Реанимация судьбы

— Вы пропустили сеанс, доктор Авдеев, — сухо и официально сообщил психолог, едва Игорь утром вошел в ординаторскую.

— У вас настроение плохое? — весело поинтересовался Игорь, убирая сумку в шкаф. — А я считал, что психологи умеют себя контролировать.

— Мое настроение в полном порядке. А о причинах, заставивших вас пропустить сеанс и не предупредить меня, что не придете, мне бы все-таки хотелось узнать. Я ждал вас, между прочим.

— Честно? Я забыл, — признался Авдеев. — Извините, Иван Владимирович, закрутился и забыл, каюсь. Готов прийти в любое свободное время.

— Мое или ваше? — иронично проговорил психолог, глядя на Игоря с легкой усмешкой.

— Послушайте, Иван Владимирович, — Авдеев двинулся к психологу, и тот инстинктивно сделал шаг назад, — я понимаю, что не нравлюсь вам по какой-то причине. Но разговаривать со мной в подобном тоне не стоит. Я — хороший хирург, и визиты к психологу мне не нужны. Но я подчиняюсь правилам, установленным в этой клинике, а потому приду, когда вы скажете — вчера действительно закрутился. И вот еще что. Постарайтесь держать свое личное негативное отношение ко мне при себе, хорошо? Потому что вы мне тоже не очень нравитесь, если уж откровенно говорить.



Психолог смотрел по-прежнему насмешливо, успев, похоже, вполне овладеть собой. Габаритами Игорь намного превосходил худого, тщедушного Иващенко, и со стороны могло показаться, что Авдеев пытается воспользоваться своим преимуществом, чтобы запугать оппонента. Но морально психолог был намного сильнее, это Игорь прочитал в его глазах за чуть коричневатыми стеклами очков и отступил — не хотелось выглядеть питекантропом и получить моральную оплеуху, а от острого на язык Ивана этого вполне можно было ожидать.

— Извините, — буркнул Авдеев, опомнившись и признавая неправоту.

— Ничего. Впредь постараюсь себя контролировать. Чего и вам желаю.

Иващенко забрал с подоконника свою кружку и вышел из ординаторской, а Игорь обрадованно подумал, что этот разговор произошел в очень удачное время — ординаторская была еще пуста, и никто из коллег этих разборок не видел. «Нашел же я, перед кем бицепсы демонстрировать». Злясь на свою несдержанность, Авдеев переоделся в хирургический костюм и накинул белый халат. Через сорок минут начнется обход, нужно было просмотреть истории тех больных, что он вел после операции.

К его удивлению, первой, кого он встретил, выйдя из ординаторской, оказалась Аделина. Она шла по коридору уверенной хозяйской походкой, всем своим видом демонстрируя — это ее территория, здесь она в своей тарелке, и ничто не сможет этого изменить. Лицо ее было бледным, под глазами — темные круги, но совсем больной она не выглядела.

— Доброе утро, Игорь Александрович, — поздоровалась она, поравнявшись с Игорем.

— Доброе. Вы зачем приехали?

— Странный вопрос. Я здесь работаю, у меня пациенты.

— Аделина Эдуардовна, вы ведь хорошо поняли, о чем я спросил, зачем язвите? Вы нездоровы, я это имел в виду.

— Игорь Александрович, я ценю вашу заботу, но не увлекайтесь. Я сама врач и отдаю себе отчет в собственных действиях. Если я здесь — значит, чувствую, что это в моих силах. Но чтобы вы совсем успокоились, скажу — в операционную сегодня не пойду, поэтому пересадка кожи клиенту из двенадцатой палаты достается вам. Справитесь?

Авдеев почувствовал, как лицо вспыхнуло до корней волос — она что, сомневается в его квалификации? Сделать пересадку кожи на небольшой участок он вполне в состоянии. Но, с другой стороны, Драгун отдавала ему своего пациента — значит, доверяла, иначе попросила бы того же Филиппа, например.

— Можете присутствовать, если сомневаетесь, — коротко ответил он.

— Думаю, это лишнее, — улыбнулась Драгун и вдруг спросила: — Вы не устаете так напрягаться все время?

— То есть? — опешил Игорь, не совсем уяснив суть вопроса.

— Вы словно играете роль, а она явно не ваша. И вы напряженно стараетесь держать лицо, а то маска сползает. Может, будет лучше, если вы перестанете примерять на себя чужой костюм? — Она смотрела на него своими прозрачными глазами, и по спине Игоря вдруг пробежал холодок — а что, если она знает? Нет, этого не может быть…

Авдеев почувствовал, как его охватывает паника. Он постарался незаметно для Драгун ущипнуть себя сзади за бедро, но это не помогло — сердце начало колотиться так бешено, что стало трудно дышать.

— Я… вы…

— Игорь Александрович, да успокойтесь вы, я же пошутила, — холодно сказала Аделина, по-прежнему не сводя с него взгляда. — Чего ж вы так нервничаете? Могли просто отшутиться в ответ.

— У меня плохое чувство юмора, — буркнул Авдеев, отводя глаза. — Но ваше куда хуже.

— Да, мне так говорили. Ну что ж… идем в ординаторскую, я вам историю болезни доложу, и обсудим план операции. — Она изящно обогнула Игоря и пошла по направлению к ординаторской.

Авдеев перевел дыхание, вытер пот со лба и двинулся следом.

Докладывала историю она тем же холодным тоном, даже не заглядывая в записи — шпарила по памяти, не сбиваясь ни в цифрах показателей, ни в дозах назначений. Игорь старался сосредоточиться, чтобы не упустить ни единой мелочи, и ему это удалось. Вдвоем они набросали план операции, Драгун удовлетворенно кивнула и отдала историю болезни:

— Протокол операции, пожалуйста, предоставьте мне к концу смены, хорошо? Мне не нравится ваша привычка откладывать их на завтра, у нас так не принято.

— Понял.

Он не стал уточнять, что задержал протокол только однажды, не хотел снова выслушивать ее наставления, даваемые чуть снисходительным тоном. Авдеев понимал — она имеет право так с ним разговаривать, талантливый хирург, автор собственной методики, признанной даже за границей. Но ведь и он, если бы начал раньше или вообще не сменил бы вид деятельности, мог достичь не меньшего. Никто не виноват, что так сложилось. Или — виноват? На этот вопрос у Игоря никогда не было ответа, хотя он очень старался его найти.

Операцию Авдеев провел блестяще, это признали и ассистент, и вся бригада. Игорь тоже остался собой доволен — сумел взять себя в руки, оставить все проблемы и сомнения за дверью оперблока и отработать так, как умел — четко, быстро, аккуратно.

Он отошел от стола и уже собирался выйти в предоперационную, когда почувствовал, что за ним наблюдают. Подняв голову, он увидел, что со скамьи у стеклянного купола операционной встает Аделина. «Проконтролировала все-таки, — с досадой подумал Авдеев, покидая операционную. — Но я все сделал правильно, пусть убедится, что я хороший хирург».

Он так и не смог до конца понять, кого хотел убедить в этом — Аделину или себя.






Аделина


Сентябрь

Ненавижу отдавать пациентов. Но сегодня это была вынужденная мера — утром я почувствовала себя относительно здоровой, но не настолько, чтобы встать к столу и взять в руки скальпель. Идея отдать пациента Авдееву возникла, когда я увидела его в коридоре — так рано в клинике оказывалась обычно только я, и появление Авдеева меня приятно удивило. Но что-то в его реакциях, в поведении меня все равно настораживало. Насколько я смогла выяснить, никаких серьезных врачебных ошибок за ним не водилось, об этом мне совершенно четко сказал по телефону его бывший руководитель. Тогда — что? Я видела, как напряженно Авдеев всматривается в женские лица, всегда только в женские, и никогда — в мужские, это мне показалось довольно странным. Женщин Авдеев боялся. Все попытки наших незамужних медсестер обратить на себя его внимание не заканчивались ничем — Авдеев даже на шутки не реагировал, держался отстраненно. Когда я попыталась осторожно расспросить Филиппа Басалаева, он только плечами пожал:

— Нормальный парень. Мы не близко дружили, так — приятельствовали, а сейчас совсем мало общаемся. У него вообще, мне кажется, близких друзей никогда не было. В компаниях он перестал бывать, когда от него девушка ушла. Да, в общем-то, он и до того, как ее встретил, особенно никуда не ходил, это она скорее его начала вытаскивать куда-то. Мне кажется, он просто такой сам по себе — одиночка. Книги любит, у него дома библиотека огромнейшая. Помню, со стипендии всегда в букинистический ходил, выискивал редкие издания, нашел даже самое первое издание «Анналов хирургической клиники» Пирогова, представляете?

Я даже рот открыла от удивления:

— Да это ж сколько стипендий бы понадобилось?! Оно ж бесценное почти!

У меня эта книга была, маме кто-то подарил, но издание было, конечно, далеко не первое.

— Не знаю, где он деньги взял, но купил, это я вам точно говорю — хвастался потом в институте, мы от зависти аж дышать забыли.

— Могу себе представить…

— А больше… — Филипп пожал плечами. — Даже не знаю, Аделина Эдуардовна. Он неплохой парень, просто очень закрытый.

— Ладно, разберемся, — вздохнула я, поняв, что информации получила куда меньше, чем рассчитывала.

— Вы не хотите с ним контракт подписывать?

— Почему же? Он отличный хирург, с чего бы мне не хотеть его взять? Оперирует он прекрасно, есть собственный почерк.

— А-а, — слегка успокоился Филипп. — Я уж переживать начал — вот, думаю, посоветовал вам хирурга…

— Вы тут ни при чем, Филипп Аркадьевич, и однокурсник ваш как хирург меня устраивает, — протянула я, задумчиво глядя в стенку поверх головы Басалаева. — Не могу пока понять, что у него внутри… Наверное, просто нужно время. Все открывается рано или поздно.

Филипп вдруг покачал головой:

— Не уверен, Аделина Эдуардовна. Мы проучились вместе с первого курса, потом в интернатуре вместе были, а я даже не знаю, кто у него родители. Он неплохой, — в который уже раз повторил он, — неплохой, но закрытый, как банковская ячейка — у кого-то, конечно, есть ключ, но вот у кого — непонятно.

— В общем, посмотрим, — снова вздохнула я. — Вы идите, Филипп Аркадьевич. Спасибо за разговор.

Басалаев ушел, а я снова задумалась. В сущности, ну что я прицепилась к этому Авдееву? Зачем мне его внутреннее устройство? Оперирует отлично, всем требованиям соответствует, со временем можно и в науку его подтолкнуть, наверняка сможет что-то дельное предложить. Какая разница, ест он овсянку утром или яичницу? И то, что я опасаюсь всего, что не понимаю, это только моя личная заморочка, не имеющая отношения к Авдееву вообще. Не бывает такого, чтобы работать только с теми, кто тебе приятен, и даже собственная клиника — не гарантия. Нужно оценивать прежде всего профессиональные навыки, а с этим у Авдеева все даже лучше, чем у некоторых давно работающих со мной врачей. В общем, нужно просто перестать искать подвох, вот и всё.



Протокол операции Авдеев с подчеркнутой пунктуальностью прислал мне по электронной почте за тридцать минут до конца смены — времени как раз должно было хватить на чтение и «разбор полетов», если понадобится. Я фыркнула, надела очки, пробежала текст без единой орфографической или пунктуационной ошибки и отправила в ответ смеющийся смайлик, призванный дать понять Авдееву, что я поняла его действия. Выключив компьютер, я переобулась, надела плащ и уже собралась выйти из кабинета, как в сумке зазвонил мобильный.

— Ну, вот какого… — пробурчала я недовольно, роясь в поисках телефона. — Алло!

Это оказалась Оксана. Хриплым, простуженным голосом она прогнусила в трубку:

— Деля, ты не можешь ко мне заехать, а?

— Ты дома?

— Нет… — Она запнулась.

— Та-ак… ну, и где на этот раз?

— Деля, давай без нотаций. Мне очень плохо, я совсем разболелась, температура, насморк, горло болит… ни одной таблетки нет.

— А где же твой Ромео?

— Он на съемках, приедет ночью только, я умру до этого времени… Деля, ну, пожалуйста! — взмолилась подруга. — Я тебе адрес продиктую, тебе даже по дороге от клиники будет…

Внутри начало нарастать раздражение. Матвей оказался прав — как только ей снова стало плохо, она тут же набрала мой номер телефона. И теперь я вместо поездки домой вынуждена буду блуждать где-то на окраине, отыскивая дом этого злосчастного Колпакова. Я что — выездная аптека? Наверное, нужно все-таки хоть раз твердо сказать Оксанке «нет» и не позволять ей давить на жалость.

— Деля… — канючила Владыкина, непрестанно кашляя. — Ну, серьезно, мне на самом деле очень плохо… Арсик только ночью вернется, да он и так испугается до смерти… знаешь, как он боится всяких болезней?

— Избавь меня от разговоров о твоем Колпакове! — рявкнула я, окончательно разозлившись. — Раз уж мне придется нарушить собственные планы и везти тебе таблетки, то я не хочу еще и выслушивать о душевных драмах твоего любовника! Диктуй адрес. — Я взяла со стола референта карандаш, оторвала листок от толстой пачки и записала адрес. Это оказалось действительно по дороге, даже не придется особенно кружить. — Все, часа через полтора буду.

Не став выслушивать Оксанкины благодарности, я сунула телефон в карман плаща, карандаш вернула в стакан и вышла, направляясь к стоянке. Машина осталась там со вчерашнего дня, на лобовое стекло нападали листья, несколько целым букетом зацепились за щетки «дворников», пришлось доставать их оттуда и протирать стекло. На шлагбауме пришлось открыть окно и высунуть руку с пропуском — дежурил новый охранник, не знавший мою машину. Правда, я требовала от всех, чтобы любую машину останавливали — мою, Василькова — неважно. Должен быть порядок, а чтобы он был, глава клиники в первую очередь должна его соблюдать, только тогда можно требовать и от подчиненных. Этому я научилась у мамы — сперва требовать с себя, а потом уж с остальных.

Из расположенной неподалеку от дома Колпакова аптеки я вышла с объемным пакетом. Ясно же, что Оксанка не собирается домой, значит, ей пригодится запас хотя бы на неделю — судя, по ее словам, Ромео не склонен восседать у постели приболевшей Дездемоны из боязни заразиться, а в аптеку сбегать ему, понятное дело, не позволяет собственный высокий статус малоизвестного режиссера. Я видела этого Арсения полтора раза, но испытывала к нему глубокое омерзение — ненавижу мужиков, которые врут женам, изворачиваются, заводят любовниц и потом трясутся, как бы их интрижка не вылезла на свет божий. Или не делай, или не бойся, по-моему, это просто и честно. Кроме того, этот плешивый недогений пудрил мозги моей подруге, чего я особенно не любила, потому что всегда вынуждена была разгребать последствия. Лишь бы не приехал сегодня раньше…

Оказавшись перед ободранной дверью квартиры на первом этаже «хрущевки», я даже сверилась с записанным на бумажке адресом — в голове не укладывалось, что в наше время человек может жить с дверью, обитой дерматином, из-под которого вылезает клочьями не то поролон, не то ватин. Но нет, на моем листке был написан номер именно этой квартиры. Нажав кнопку звонка, я попыталась представить, что же ждет меня за дверью. Все самые смелые ожидания оказались детской сказкой… Когда Оксанка в каком-то замызганном махровом халате впустила меня в прихожую, в нос сразу ударил неистребимый запах кошатины. Я не люблю кошек, это у меня с детства — как-то соседский кот здорово расцарапал мне руки и коленки, пришлось делать уколы от бешенства, с тех пор я обхожу котов по очень большому радиусу.

— Ты не разувайся, — прохрипела Оксанка. — Я еще полы не помыла, тут такой бардак… Ты только ничего не говори, ладно?