Уютные люди. Истории, от которых на душе тепло

– Она где-то потеряла своего рака-отшельника! Она же обычно к его раковине прикрепляется! – так я сказала. А пожилая женщина вздохнула и ответила, что рак-отшельник умер, наверное. И актиния осталась одна. И теперь не может нормально жить. Может, и не хочет. Вот и приплыла на мелководье. Женщина помоложе предположила, что рак-отшельник нашел себе другую актинию. Может, эта плохо ловила рыбок. Она какая-то больная, вялая. Вот он ее оторвал от ракушки и выбросил. Нашел получше. А молодая женщина уверенно заявила, что это молодая актиния. Она в поиске подходящего рака-отшельника. Для этого и сидит на мелкоте. Ждет.

Мужчины стали осторожно трогать актинию. Просто чтобы проверить, все ли с ней хорошо. И актиния тут же прилипала к рукам так доверчиво, что мужчины даже растрогались. Актинии все равно было, к кому прилипнуть. Наверное, она напугана. Ей страшно!

И все решили спасать актинию. Надо ее отнести туда, где глубоко. Аккуратно отнести! Там она спасется. А здесь ее нагревает солнце; или какой-нибудь злодей может ее поймать и мучить. Бывают такие живодеры!

В общем, взяли детское ведерко. Мужчины бережно актинию туда посадили и отнесли на глубину. И там отпустили ее. Пусть живет! А женщины сказали, что она обязательно найдет себе рака-отшельника. Их много в море. И такая красивая актиния всем нужна, правда?

Конечно, правда. Я это точно знаю. Обязательно это создание найдет себе того, кто ей нужен. С кем можно вместе жить и помогать друг другу выживать. Рано или поздно, все найдут себе пару. Так устроен мир. А люди – люди в основном добрые. По большей части так. Я это сама видела.

Мы ушли. А они все остались и стали разговаривать. Мужчины и женщины. Наверное, про судьбу спасенной актинии и вообще – про жизнь…





Туземцы ловили обезьян оригинальным способом —


в кувшин с узким горлышком насыпали орехи. Обезьяна находила кувшин, запускала лапку в него и хватала орехи. Но вынуть лапку с орехами не могла – горлышко не пускало. Отчаянные попытки достать вожделенные орехи ни к чему не приводили. Обезьянка впадала в азарт – орехи очень нужны! Они же уже в руке, ощутимы, схвачены! Выпустить их не хочется. Хочется достать во что бы то ни стало. И тут приходили ловцы обезьян. И преспокойно хватали жертв собственной алчности.

Так бывает и с людьми. Человек вцепился в того, кому он не нужен, кто его не любит и не ценит, но находится рядом. Дразнит своей мнимой доступностью. Играет в отношения и обижает недостойным поведением. Надо уйти, разжать лапку и отправиться на поиски других орехов, других плодов. Но так жалко разжать пальцы и отпустить схваченное, уже почти мое, уже осязаемое, ощутимое… И человек предпринимает сотни бесплодных попыток, перестает видеть окружающий мир, утрачивает внимание и осторожность. Приходят опасности, болезни, неудачи, силы тают, падает самооценка… Всего-то и надо осознать тщетность усилий и разжать пальцы. Но они не разжимаются. Весь мир сосредоточен на кувшине с орехами. Вот на этих бесплодных и опасных усилиях.

Так бывает и с работой. Обещают прибавку жалованья, вожделенное повышение, улучшение условий, – да что угодно обещают. Или сам человек надеется. И из-за пригоршни орехов губит свою жизнь, здоровье, возможность карьеры. Он тщетно выколупывает орехи из кувшина и не видит других возможностей. А ловцы обезьян посмеиваются в кустах над этими усилиями.

То, что есть в руке, то, во что мы вцепились, – не всегда можно достать из кувшина, вот в чем дело. Если хорошенько поразмыслить и сравнить окружность горлышка с размером горсти – многое станет понятным. Надо или разжать пальцы, отпустить приманку и стать свободным. Или так и сидеть, пыхтя, с кувшином-ловушкой, пока не попадешь в плен или с голоду не умрешь. Иногда надо разжать пальцы и отпустить то, что кажется почти нашим. Почти доступным. Почти… Это просто приманка. Ловушка, в которую мы сами себя загнали.

Но так много людей сидят над своими кувшинами и крепко держат орехи, которыми им никогда не полакомиться. И говорят: «Но он же написал мне неделю назад «Привет!», «Но она же обещала со мной встретиться!», «Но мне же сказали, что через год могут повысить зарплату!»… Надо разжать пальцы, пока не поздно. Пока не попали в настоящий плен, из которого так просто не выбраться…





Овладевало ли вами внезапное и сильное желание


сесть в машину или в любой проходящий поезд, – все оставить, как есть, и уехать? Или купить билет на самолет и улететь в далекие края, хотя вы просто приехали в аэропорт проводить делового партнера и у вас полно дел, полно забот, платежей, назначенных встреч, – всего полно. Но желание такое сильное!

Понятно, что от себя не убежишь. И проблемы только усугубятся, если все бросить и сбежать. Надо работать, надо решать житейские вопросы, надо нести ответственность, – все это надо. Необходимо. Но дорога лечит. И не случайно у вас возник этот импульс. Да, отпуск надо планировать, надо копить деньги, распределять дела, все скрупулезно и тщательно просчитать и разузнать…

Но это уже не то. Совсем не то. Хотя правильно и разумно.

Иногда надо позволить себе маленькое путешествие, совершенно незапланированное. Проехать на электричке до близлежащего городка, где вы никогда не были. На трамвае даже отправиться не по привычному маршруту, а в другой конец города. Бесцельно покататься на трамвае, глядя в окно. Есть машина? Еще лучше. На машине можно поехать куда глаза глядят. И ехать, пока не устанешь. А потом отдохнуть хотя бы в бедной придорожной гостинице несколько часов. И все равно будет эффект путешествия, лечение дорогой.

Дорога дает ощущение выхода из тупика и замкнутого круга, вот в чем дело. Пока мы движемся, мрачные мысли не могут овладеть нами и погрузить в пучину отчаяния. Именно ощущение тупика предшествует депрессии и психологической смерти. Это доказано исследованиями.

Так одна женщина в тяжелое время нарезала бутерброды, собирала маленького сынишку в путь. И они в воскресенье ездили на электричке в соседний городок. А летом – в деревни покрасивее и побольше. Сколько было важных дел: изучать расписание, узнавать про достопримечательности – очень скромные, собираться в дорогу, наливать чай в маленький термос! Как хлопотал и радовался мальчик! Это было настоящее путешествие.

А иначе она бы сгинула и захирела бы от мрачных мыслей, тревоги и душевной боли. И выходные были бы полны страданий вперемешку с хлопотами по хозяйству. И малыш играл бы один в углу, все понимая…

Так они путешествовали. Понарошку почти. И это спасительное путешествие. В дороге мы отвлекаемся от повседневных забот и тревог. Мозг перенастраивается, обновляются нейронные связи. На самом деле становится лучше на душе, несмотря на хлопоты и дорожные неудобства. Очень странно, но иногда собаки и кошки выздоравливают в дороге, даже если были больны. Такое бывает.

А импульс все бросить и уехать – верный признак жестокого переутомления души. Можно понарошку все бросить. И недалеко уехать. Это все равно прекрасное лекарство для измученного и встревоженного сердца. А потом уж поедем в хорошее и обдуманное путешествие. Когда будет достаточно денег и времени. Как та мама с сынишкой. Сейчас они ездят по всему миру; ей удалось сберечь себя. И восстановить ресурс в трудные времена…





Не то обидно, что нет шоколадок; можно ирисками обойтись


Если всем дать по ириске. Пусть даже по не очень вкусной, засахарившейся, – но всем поровну. Обидно и тяжело на душе, когда одному дают шоколадку и по головке гладят. А другому дают старую ириску. Или просто фантик облизать. В кафе детям на десерт принести мороженое с клубникой. Полная вазочка мороженого, а сверху – три свежих ягодки. Мама заказала детям лакомство. Мама же любит своих сыновей. Толстенький мальчик помладше быстро съел свои ягодки, они ему очень понравились. А потом прижался к маме и заканючил тихонько; стал на ушко что-то говорить. И мама строго сказала старшему мальчику: «Володя, отдай клубнику Ванечке. Ты же уже большой. Мороженого вон как много. Ты вполне наешься!»

О, как вытянулось личико у Володи… Он умоляюще посмотрел на маму. А та строго посмотрела на него. Мальчик вздохнул и ложечкой переложил ягоды в вазочку брата Ванечки. О, какая умная улыбка промелькнула на лице Ванечки! С каким превосходством он посмотрел на старшего брата! Как медленно и со вкусом он стал есть клубнику, держа ее за зеленый хвостик…

«Что ж вы делаете, мама?» – так хочется сказать, но нельзя вмешиваться. Володя ковырял ложечкой мороженое, а мама говорила, что не надо было мороженое просить, если не хочешь. Вон как Ванечка хорошо кушает!

Кушать-то кушает. Но если дальше так пойдет, не впрок будет младшему эта клубника и вообще все, что отнимается у брата со взрослым именем «Володя». В семье, где один «Ванечка», а второго чуть не с отчеством называют, нет справедливости и нет истинной любви. Нарушение принципа справедливости плохо сказывается на судьбе и племени, и ребенка. Даже если любишь одного больше, – загадочно сердце человека! – все равно не следует хотя бы справедливость нарушать так явно. И наносить рану своему ребенку,

Он вырастет, ребенок. И запомнит эту клубнику; очевидно, это постоянно происходит между мамой и сыновьями. Ванечку несут на руках и осыпают поцелуями его пухлые щеки. А худенький Володя тащится за мамой с ворохом вещей и игрушек. И мама даже не оглядывается, только покрикивает повелительно: «Владимир, шевели ногами быстрее!» Хотя разница в возрасте между детьми невелика. Просто младший ревет басом, когда его ставят на землю и умоляют идти самостоятельно. Думаю, он с удовольствием поехал бы верхом на Владимире.

Так бывает не только в семье. Так бывает и на работе. Симпатичному любимчику отдают чужие клубничины и несут на руках. Да пусть несут! Не в этом дело. Дело в несправедливости, которую даже обезьяны понимают. Когда за выполнение одного и того же задания одним обезьянам давали виноград, а другим – огурец, мартышки с огурцом были грустными и плохо выполняли задание потом. Им обидно было. И людям обидно. Унижение это, вот что это такое.

И не надо удивляться, если Ванечка всю жизнь будет требовать чужие ягоды. А Владимир – не верить в любовь и справедливость…






Ненужная жестокость к близкому человеку, —


ее не замечают. И полагают, что делают правильно, хорошо делают, тренируют и воспитывают. Идут быстрым шагом, энергично, не замечая, что близкому тяжело. Он не успевает. Он еле тащится где-то сзади. И его окликают сурово: «Ну, где ты там? Ты отстал, давай скорее!» А он не может скорее. Но все равно идет. Его же зовут. Ждут, нетерпеливо притопывая ногой. И он ускоряет шаг из последних сил. Такая вот прогулка получается.

Это не со зла. Это у одного сил много, а у другого – мало. Он старый, толстый или два инфаркта перенес, как Каплер, муж поэтессы Юлии Друниной. Они вот так гуляли по берегу моря. Она привыкла ходить на войне в марш-броски, она героическая женщина была, фронтовичка. А Каплер, хоть и отсидел в лагере, много чего перенес, – но он еще и два инфаркта перенес. И ему было тяжело идти. Но он шел. Потому что любил. Любовь его заставляла идти, обливаясь по́том…

Ну зачем, зачем мучить другого человека? То, что нам легко и просто, ему, может быть, тяжело. Не каждый может жить в нашем ритме и нести те нагрузки, которые нам кажутся нормальными. И дергать старую собаку за поводок не надо, если она медленно идет. Она не может быстрее. Но ради вас она соберет последние силы и побежит, шатаясь…

Надо щадить близких. Не убивать их такими прогулками и упражнениями. Не нагружать их тяжким грузом, который мы преспокойно несем – а они не могут. Может, ребенок не такой сообразительный, как мы. Может, не такой усидчивый. Может, мужу тяжело на двух работах работать. Ну не может он. Но работает. Потому что мы же работаем на трех. Все это так грустно; и недаром мудрый Чехов написал: «Бог всем разную силу дал». Но про это как-то забывают те, кто привык ходить в марш-броски. И они кричат: «Быстрее! Давай быстрее!»… И другой идет быстрее. Хотя мы же просто живем. Мы просто гуляем по берегу моря. Не война ведь!

…А потом Каплер умер. Не от сердца, от тяжкой болезни. И все волновался, как же его Юлечка будет без него. Каково ей придется? Это же так тяжело – остаться одной. Хотя никто не мешает, не тянет назад, никого ждать не надо. Можно одному гулять по берегу моря в удобном ритме. Так ведь?

Не так. Просто мы иногда не понимаем, как тяжело другому. Он другой. Он делает все, что может, – мы же видим. Лучше идти медленно, но вдвоем, я так думаю.

Тем более жизнь – это долгая прогулка. И никогда не знаешь, насколько хватит собственных сил. Может, скоро и нас начнут ждать и подгонять те, кого мы любим…





Я вот видела одну маму с самообвинениями


И девочку с бантом в красной юбочке. Мама мне говорила, что страшно себя винит – она бывает резка с дочерью. Даже кричит иногда. Не на дочь, а просто кричит: «Боже мой! Дайте мне минуту покоя!» Еще и всуе Бога поминает. Она плохая мать и плохой человек! Она работает с утра до вечера, программист она, много работы и из дома. Но это ее не оправдывает! Ей надо сдаться в психбольницу, или она уже не знает, что делать!

Пока мы разговаривали, в комнату заходила девочка с бантом. Лет восьми. Не младенец. Несмотря на мамины жалобные просьбы подождать пятнадцать минут. Девочка говорила тонким голоском:

– Мама, можно я возьму грушу?

Мама разрешала немедленно и подвигала блюдо с фруктами. Девочка брала грушу, благодарила и уходила. А ровно через две минуты заходила снова. И говорила:

– Мама, груша невкусная. Можно, я возьму апельсин?

Вежливо так. Тоненьким голоском. Брала апельсин, благодарила и уходила. Но не успевала мама как следует себя обвинить, как девочка заходила и невинным голоском говорила:

– Мама, я хочу сока. Можно мне налить сока из холодильника?

Мама разрешала. А девочка с бантом приходила снова и спрашивала, прошло ли уже пятнадцать минут. И можно ли включить мультики пока?

Знаете, на губах девочки была такая улыбочка… Мама не видела. Девочка улыбалась тайком. И спрашивала, можно ли взять грушу. Вдруг эта груша лучше, чем та?

Может, вы скажете, что девочке не хватало внимания. И она это внимание таким образом получала. Доводила маму до истерики. Как Карлсон изводил Фрекен Бок.

Вполне эта девочка понимала, что делает. Отлично понимала. Нащупала слабое место и продолжала свою игру.

Можно было взять ее мягко за плечи и отвести в ее комнату. Но это насилие. Можно было резко велеть уйти. Но это насилие! Можно было убедительно поговорить. Но эта мама часами убедительно разговаривала с девочкой. А девочка плакала и отвечала, что она же просто спросила. Она же ничего плохого не делала!

Бедная мама. Я с детьми не работаю. Я только маме сказала, что такое трудно вынести, понимаю. Проблема есть. И надо ее решать с детским психологом…

А девочка снова зашла и тоненьким голосом еще что-то спросила. Настроение у нее было прекрасным.

– Мама, можно я возьму апельсин? – так мелодично и тоненько…





Стоит человеку раздражиться, расстроиться,


слегка устать, не выспаться, и он легко говорит: «У меня депрессия!» Хотя это просто плохое настроение. И стоит обстоятельствам измениться – плохое настроение пройдет. От «депрессии» и следа не останется.

Плохое настроение – это, знаете ли, роскошь. Тонкое душевное переживание, не всем доступное. Моя мама-свекровь осталась сиротой в 11 лет. Отца на фронте убили, а потом мать умерла. Мама училась в четвертом классе, отлично училась. Но пришлось идти работать в колхоз, был 1946 год. Работали все поголовно.

Мама работала. Неописуемая это была работа. Но ее пытливый ум занимала фраза, которую сказала одна богатая девочка. Девочка осталась в школе, а фраза – с мамой. «У меня плохое настроение!», – вот что сказала девочка. Обрубая сучья у поваленных деревьев, маленькая мама размышляла о том, что такое «плохое настроение». Очень хочется есть. Вкусной редьки с уксусом или кусочек хлеба, а к нему ложку постного маслица. Лакомств вот этих хочется. Но можно и мерзлой картошки, тоже вкусно. Это голод, это не настроение. Или вот ноги обморозились в рваных лаптях – это же тоже не плохое настроение? Это боль. Или пьяный мужик дал затрещину, чтоб сирота не вертелась под ногами. Это плохое настроение сделалось или голова гудит и слезы катятся?

Загадочное «плохое настроение» мама пыталась разгадать, когда босиком по снегу без документов сбежала с лесоповала в город. Когда пряталась под лавкой в поезде. Когда ночевала на станции. Когда устроилась нелегально нянькой в чужую семью, а потом на стройке училась на маляра. Голод, холод, страх, боль отлично она понимала. А настроение плохое – нет. Это какой-то секрет богатой девочки!

И только потом, когда дали маме угол в бараке и коечку детскую – она от голода и лишений так и не выросла, осталась ростом с четвероклассницу, – села она на коечку. Съела большой кусок хлеба. Тепло от печки, мама печку затопила. А за окном хмарь и холод. За стенкой сосед поет заунывную песню. И на работе денег не дали, обсчитали с авансом. И у мамы сделалось плохое настроение. Сыта, в тепле, бояться особо нечего, крыша над головой. А настроение – она почувствовала – какое-то плохое!