Смертельная белизна

– Как раз думаю, – сказал Страйк. – В этой коробке, я считаю, скрытно пронесли в дом гелий и резиновую трубку.

– Вот это да! – Робин навзничь упала на незастеленную кровать и уставилась в потолок.

– Очень умный шаг. Убийца даже мог прислать эту коробку под видом подарка, зная, что хозяин дома вряд ли ее вскроет, чтобы выпить бокал-другой.

– Здесь есть натяжка, – возразила Робин. – Что мешало ему просто вскрыть коробку? А то и передарить?

– Нужно выяснить, когда ее доставили, – сказал Страйк. – А между тем одна из второстепенных загадок получила свое решение. Нашелся зажим для банкнот – подарок Фредди отцу.

– Где?

– У Чизуэлла в кармане. На твоем снимке там что-то поблескивает.

– Так, – растерянно протянула Робин. – Значит, перед смертью он нашел эту вещицу?

– Ну, найти ее после смерти было бы затруднительно.

– Ха-ха, – саркастически произнесла Робин. – Как будто других возможностей не существует.

– Что убийца подбросил этот зажим мертвецу в карман? Рад, что ты догадалась. А вот Иззи была поражена, когда эта вещь обнаружилась в кармане покойного: найди отец ее при жизни, заявила Иззи, он бы непременно поделился этой вестью. А так из-за этой потери он устроил жуткий скандал.

– Действительно, – согласилась Робин. – Я слышала, как он учинил телефонный разнос персоналу отеля. Надеюсь, с этого подарка сняли пальчики?

– Угу. Ничего подозрительного. Только отпечатки Чизуэлла, но на данном этапе это ничего не значит. Если в доме был убийца, он, безусловно, орудовал в перчатках. Я еще задал Иззи вопрос насчет погнутого клинка; мы оказались правы. Это старая шпага Фредди. Как она погнулась – никто не знает, но и на ней были отпечатки одного только Чизуэлла. Можно предположить, что Чизуэлл в сентиментальном подпитии снял ее со стены и случайно наступил на клинок, но повторюсь: то же самое мог сделать и убийца в перчатках.

Робин вздохнула. Значит, она рано радовалась, что нашла записку.

– Так что же: ни одной реальной зацепки?

– Не гони лошадей, – сказал Страйк. – Хорошие вести оставляю напоследок. Иззи раздобыла новый номер телефона той девушки, Тиган Бутчер, которая работала в конюшне и может подтвердить алиби Кинвары. Я тебя попрошу ей позвонить. Мог бы и сам, да боюсь ее напугать.

Под его диктовку Робин записала цифры.

– А после разговора с Тиган позвони Рафаэлю, – добавил Страйк и продиктовал номер, полученный от Иззи. – Хочу раз и навсегда прояснить, чем он занимался в то утро, когда скончался его отец.

– Сделаю. – Робин только обрадовалась конкретным поручениям.

– Барклай снова займется Джимми и Флик, – сказал Страйк, – а я… – Он выдержал небольшую театральную паузу, и Робин засмеялась:

– А ты…

– …опрошу Билли Найта и Делию Уинн.

– Что? – Робин не поверила своим ушам. – Как ты проникнешь в лечеб… а эта никогда в жизни не согласится…

– Вот тут ты ошибаешься, – сказал Страйк. – По моей просьбе Иззи откопала в бумагах Чизуэлла номер Делии. Я уже с ней созвонился. Скажу честно: был готов, что она пошлет меня куда подальше…

– …только более возвышенным стилем, насколько я знаю Делию, – предположила Робин.

– …и в начале разговора подумал, что так оно и будет, – признался Страйк, – но, как оказалось, произошло непредвиденное: исчез Аамир.

– Что? – встрепенулась Робин.

– Не волнуйся. «Исчез» – это по словам Делии. На самом деле позавчера он уволился и съехал из дома, так что в списках пропавших без вести его искать не стоит. Она пыталась до него дозвониться, но он не берет трубку. Делия винит меня, потому что я – опять же, выражаясь ее словами, – «профессионально его обработал», когда заявился к нему с вопросами. По ее мнению, у него очень хрупкая душевная организация и, если он что-нибудь над собой сотворит, это будет на моей совести. Так что…

– …ты пообещал его разыскать в обмен на беседу с ней?

– А вот тут ты совершенно права, – сказал Страйк. – Она с готовностью ухватилась за такое предложение. Считает, что я смогу его успокоить, внушить, что никакой угрозы для него нет, и заверить, что все нелицеприятные факты, которые я услышу о его персоне, дальше меня не пойдут.

– Надеюсь, с ним ничего не случилось, – в тревоге заговорила Робин. – Меня он действительно недолюбливал, но это лишь доказывает, что он умнее их всех. Когда у тебя встреча с Делией?

– Сегодня в семь вечера, у нее дома, в Бермондси. А завтра после обеда, если все пойдет по плану, переговорю с Билли. Барклай говорит, Джимми в это время к брату не собирается, так что я уже созвонился с больницей. Теперь жду подтверждения от лечащего врача-психиатра.

– Неужели ты рассчитываешь, что тебе позволят его опросить?

– В присутствии медиков – да. Врачам будет интересно проверить, не прояснится ли у него сознание от разговора со мной. Он сейчас опять на таблетках и чувствует себя гораздо лучше, но без конца рассказывает историю о задушенном ребенке. Если медики придут к единому мнению, меня прямо завтра пустят в надзорную палату.

– Что ж, замечательно. Хорошо, когда дело не стоит на месте. Видит Бог, нам нужны хоть какие-нибудь подвижки… даже если дело коснется смерти, которую нам не поручали расследовать, – вздохнула она.

– Возможно, рассказ Билли вовсе не коснется смерти, – сказал Страйк, – но, если мы не докопаемся до истины, это будет висеть надо мной всю жизнь. Сообщу тебе, как пройдет встреча с Делией.

На прощание пожелав ему удачи, Робин завершила разговор, но осталась лежать на смятой постели. Через несколько секунд у нее вырвалось:


– Blanc de blancs.

И опять ее волной тоски захлестнули какие-то смутные воспоминания. Где же раньше встречала она, подавленная и измученная, эту фразу?

– Blanc de blancs, – повторяла она, вставая с постели. – Blanc de… Ой!

В голую стопу впилось что-то маленькое и очень острое. Наклонившись, Робин подняла серьгу-гвоздик с бриллиантом.

Вначале она лишь походя бросила взгляд на это украшение; пульс оставался ровным. Чужая вещица. Таких пуссет с бриллиантами у нее отродясь не бывало. Удивительно, как она не наткнулась на этот гвоздик еще ночью, когда ложилась спать подле храпевшего Мэтью. Наверное, ступила рядом; но еще вероятнее, что сережка запуталась в постельном белье и упала на ковер, когда Робин откинула одеяло.

Разумеется, в мире есть множество пуссет с бриллиантами. Однако совсем недавно внимание Робин привлекли сережки, принадлежавшие Саре Шедлок. Та щеголяла в них во время ужина, на котором присутствовали Робин с мужем, – в тот самый вечер, когда Том набросился на Мэтью с неожиданной и, казалось бы, беспричинной злобой.

С минуту, тянувшуюся бесконечно долго, Робин, сидя на краешке кровати, задумчиво рассматривала бриллиант. Затем она аккуратно положила пуссету на ночной столик, взяла телефон, зашла в «настройки», чтобы заблокировать определение своего номера, и набрала Тома.

После пары гудков раздался его голос, вроде бы раздраженный. На заднем плане телеведущий разглагольствовал о приближающейся церемонии закрытия Олимпийских игр.

– Да, алло?

Робин повесила трубку. Том не пошел играть в мини-футбол. С телефоном в руке она застыла на краю громоздкого супружеского ложа, которое в свое время с таким трудом затащили по узкой лестнице этого очаровательного арендованного дома; в памяти один за другим всплывали те очевидные знаки, на которые она – сотрудница детективного агентства! – сознательно закрывала глаза.

– Какая же я дура, – тихо сказала Робин, обращаясь к пустой, залитой солнцем комнате. – Дура набитая.





54




Весь твой мягкий, честный душевный склад… твой высокий образ мыслей… твоя неуязвимая честность известны и ценятся у нас здесь всеми…

Генрик Ибсен. Росмерсхольм



Близился вечер, но солнце еще не померкло, а сад перед домом Делии уже погрузился в тень, что делало его безмятежным и печальным по контрасту с пролегавшей за воротами оживленной и пыльной дорогой. Нажимая на дверной звонок, Страйк заметил две собачьи кучи на безукоризненной во всем прочем лужайке перед домом и с удивлением подумал: кто же теперь, после расторжения брака Делии, помогает ей с такими рутинными обязанностями?

Дверь отворилась, и перед ним предстала министр спорта в непроницаемых черных очках. Пожилая тетушка Страйка из Корнуолла назвала бы ее облачение балахоном: фиолетовый халат до коленей, с начесом и пуговицами до самой шеи, в котором она немного походила на священнослужителя. За ее спиной стояла собака-поводырь и смотрела на Страйка темными печальными глазами.

– Здравствуйте, это Корморан Страйк, – сказал детектив, не двигаясь с места.

Одно это приветствие мало о чем ей говорило: возможности узнать его по внешнему виду или каким-либо другим отличительным признакам у нее не было, и только звучание голоса позволило ей понять, кого она впускает в свой дом.

– Мы говорили по телефону, и вы попросили меня заехать к вам домой.

– Да, – произнесла она без тени улыбки, – что ж, входите.

Держась рукой за ошейник лабрадора, она отступила, давая Страйку пройти. Он вытер ноги о коврик и вошел в дом. Из комнаты, которая, по-видимому, служила гостиной, доносилась музыка: сквозь громкие звуки струнных и деревянных духовых инструментов прорывались тяжелые удары литавр. Страйк, выросший с матерью, которая слушала в основном только металл, имел очень смутное представление о классической музыке, впрочем, ее неясное звучание и тревожность никогда особенно его и не привлекали. Свет еще не включили, и в прихожей царила темнота; ничего особенно примечательного здесь не было, кроме разве что бурого узорчатого ковра, практичного, но весьма неказистого.

– Я сварила кофе, – сказала Делия. – Вы не поможете мне отнести поднос в гостиную?

– Конечно, – ответил Страйк.

Он последовал за лабрадором, который, слегка виляя хвостом, неслышно шел по пятам за Делией. Под звуки симфонии, которые становились все отчетливей, они дошли до гостиной, и Делия слегка коснулась пальцами дверного проема, на ощупь определяя, куда идти.

– Это Бетховен? – спросил Страйк, чтобы как-то прервать молчание.

– Брамс. Симфония номер один, си минор.

На кухне отсутствовали острые углы. Командные кнопки духовки, как заметил Страйк, были помечены выпуклыми цифрами. К пробковой доске для заметок крепился список телефонных номеров под заголовком: «В ЭКСТРЕННЫХ СЛУЧАЯХ», предназначенный, вероятно, для уборщицы или приходящей домработницы. Пока Делия переходила к столешнице напротив, Страйк достал из кармана пальто мобильный телефон и сфотографировал номер Герайнта Уинна. Нащупав вытянутой рукой обод глубокой фаянсовой раковины, Делия развернулась и направилась к подносу, уже нагруженному кружкой и кофейником со свежесваренным кофе. Рядом стояло две бутылки вина. Делия нащупала обе, повернулась и протянула их Страйку, по-прежнему не улыбаясь.

– Которое в какой руке? – спросила она.

– В левой – «Шатонёф-дю-Пап» урожая две тысячи десятого года, – прочел Страйк, – а в правой – «Шато Мюзар», две тысячи шестого.

– Я выпью бокал «Шатонёф-дю-Пап», если вы возьмете на себя труд откупорить бутылку и налить мне вина. Мне подумалось, что вы воздержитесь от спиртного, но если нет – угощайтесь.

– Благодарю, – сказал Страйк, берясь за штопор, лежащий рядом с подносом, – я ограничусь кофе.

Она молча направилась в гостиную, предоставив ему идти сзади с подносом в руках. В комнате витал густой аромат роз, отчего ему на миг вспомнилась Робин. Пока Делия, ощупывая кончиками пальцев мебель, искала кресло с широкими подлокотниками, Страйк рассмотрел четыре больших цветочных букета, которые своими яркими оттенками красного, желтого и розового оживляли унылый интерьер. Делия прижалась икрами к креслу, чтобы найти середину, и аккуратно села, после чего повернулась лицом к Страйку – как раз в тот момент, когда он опускал поднос на стол.

– Вас не затруднит поставить мой бокал вот сюда, под правую руку, на подлокотник? – сказала она, постукав по дереву, и Страйк подал ей вино под взглядом добрых, сонных глаз палевого лабрадора, который плюхнулся на пол у ног хозяйки.