Старшая подруга

– Я. – Ульяна поднялась обратно и встала перед ней.

– Зачем?

– Мне… нужна Евгения Золотова. – Она заставляла себя говорить спокойно и твердо, однако пальцы ее похолодели.

На лице глазастой отразилось слабое удивление.

– Это я. Вы кто? Чего хотели?

– Я ваша дочь. Ульяна Золотова. – Сколько раз Ульяна репетировала эту фразу, повторяя ее на все лады. Холодно, надменно, укоризненно, презрительно, всяко. Но только не так, как это вышло у нее сейчас.

Голос предательски дрогнул и сорвался на полушепот. Женщина не отрывала от нее огромных, воспаленных глаз.

– Кто? Ульяна? Но я не знаю никакой Ульяны.

Она испуганно отступила на шаг, поплотней закуталась в шаль.

– Я ваша дочь. Вы отдали меня в дом малютки, здесь, в Курчатове. Потом меня перевели в областной детдом. Я видела свое личное дело. Там написано, что моя мать Евгения Геннадьевна Золотова, проживающая по этому адресу. – Ульяна чувствовала себя не в своей тарелке.

Она рассчитывала увидеть мать успешной и довольной, наслаждающейся жизнью, позабывшей о брошенном ребенке. Но перед ней стояла тяжело больная, умирающая женщина, по всем признакам совершенно одинокая и глубоко несчастная. Глазастая тихо вскрикнула и прижала тощие руки к груди.

– Господи! Так это ты. – Она слегка посторонилась, пропуская Ульяну в квартиру. – Заходи, что ты стоишь.

Ульяна вошла в узкий и темный коридор. Вокруг стоял крепкий запах лекарств. Женщина нашарила на стене выключатель. Загорелся тусклый свет. Она закрыла дверь и поманила Ульяну за собой в комнату.

У стены стояла разобранная тахта, на ней лежала подушка в несвежей наволочке и байковое одеяло болотного цвета без пододеяльника. Рядом на табуретке примостился железный чайник с узким и длинным носиком. Женщина, едва зашла, тут же без сил опустилась на тахту, жадно глотнула прямо из чайника.

– Ты прости, хвораю я. Мочи нет совсем. Садись вон, там стул есть.

Ульяна послушно опустилась на единственный стул, стоящий у окна.

– Вот ты какая. – Золотова глядела на нее пристально и жадно, точно боялась, что она исчезнет. – Красивая. Я тоже была красива в твои годы. Тебе сколько?

– Двадцать четыре.

– А мне восемнадцать было, когда я тебя родила. Отец твой погиб. Убили его. – Золотова пригладила жидкие волосы и снова хлебнула из чайника.

– У меня был отец? – удивилась Ульяна. Почему-то она была уверена, что мать зачала ее по случайности, от первого встречного.

– Конечно, был. Кеша его звали, Инокентий. Он был врач, хирург.

– Врач? – Ульяна недоверчиво смотрела на Золотову.

Неужели все не просто так, неужели произошла какая-то трагедия, из-за которой та вынуждена была бросить ее на произвол судьбы? Или тетка бессовестно врет, выгораживая себя?

– Врач, – спокойно повторила Золотова. – Мы работали вместе, в одной больнице. Я санитаркой была. Ты замужем? Семья есть?

– Нет семьи. Был парень, погиб. Угорел. Больше никого не было.

Золотова молча качала головой.

– Это ты в меня такая несчастливая. Я тоже Кешу любила, да потеряла. Учишься, работаешь?

– Работаю. Уборщицей в детдоме.

– Что ж так-то? И не пробовала поступить куда? Хоть в техникум?

– Я медицинское окончила. Потом в Москву поступала, в Первый мед.

– Не может быть! – Золотова всплеснула руками. – Не прошла?

– Прошла. Но учиться не стала.

– Почему же?

– Близкий человек заболел. Пришлось вернуться домой. Заботиться о ней.

– О ней? Это женщина? – Золотова слегка прищурилась.

– Да. Она меня вырастила. Она мне как мать.

– Так тебя, стало быть, удочерили?


– Нет. Я выросла в детдоме. Это воспитательница. Она заботилась обо мне, вылечила, выходила.

– Ну да, – пробормотала Золотова. – Ты же была больная. Что-то с ножками.

Она замолчала, опустив глаза. Молчала и Ульяна. Гнев ее на мать отчего-то совсем улетучился. Ей было невероятно жаль эту истощенную, чуть живую женщину, существующую в ужасной нищете и одиночестве.

– Зачем ты пришла? – спросила Золотова после долгой паузы. – Посмеяться надо мной? Так смейся – вон я какая. Скоро помру. Квартира тебе достанется. Ты, может, за этим и пришла?

– Мне не нужна ваша квартира, – сухо проговорила Ульяна. – И я не думала над вами смеяться.

– Что же тогда? – Золотова смотрела на нее с недоумением.

– Я просто. Пришла посмотреть. На свою родную мать. – Говорить было тяжело. Ульяна после каждой фразы делала остановку.

– Просто посмотреть. – Золотова снова кивнула и вдруг закашлялась.

Кашляла она долго и натужно, задыхаясь. Губы ее посинели, на шее набухли жилы. В какой-то момент Ульяна испугалась, что она упадет замертво прямо перед ней. Наконец Золотова перестала кашлять, напилась воды, вытерла мокрое лицо тыльной стороной ладони.

– Посмотреть. А чего смотреть-то? Видишь, какая я? Второй год болею. Недолго осталось. – Она вдруг усмехнулась, на скулах ее ходили желваки.

В этот момент Золотова напомнила Ульяне ее саму, точно она в зеркало погляделась и увидела в нем свое отражение. Что-то екнуло у нее в самом сердце, как когда-то давно, когда она шла рядом с Колькой, а над головами у них заливался соловей.

– Мама… – Губы ее сами прошептали это слово. Она никогда прежде не произносила его вслух. Даже обращаясь к Арсении. – Мама, мамочка…

По щекам Золотовой покатились слезы. Она встала с постели и приблизилась к Ульяне. Та тоже вскочила со стула. Золотова обняла ее, руки у нее были холодными, как ледышки.

– Доченька моя… – Она прижалась виском к Ульяниной щеке. – Прости меня, доченька. Прости.

– Прощу, – шепотом произнесла Ульяна, глотая слезы.

Потом они, обнявшись, сидели на тахте и плакали. Потом пили чай – в холодильнике было шаром покати, и Ульяна сбегала в ближайшую «Пятерку» и накупила всякой всячины: сыра, колбасы, конфет, фруктов. Евгения есть почти не могла, посасывала конфетку и дула горячий чай чашку за чашкой.

Они говорили весь вечер и всю ночь, до самого рассвета. Евгения рассказала Ульяне все про свою трагическую любовь, про неожиданную беременность, про роды. Про то, как не смогла заботиться о ребенке, испугалась ответственности. Не забыла упомянуть и про Елену. Ульяна не могла взять в толк – как же так? Подруге Жениной на момент ее рождения было столько, сколько ей сейчас. Вполне зрелый возраст для того, чтобы помочь убитой горем соседке справиться с малышом.

Евгения еще подлила масла в огонь:

– Если б не она, не Ленка, я б тебя ни в жизнь не бросила бы. Она насела на меня, пристала как банный лист: откажись да откажись. Ну я и не выдержала. – Она хлюпала носом, ревела навзрыд, прерывая рыдания судорожным кашлем.

А Ульяна думала мрачную думу. Найти бы эту столичную фифу да поглядеть ей в лицо. Вона как – натворила делов и была такова, умотала в свою Москву. А они с матерью всю жизнь мучились друг без друга. Оставь Женька Ульяну, глядишь – была бы здорова. Не проглядела бы болезнь, начала бы вовремя лечиться. А так – только душу травить: нашла мать для того, чтобы скоро ее снова потерять.

Ульяна вымыла Женьку в ванной, постирала грязное белье, высушила, выгладила. Закупила продуктов столько, на сколько хватило у нее денег. Женька робко просила ее остаться.

– Не уезжай, доченька. Недолго мне тебя заботить. Побудь со мной, хоть чуть-чуть еще.

Но как могла Ульяна остаться, когда дома ее ждала тихая и блаженная Арсения? Кто будет за ней приглядывать, если она переселится в Курчатов? В конце концов, она пообещала матери, что будет часто приезжать. Раз в две недели. Та и этому была рада. Она не могла поверить в то, что дочь нашла ее и простила. Все твердила слова раскаяния, целовала Ульяну, крестила на прощание…

Ульяна вернулась, и началась кочевая жизнь. Каждую пятницу она садилась в автобус и ехала в Курчатов. С Арсенией оставалась тетка Олеся, не за просто так, Ульяна ей платила. Женька уже почти не вставала. Целый день лежала в постели, на улицу не выходила. Ела как птичка, чуть поклюет – и ее сразу начинало тошнить. Ульяна перед отъездом набивала холодильник, возвращалась – продукты успевали испортиться. Она выбрасывала их, мыла полки, покупала все заново. Приводила в порядок квартиру, готовила. Потом сидела у постели матери, держа ее за руку.

Она даже не отдавала себе отчета в том, что вся ее жизнь превратилась в уход за тяжело больными женщинами. На себя не оставалось ни минутки: работа в две смены, подсобное хозяйство в деревенском доме, кормежка и туалет умирающей и бесконечная дорога в трясущемся автобусе.

Время летело стремительно и незаметно. Миновал год, за ним другой. Зимой, под самый Новый год, Евгения умерла. Этого следовало ожидать, она и так продержалась дольше обычного при таком диагнозе. Однако для Ульяны смерть матери стала ударом. Пока устраивались похороны, она еще держалась, но когда миновало 40 дней, на нее навалилась черная депрессия.

Она сидела одна в пустой квартире, сгорбившись и уронив руки, и анализировала свою жизнь. 26 лет, одна-одинешенька. Ни образования нормального, ни хорошей работы. Диплом медсестры пропадал без надобности, сначала Ульяна не могла работать в больнице, потому что там мало платили, а загрузка была приличной – ей несподручно было ухаживать за Арсенией. А теперь она давно потеряла квалификацию. Мужчины у нее не было уже несколько лет. Мать стала для нее кем-то вроде ребенка, в отличие от безумной Арсении с ней можно было поговорить, излить душу. И вот теперь и этого не стало…

Ульяна вымыла квартиру дочиста, выскребла все углы и сдала за копейки – все какое-то подспорье к ее небогатой зарплате. Затем она вернулась к Арсении.

Однако довольно скоро ее стало несказанно раздражать все вокруг. Привычный домик казался отвратительно убогим, от копания на грядках болела спина. Работа тоже постыла и надоела. Ульяне хотелось вырваться из этого тесного, душного пространства, глотнуть свежего воздуха, стать такой, как все ее ровесницы, – модной, стильной, сексуальной. Она все чаще вспоминала столицу, как она жила в общаге, сдавала экзамены, гуляла вечерами по нарядным улицам в многолюдной толпе. Ей ужасно хотелось уехать, но как? На кого оставить Арсению?

И тут судьба дала ей шанс. К тетке Олесе приехала племянница, симпатичная девчонка, милая и добродушная. Приехала надолго, возможно, навсегда – родители девушки умерли, кроме Олеси у нее никого не было. Они с Ульяной быстро подружились. Шура – так звали Олесину племяшку – устроилась работать в местный магазин продавщицей. Времени свободного у нее было много, и она с удовольствием стала помогать Ульяне ухаживать за Арсенией. Как-то в разговоре Ульяна обмолвилась о том, что мечтает пожить в столице.

– Так в чем вопрос? – тут же отреагировала Шура. – Поезжай. А за тетей Арсенией я пригляжу. Мне не впервой, я дома сначала за бабушкой ходила, потом за мамой. Болезные у меня все в роду. – Шура вздохнула и повторила: – Поезжай.

Ульяна скептически отнеслась к ее словам. Однако они запали ей в голову. Терпеливая, добродушная, ловкая Шура была бы прекрасной сиделкой. Месяц Ульяна колебалась. Потом решилась. Оставила Шуре часть внушительной суммы, накопленной за долгое время. Другую часть, поменьше, взяла с собой. Уволилась с работы и уехала в Москву.

Она не вполне понимала, что будет делать и чем жить. Думала понемногу оглядеться, развеяться, а там видно будет. Сняла комнату в общежитии за копейки, устроилась курьером в фирму, торгующую медицинским оборудованием. Работа ей нравилась – целый день на воздухе, ходишь, смотришь, набираешься впечатлений. И деньги каждую неделю, не надо долго ждать получки. Она исправно звонила Шуре, та рапортовала, что у них все в порядке.

Ульяна наслаждалась свободой, столичной жизнью, прикупила себе шмоток, пару раз сходила в театр. Жизнь постепенно налаживалась, но почему-то она по-прежнему не чувствовала себя счастливой. Что-то мешало ей, скребло внутри, точно острые кошачьи когти, не давая привольно дышать. И постепенно Ульяна стала понимать, в чем причина ее тоски и хандры.

Неведомая Елена, злой гений, разрушивший их семью, – она была где-то рядом. Жила в Москве, в ус себе не дула, никак не поплатившись за свой подлый поступок. И если раньше идея разыскать и покарать обидчицу была лишь бесплодной мечтой несчастной, обиженной и одинокой девчонки, то сейчас Ульяна почувствовала в себе силы для ее осуществления.

В Курчатове, в квартире матери, остался фотоальбом. Ульяна съездила туда, попросила жильцов отдать его ей. Долго сидела в сквере напротив дома, листая пожелтевшие, пыльные страницы. Вот сама Женька, юная и красивая, как модель. Вот отец – тоже красивый, серьезный и немного грустный. Внешне Ульяна на него очень походила. Вот еще какие-то дальние родственники, знакомые.

Ульяна терпеливо искала то, что ей было нужно. И нашла! Со снимка на нее смотрела девушка приблизительно ее возраста, миловидная, с чуть тяжеловатым подбородком и пристальным, тяжелым взглядом. Под фотографией была подпись: «Лена Кудрявцева». Ульяна решительно выдрала фото из альбома и спрятала в сумку.

Она вернулась в Москву и принялась за поиски. Первым делом прошерстила все социальные сети. Ей повезло. Очень скоро она обнаружила в Фейсбуке страничку некой Елены Громовой, в девичестве Кудрявцевой. Среди указанных мест работы числился сад в городе Курчатове. Время, когда она там работала, примерно совпадало с годом рождения Ульяны. Она дотошно сличила фотографии. Сходство было однозначным. Конечно, Елена постарела, расплылась, однако черты лица были узнаваемы. А главное, взгляд! Он по-прежнему оставался все таким же жестким и тяжелым, без тени сомнения. По мнению Ульяны, человек с таким взглядом мог спокойно распорядиться чужой жизнью без угрызения совести. Она поняла, что пришло время действовать.