Семь камней

Конечно, все моментально исчезло, но это не важно. Талисман будет там, когда рассветет, невидимый, но действующий, посредник между ее мужем и небом.

Когда рассветет, свет упадет на подушку. Она увидит спящее лицо Джерри: растрепанную шевелюру, заживающий синяк на виске, закрытые, глубоко посаженные глаза, невинную улыбку на губах. Во сне он казался таким молодым. Почти таким, каким и был на самом деле. Ему всего лишь двадцать два года. Он слишком молод для таких глубоких морщин на лице. Она коснулась уголка своего рта, но не почувствовала морщину, которую показывало ей зеркало – ее губы распухли, воспалились; сгибом большого пальца она провела по нижней губе, слегка, туда и обратно.

Что еще, что еще? Что еще она могла сделать для него? Он оставил ей что-то от себя. Возможно, будет еще один малыш – он дал ей что-то, но и она дала ему что-то. Еще один малыш. Еще один, чтобы она растила их одна?

– Даже так, – прошептала она, упрямо сжав губы. Ее лицо было воспалено от его щетины, коловшей во время долгих поцелуев. Они оба не могли ждать, когда он побреется. – Пусть даже так.

Что ж, он хотя бы повидал крошку Роджера. Подержал на руках своего сынишку – и малыш срыгнул молочко на его рубашку. Джерри даже вскрикнул от удивления, но все равно не отдал ей Роджера, а носил его на руках и ласкал, пока мальчик не уснул. Только тогда он положил его в корзинку и снял испачканную рубашку, перед тем как лечь к ней в постель.

В комнате было холодно, и она обняла себя за плечи. На ней была лишь сетчатая майка мужа – он считал, что она выглядела в ней эротично, «развратно» – это слово прозвучало неприлично из-за его шотландского акцента. Тонкий хлопок обтянул ее груди, и соски торчали просто скандально, возможно, из-за холода.

Ей хотелось залезть к нему под бочок, трогать его, гладить; она соскучилась по его теплу. Он уйдет в восемь и сядет на поезд. Тогда только-только рассветет. Но какой-то пуританский импульс самоограничения удерживал ее там, в темноте, озябшую и забывшую про сон. Ей казалось, что, если она смирит себя, свое желание, принесет его в жертву, тогда это укрепит магию, поможет сохранить его жизнь и вернуться к ней. Бог знает, что сказал бы священник о таком предрассудке… Ее воспаленные губы скривились в насмешке. И сомнениях.

Но все-таки она сидела в темноте, ждала, когда холодный, синеватый рассвет заберет у нее Джерри.

Маленький Роджер положил конец ее размышлениям, как это делают грудные дети. Он заворочался в корзинке, немного заурчал, просыпаясь, и тут же сердито заревел, обнаружив мокрую пеленку и пустой животик. Она поспешила через крошечную комнатку к его корзинке; ее груди отяжелели, из них уже капало молоко. Ей не хотелось, чтобы сынишка разбудил Джерри, но по дороге она задела босым пальцем ноги шаткий стул, и он с грохотом упал.

Тут же взметнулись кверху простыни: Джерри вскочил с громким «БЛИН!», заглушив ее сдавленное «Черт побери!», а Роджер перекрыл их обоих пронзительным криком, похожим на сирену воздушной тревоги. И тут же, словно часовой механизм, миссис Маннс из соседней квартиры с негодованием застучала в тонкую стенку.

Голая фигура Джерри метнулась через комнату. Он яростно ударил кулаком по перегородке, отчего та содрогнулась и зарокотала как барабан. Он замер в ожидании, все еще подняв кулак. Роджер перестал верещать, впечатленный таким ударом.

За стенкой была мертвая тишина. Марджори прижалась губами к круглой головке ребенка, сдерживая смех. От него пахло младенческим духом, и она обхватила его, словно большую бутылку с горячей водой. Его нежное тепло и голод заставили ее забыть о недавних размышлениях у холодного окна.

Джерри удовлетворенно фыркнул и подошел к ней.

– Привет. – Он поцеловал ее.

– На кого ты похож? – прошептала она, прижавшись к нему. – На гориллу?

– Угу, – прошептал он в ответ, взял ее руку и прижал к себе. – Хочешь взглянуть на мой банан?



– DZIEN DOBRY.

Джерри в это время садился на стул, да так и замер, глядя на улыбающегося Фрэнка Рэндолла.

– О, угу, – сказал он. – Вот так, точно? Niech się pan odpierdoli. – Это означало по-польски «отъе…тесь, сэр», и Рэндолл от неожиданности расхохотался.

– Вроде того, – согласился он.

Перед ним лежала кипа бумаг, всевозможные официальные формуляры – подтирка, как шутили пилоты. Джерри узнал бумагу, которую подписывают летчики, где надо назвать, кому пойдет их пособие, и еще одну, что делать с телом погибшего, если оно останется и если у кого-то будет время об этом позаботиться. Он уже заполнял однажды все эти бумаги, когда поступил на службу, но теперь его снова заставили это повторить, раз он перешел в разведку. Впрочем, эти бумаги мало его интересовали, он впился глазами в карты, которые принес Рэндолл.

– А я-то решил, что вы с Мэланом выбрали меня из-за моего костлявого лица, – протянул он, преувеличивая свой акцент. Он откинулся на спинку стула с подчеркнутой небрежностью. – Итак, Польша? – Значит, это не было простым совпадением, в конце концов, или же единственным совпадением была поломка «Долли», из-за которой он раньше обычного пришел с поля. В каком-то смысле его утешало, что не проклятая рука судьбы похлопала его по плечу и продырявила трубку подачи бензина. Рука судьбы вмешалась в его жизнь раньше, когда он оказался в звене «Зеленых» вместе с Анджеем Колодзиевичем.

Анджей был настоящим guid yin, хорошим другом. Он погиб в прошлом месяце, когда уходил от «мессера» вверх по спирали. Может, его ослепило солнце, может, просто оглянулся не через нужное плечо. У него отказало левое крыло, он полетел по спирали обратно и врезался в землю. Джерри не видел этого, только слышал. Потом выпил водки с братом Анджея.

– Польша, – подтвердил Рэндолл. – Мэлан говорит, что вы можете поддерживать разговор на польском. Это верно?

– Я могу заказать выпивку, завязать драку или спросить дорогу. Пригодится мне что-нибудь из этого?

– Возможно, последнее, – очень сухо ответил Рэндолл. – Но будем надеяться, что дело не дойдет до этого.

Агент МИ-6 отодвинул в сторону формуляры и развернул карты. Джерри невольно наклонился вперед, словно притянутый магнитом. Карты были официальные, но с пометками – кружками и крестиками, – сделанными чьей-то рукой.

– Дело вот такое, – проговорил Рэндолл, разглаживая карты обеими руками. – Нацисты построили в Польше за последние два года концентрационные лагеря. Об этом мало кто знает и в самой стране, и за границей. Если бы о лагерях знало как можно больше стран, возможно, война закончилась бы скорее. Причем не только о наличии самих лагерей, но и о том, что в них творится. – По его смуглому, худому лицу пробежала тень – гнева, решил Джерри. Вероятно, мистер МИ-6 уже знал, что там творилось. – Если мы хотим, чтобы об этом все знали и говорили – а мы хотим, – нам требуются документальные свидетельства, – уверенно сказал Рэндолл. – Фотографии.

Их будет четверо, сказал он, четыре пилота «Спитфайров», авиа-звено – но только летать будут не вместе. У каждого из них будет своя цель в разных частях Польши, но съемку надо выполнить в один и тот же день.

– Лагеря охраняются, но там нет сил противовоздушной обороны. Зато есть сторожевые вышки с пулеметами. – Джерри не надо было рассказывать, что пулемет в опытных руках так же эффективен, как и в руках пилота «мессера». Чтобы сделать такие снимки, какие нужны Рэндоллу, придется лететь низко – настолько низко, что тебя могут подстрелить с вышки. Его единственным преимуществом будет внезапность. Возможно, его заметит охрана, но никто и не будет ожидать, что он снизится и пролетит прямо над концлагерем.

– Не делайте больше одного захода, лучше, если мы получим меньше снимков, чем не получим вообще ничего. Только если камера вообще откажет, придется сделать второй заход.

– Да, сэр. – Он вернулся к такому обращению, потому что с ними сидел командир авиакрыла капитан Мэлан, молчал, но слушал внимательно. Надо соблюдать формальности.

– Вот список целей, на которых вы будете тренироваться в Нортумберленде. Подходите настолько близко, насколько считаете разумным, но без риска… – На лице Рэндолла появилась кривая усмешка. – Приближайтесь, насколько сумеете, чтобы был шанс вернуться назад, понятно? Камеры, возможно, будут ценнее, чем вы сами.

Это замечание вызвало смех Мэлана. Пилоты – особенно обученные – были большой ценностью. Теперь в ВВС было полно самолетов, но остро не хватало пилотов, чтобы на них летать.

Его научат пользоваться установленными на крыле камерами и вынимать пленку так, чтобы не повредить ее. Если пилота подобьют, но он будет жив, а самолет не сгорит, ему нужно будет достать отснятый материал и постараться переправить его через границу.

– Поэтому и польский. – Рэндолл провел ладонью по волосам и лукаво улыбнулся Джерри. – Если вам надо будет выбираться пешком, тогда и будете спрашивать дорогу. – Он сообщил, что у них два пилота, владеющих польским, – поляк и венгр, третьим был англичанин, знавший несколько слов на этом языке, как и Джерри.

– Я еще раз напоминаю, что это добровольная миссия.


– Да, я знаю, – с досадой буркнул Джерри. – Я ведь сказал, что согласен, правда? Сэр.

– Сказали. – Рэндолл с непроницаемым лицом смерил его долгим взглядом, потом снова вернулся к карте и тихо добавил: – Спасибо.



Фонарь задвинулся над головой Джерри. Стоял сырой, темный нортумберлендский день. Через считаные секунды на плексигласе сконденсировались пары от дыхания. Джерри наклонился вперед, чтобы вытереть стекло, и пронзительно вскрикнул от боли, вырвав у себя несколько волосинок. Он забыл пригнуться. Опять. Бормоча проклятья, он слегка отодвинул назад фонарь, и русая прядь, попавшая в щель, улетела, подхваченная ветром. Он снова закрыл фонарь, нагнувшись, и стал ждать сигнал на взлет.

Сигнальщик помахал ему, и Джерри повернул дроссель и почувствовал, как самолет ожил.

Он тут же дотронулся до кармана и прошептал: «Люблю тебя, Долли». В те последние моменты перед взлетом у всех летчиков были свои маленькие ритуалы. У Джерри Маккензи это были лицо его жены и камешек-амулет, который обычно успокаивал холодок под ложечкой. Долли нашла его на скалистом холме на острове Льюис, где они провели коротенький медовый месяц, – необработанный сапфир, по ее словам, очень редкий.

– Люблю тебя, – сказал он и поцеловал карточку.

Сейчас можно было и не беспокоиться, но какой же это ритуал, если ты выполняешь его изредка? Пусть даже сегодня и не предвиделось боя, все равно нужно быть внимательным.

Он поднялся в небо плавными кругами, привыкая к новому самолету, принюхиваясь, чтобы понять его запах. Как он жалел, что ему не позволили летать на «Долли II», где кресло пропитано его потом, где знакомая вмятина на консоли, куда он шарахнул кулаком от восторга, подбив «мессер». Но они уже переделали этот «Спитфайр», установили на крыле камеры и новую штуку – ночное прицельное приспособление. Вообще-то его не ставят массово на самолеты: они такие же недолговечные, как и люди, летающие на них, хотя какие-то детали можно использовать повторно.

Ничего, он проберется в ангар накануне вылета и быстро нарисует на носу самолета куклу, чтобы окончательно сделать его своим. К тому времени, как они отправятся в Польшу, он уже хорошо освоит «Долли III».

Он нырнул вниз, резко взмыл кверху и сделал несколько «голландских шагов», виляя корпусом, пролетел сквозь облачность, потом закончил их и сделал полупетлю-полубочку «иммельмана». Все это время он бормотал «Правила Мэлана» – чтобы сфокусироваться и избежать воздушной болезни.

«Правила» были вывешены в каждом бараке ВВС: «Десять заповедей», как прозвали их летчики, – и они не шутили.

«МОИ ДЕСЯТЬ ПРАВИЛ ВОЗДУШНОГО БОЯ» – так было написано на плакате жирным шрифтом. Джерри знал их наизусть.

– «Жди, пока не увидишь глаза противника», – еле слышно бормотал он.

– «Стреляй короткими одно-двухсекундными очередями и только тогда, если уверен, что попадешь, если твой прицел НАВЕДЕН точно». Он посмотрел на свой прицел и на секунду растерялся. Вместо него там была камера. Блин!

– «Когда стреляешь, не думай больше ни о чем, сосредоточься, соберись, положи обе руки на ручку управления» – это к чертям. Кнопки управления камерой были не на ручке, они были на коробке, от которой тянулся провод к окну; сама же коробка закреплена на его коленке. Блин, ему придется все равно смотреть в окно и не пользоваться прицелом – если только обстановка не ухудшится, а тогда ему придется стрелять из пушек. И в таком случае…

– «Всегда внимательно следи за небом. Будь бдительным» – угу, правильно, это правило годится.

– «Высота позволяет взять инициативу в свои руки» – не в этом случае. Он будет лететь низко, под радаром и не будет ввязываться в бой. Впрочем, всегда будет вероятность, что его найдут. Если какой-нибудь немец увидит, что он летит в одиночку над Польшей, тогда лучший шанс на спасение – лететь прямо к солнцу и напасть оттуда. Эта мысль вызвала у него улыбку.

– «Встречай врага лицом к лицу». – Он фыркнул и согнул свое больное колено, нывшее от холода. Эх, если бы он увидел вовремя тот «мессер»!

– «Быстро принимай решения. Лучше действовать стремительно, даже если выбрал не лучшую тактику». – Уж это он быстро понял. Часто его тело действовало раньше, чем сознание регистрировало, что он что-то увидел. Сейчас высматривать нечего, да и от него это не требуется, но он все равно был настороже.

– «Никогда не лети по прямой более 30 секунд, когда находишься в зоне боевых действий». – Это точно не годится. Ему как раз придется летать прямо и ровно. И медленно.

– «Если пикируешь на противника, старайся, чтобы твоя эскадрилья была сверху и могла вовремя тебя прикрыть». – Не годится, у него не будет эскадрильи – и при мысли об этом он похолодел. Он будет совершенно один, и в случае неприятностей никто не придет ему на помощь.

– «ИНИЦИАТИВА, НАПОР, ДИСЦИПЛИНА и ВЗАИМОВЫРУЧКА – вот то, что имеет ЗНАЧЕНИЕ в воздушном бою». – Да, точно. Там они важны. А что важнее всего в разведке? Незаметность, скорость и – черт побери! – удача. Вот так точнее. Он тяжело вздохнул и нырнул, прокричав последнее из Десяти правил так, что оно эхом отразилась от плексигласа фонаря.

– «Быстро напал – нанес удар – ВЫШЕЛ ИЗ БОЯ!»





Говорят, что шея у пилота должна быть резиновая, но Джерри обычно заканчивал день полетов с таким ощущением, будто он закован в гипс от лопаток и выше. Он наклонил голову и стал свирепо растирать затылок, борясь с нараставшей болью. Он тренировался с рассвета, а уже близились сумерки. «Пилотам нужна шея на подшипниках», – подумал он. Надо добавить их к стандартному списку оборудования. Он тряхнул головой, словно мокрая собака, сгорбил со стоном плечи и снова стал сканировать вокруг себя небо сектор за сектором, все триста шестьдесят градусов. Каждый пилот делает это с религиозной истовостью, каждое мгновение. Ведь у всех только одна жизнь.

На прощанье Долли дала ему белый шелковый шарф. Он не знал, как она ухитрилась найти на него деньги, и она не позволила ему спрашивать, просто надела ему шарф под летную куртку. Кто-то сказал ей, что все пилоты «Спитфайров» носят такие, чтобы не натирать шею воротом, и она решила, что у него тоже должен быть шелковый шарф. Джерри вспомнил ласковое прикосновение ее пальцев, когда она надевала ему свой подарок, и поскорее прогнал эту мысль. Последнее, что ты можешь себе позволить в небе, – это думать о жене, если рассчитываешь когда-нибудь вернуться к ней. А он собирался вернуться.

Где же тот засранец? Отстал?

Нет, не отстал. Темное пятно выскочило из-за облака прямо над его левым плечом и нацелилось на хвост самолета Джерри. Джерри резко вывернулся, ввинтился высокой спиралью в то же облако. Тот гнался за ним, словно вонь за говном. Несколько мгновений они играли в догонялки, то выскакивая из облака, то ныряя в него – у Джерри было преимущество в высоте, он мог выполнить трюк появления из солнца, если бы солнце было, но осенью в Нортумберленде солнца не видишь неделями…

Ушел. Он слышал рокот того самолета – или ему показалось. Трудно сказать из-за шума собственного мотора. Ушел, его не было там, где он должен был находиться, по расчетам Джерри.

– О, вот ты как, да? – Джерри продолжал сканировать небо, по десять градусов каждую секунду – только так он мог быть уверен, что не пропустил ничего… Мелькнуло что-то темное, и сердце пилота дернулось вместе с его рукой. Вверх и прочь. Черное пятно пропало, но он продолжал набирать высоту, теперь медленнее, глядя по сторонам. Не стоит спускаться слишком низко, и он хотел сохранить высоту…

Облака были тут редкие, просто летящие волны тумана, но постепенно они густели. Джерри увидел, как с запада медленно надвигался облачный фронт, но он был пока еще далеко. Было холодно, его лицо застыло. Может, оно обледенеет, если он взлетит слишком высо… Вот.

Второй самолет был ближе и выше, чем он ожидал. Пилот заметил его в тот же момент и с ревом помчался на него сверху, он был уже слишком близко, чтобы Джерри мог увернуться. Он и не пытался.

– Угу, подожди у меня, маленький засранец, – пробормотал он, держа руку на ручке управления. Секунда, две – и он отжал ручку почти до самых яиц, резко рванул ее влево, аккуратно перевернулся и ушел от нападения длинными петлями из бочек.

Радио затрещало, и он услышал, как Пол Ракоши фыркнул в свой волосатый нос:

– Kurwa twoja mac! Где ты научился этому, шотландский засранец?