Серьга Артемиды

Аллилуев закивал. Настя кусала заусенец.

— Но это не сериал, — сказал Герман.

— Полный метр, — поддакнула Тонечка.

— Или короткометражка.

— Нет, не пойдет. Не уложиться.

Аллилуев переводил взгляд с одного на другую.

— Я попробую, — сказала ему Тонечка. — А потом мы покажем Александру Наумовичу, что у нас получилось.

— Вы бы лучше роман написали, Тонечка. Временной ресурс я вам изыщу.

Настя открыла было рот, чтобы закричать, что романы писал ее гениальный отец, а вовсе не ограниченная мать, но вошла бабка с корзинкой в руках. Из корзинки торчал зеленый лук.

— Как прекрасно, — сказала бабка, кажется, с удовольствием. — У нас гости! Тонечка, возьми у меня поклажу. Я ходила на станцию. Там у нас маленький рынок, вполне достойный.

Герман перехватил корзину.

— Я возьму, Марина Тимофеевна.

— Настя, накрывай на стол, — велела бабка. — Джессика, доставай из холодильника варенье.

— Да что варенье! Тут такая коробка!..

— Да, — оценила Марина Тимофеевна. — Коробка — загляденье. И сирень роскошная! Откуда такая?

— Сирень вам, Марина Тимофеевна, — галантно сказал Герман. — Добыта лично мной в цветочной лавке. Дальнейшие следы теряются. Откуда-то издалека ее возят.

Марина Тимофеевна полюбовалась сиренью и переставила в центр стола.

— Вы к нам по делу, Александр Наумович?

— Отчасти, — признался Герман и улыбнулся ей. — Лишь отчасти, Марина Тимофеевна.

— Как вас зовут, молодой человек?

Тонечка спохватилась:

— Мама, это Настин приятель Олег Аллилуев. Он режиссер.

— Какая у вас громкая фамилия, — похвалила Аллилуева Марина Тимофеевна. — За самовар отвечает Даня, правильно я понимаю? Настя, вынеси ему куртку, на улице свежо. Может быть, хотите обедать, молодые люди?

Молодые люди вразнобой отказались.

Тонечка открыла коробку. В ней оказались пирожные, уложенные в два этажа, как в старинных конфетных наборах.

— Внизу пирожное «картошка», — сказал Герман.

— Два? — спросила Тонечка, и он кивнул.

…У них «отношения», поняла Настя с ужасом. У них даже есть история, какая-то их личная история, связанная с этими пирожными!

…Ни за что не стану есть. В рот не возьму, ни крошечки, ни кусочка!..

Когда внесли самовар и все уселись за стол, Герман сказал, что узнал кое-что про серьгу Артемиды.

— Что вы узнали? — не поняла Марина Тимофеевна.

— У Светы Дольчиковой был… — Герман поискал слово. В присутствии Тонечкиной матери ему то и дело приходилось подбирать слова, все подряд не годились. — У Светы был возлюбленный. Василий Филиппов, режиссер.

— Который Ваня Сусанин? — уточнил Аллилуев. — У него псевдоним такой.

— Совершенно верно.

— Его отравили, — сказала Тонечка так, как будто «его наградили». Она была в прекрасном настроении, и все это видели. — Мы с Сашей приехали к нему, пытались помочь, но не смогли.

— Что за ужасы ты рассказываешь, — Марина Тимофеевна посмотрела сначала на нее, а потом на него.

Герман кивнул, подтверждая.

— Майор Мишаков, который ведет следствие об убийстве Дольчиковой, утверждает, что Василия отравили, — продолжала Тонечка. — И я подумала, что из-за очень ценного украшения. Его жена и предыдущая подружка рассказали, что он хвастался перед ними страшно ценной вещицей.


— Ты и с женой виделась, и с подружкой? — спросила Марина Тимофеевна с изумлением. — Тонечка, ты играешь в детектив? В настоящий? Где на самом деле погибают люди?!

— Мама, я хочу установить, почему они погибают, — сказала Тонечка твердо. Щеки и лоб у нее слегка покраснели. — Исключительно и только потому, что мне не все равно.

— Тебе любопытно, — уточнила Марина Тимофеевна.

— И любопытно тоже.

Настя перестала грызть заусенцы и боком присела за стол. И уставилась на мать.

— Я так поняла, — продолжала Тонечка, — что он каждой своей подружке дарил эту самую вещицу, время проходило, он ее тихонечко забирал, потом они расставались, а когда подружки начинали требовать подаренное назад, он говорил, что это фамильная ценность и она должна оставаться в семье. То есть у него и его жены. С женой он никогда не разводился.

— Значит, — быстро проговорила Настя, — я правильно догадалась! У Светы в часах была эта самая драгоценность!..

Вся компания посмотрела на нее.

— В часах? — переспросил Герман.

Настя встала, чтобы они все ее видели и слышали. Особенно мать.

— Именно в часах! — И она рубанула воздух рукой. — У нее были часы, почти такие же, как наши. Ба, где они?

Марина Тимофеевна поднялась.

— Сейчас.

В это время Даня втащил самовар, из которого густо валил дым. Началась суета.

— Даня, ну что ты, нужно было заглушку надеть!

— Заглушка в кармане. Насть, вытащи и нахлобучь. Куда ставить?

— Ах, боже мой. На подставку, куда же еще! И поверни, вот так!.. Какой чай завариваем? С мятой или черный?

— Мне с мятой! — сунулся Даня, стаскивая куртку.

— А мне черный с лимоном, — объявил Аллилуев.

— Мне с молоком, — вставил Герман.

— Меня кто-нибудь будет слушать?! — завопила Настя и топнула ногой. — Кажется, мы говорили об убийстве. Об у-бий-стве! Вы что?! Не понимаете?! Вам наплевать?!

Марина Тимофеевна быстро подошла и обняла ее. И поверх ее головы посмотрела на остальных.

— Тихо, тихо, — сказала бабушка и погладила внучку по спине. — Мы разговариваем об этом как раз потому, что нам не наплевать. Александр Наумович специально приехал, чтобы сообщить нам какое-то важное сведение. — И она опять погладила. — Ты лучше расскажи толком, что знаешь.

Удивительное дело. Бабкина рука, тонкая и сильная, словно смахнула с внучки горе и злость. Настя сильно сопела ей в плечо, но рыдать и кричать уже не хотелось.

— Давайте все сядем, — предложила Марина Тимофеевна. — Тонечка, ты заварила чай?

— Ба, дай свои часы!

Бабка положила перед Настей золотой браслет с медальоном. Солнце играло в камушках, зеленом и красных.

— Ба, открой, я забыла, как они открываются!

Бабка аккуратно подцепила ногтем замочек. Откинулась золотая крышка.

— У Светы были почти такие же часы, — заговорила Настя.

— Один в один, — поддакнул Аллилуев. — Она с ними не расставалась.

— Вот именно, — подхватила Настя. — И почти не снимала. Костюмеры на съемке подтвердили! Когда все-таки приходилось снимать, она часы отдавала им в руки, на сохранение.

— Какие костюмеры? — удивилась Джессика. — Не было там никаких костюмеров!

Аллилуев засмеялся.

— На всякой съемке, роза, обязательно и всегда бывают костюмеры!

— Света говорила, что боится свои часы потерять, потому что у нее в них вся жизнь! Вы поняли, да?! Да?!

Все смотрели на нее.