вы в это, когда смотрели мне в глаза и говорили, что уже прошли главное испытание в жизни, и этим испытанием было прощение человека, который изнасиловал и убил вашу сестру. Тогда я с вами не согласился. И по-прежнему не согласен, тренер. Впереди еще более суровые испытания.

Кент прочел записку три раза, и холод постепенно распространялся из его груди по всему телу, пока он не почувствовал, как ледяные иглы впиваются в виски и кончики пальцев. В конверте также лежали две карточки: визитная карточка «АО Поручительство под залог» и потертая, с истрепанными краями футбольная карточка с фотографией Адама — в полной экипировке, рядом лежит шлем, — который стоял на коленях и с легкой, непринужденной улыбкой смотрел в объектив.

Кошелек Гидеона Пирса. Случайная остановка дорожной полицией, первая зацепка. Именно с этой футбольной карточки начался его путь в тюрьму, футбольной карточки, которая через столько лет привела к нему Кента, который сказал, что хотел бы помолиться вместе с ним, а Пирс смеялся — безумным, издевательским смехом, — пока Кент читал молитву, опустив голову и закрыв глаза, дрожащим голосом, с руками, сцепленными так крепко, что на ногтях остались кровавые полукружья.

Он перевел взгляд на визитную карточку. Ничем не примечательная — серая, на дешевой бумаге, с адресом и двумя телефонными номерами. С помощью ножа для бумаги Кент перевернул визитную карточку. Пусто. Затем он перевернул футбольную карточку и долго сидел за столом, молча и неподвижно. Услышав хлопок двери, встал и бросился в раздевалку. Стив Хаскинс — блокнот с игровыми схемами в одной руке, чашка кофе в другой — кивком поприветствовал его.


— Если вы готовы, я бы хотел…

— Мне нужно, чтобы ты какое-то время побыл снаружи, — сказал Кент. — Парни тоже. Все. Проследи, чтобы никто сюда не входил. Проведешь тренировку.

— Что случилось?

— Проведешь тренировку, — повторил Кент. — И держи всех подальше от двери, пока тут будет полиция.

Он вернулся в кабинет и позвонил Стэну Солтеру, чтобы сказать, что он знает, кто убил Рейчел Бонд.





Часть II

Осень прошлой недели




23




Когда зазвонил телефон, Адам ехал в исправительное заведение Мэнсфилд, намереваясь расспросить Джейсона Бонда. Челси звонила из офиса, и он подумал, что это по работе. Бизнес его волновал меньше всего, и поэтому он три раза переключал ее звонок на голосовую почту. И только на четвертый раз, вздохнув, ответил.

— Да?

— Где ты был, черт побери?

— Работа. Что стряслось?

— Пришла с обыском полиция, Адам.

— Я не удивлен. Солтер расстроен. Пусть делают свое дело.

— Они не здесь. Они в твоем доме.

Десятая часть мили, две десятых, три.

— Адам, ты меня слышишь?

— Они обыскивают мой дом?

— Так мне сказали. У них новые улики.

— Что за новые улики?

— Этого они не говорили. Просто показали ордер. На обыск офиса тоже.

— Они взломали дверь?

— Нет. Твой брат дал им ключ.

— Дал им ключ…

— Да. Дом — ваша общая собственность. По закону он может их впустить.

Челси еще что-то говорила, но Адам не слушал. Мир опустел; в нем не было ничего, кроме серой ленты асфальта и далекого голоса Челси.

— Адам? Ты хочешь, чтобы я туда поехала? Или позвонила адвокату?

— Нет, — ответил он. — Сам разберусь.

Адам отключил телефон. Он подумал о закрытой двери с рукописным объявлением, представил, как полицейские заходят в комнату, — и шоссе перед ним вдруг сузилось, словно туннель, и увело его под воду, быструю и безмолвную.





* * *