Вперед, русичи!
Часть 37 из 50 Информация о книге
– А вы чего заскучали, – положил конец их спору подошедший к креслу Юрий Александрович. – Вишь, как туземцы вас ублажают. Обрадовавшись его приходу, Павел как можно доходчивее рассказал молодому офицеру о своих проблемах. – Значит, вот так прямо возьмешь и уедешь? – недоверчиво покрутил тот головой, но за капитаном все же пошел. Георгий Тихонович не заставил себя долго ждать и вскоре пришел аккуратный, подтянутый, будто и не было трудного дня, и не спал он несколько минут назад. – Хоть и не верю я ни в какие сказки, – сказал он, выслушав парня, – но уж больно чудно с тобой все. Да и чудес на свете еще немало. Коли уж ты просишь, да еще за советом обратился, давай подумаем, как дело не испортить. Немудреный план действий родился быстро. – Только ты уж не подведи, – по-доброму улыбнулся капитан, когда все детали предстоящей операции были обговорены, – уж исчезай, пожалуйста, коли надо тебе так. А то лишь народ с тобой насмешим да и уважение аборигенов потеряем. – Не волнуйтесь, исчезну, – заверил его Павел. Через несколько минут Георгий Тихонович вернулся, видя за собой Качи. Павел, молча, смотрел на них, а капитан почтительно, но с достоинством попытался и словами, и жестами объяснить вождю, что «белое божество» в лице Павла, благополучно решив исход дела на острове, решило вернуться к себе, в небесное жилище. Не сразу, но Качи понял объяснения офицера. Глаза его возбужденно заблестели, и он, вернувшись к празднующим, громко прокричал что-то. Шум быстро смолк, и все, приблизившись, ждали, что скажет им вождь. Тот произнес короткую речь, во время которой показывал то на Павла, то вверх, объясняя им, видимо, какого зрелища они сейчас удостоятся. После чего обернулся, приложил руку к груди и вопросительно посмотрел на парня. Павел, волнуясь, поднялся, взял в руки длинную зеленую ветку, которую заранее принес ему Юрий Александрович, и поднял ее над толпой. – Мне уже пора. – От волнения голос его охрип, но он постарался говорить как можно громче. – Я и так здесь задержался, а мне еще Дашу найти надо. Рад, что встретил вас здесь, что вместе мы сумели отвести беду и, честное слово, даже жаль расставаться, но и остаться нельзя. Он говорил, обращаясь прежде всего к русским морякам, так как аборигены его слов понять не могли. Но тон он вынужден был держать торжественный, как и подобает божеству. Именно поэтому, он это понимал, слова его звучали не так тепло, как хотелось бы. И не мог он поддаться порыву и пожать на прощание руки этим мужественным людям в морской одежде. – Спасибо вам за все и прощайте. Удачи вам в вашем плаванье, – закончил он и, разломив зеленую ветку на три части, одну из них протянул Качи, другую Георгию Тихоновичу, а третью оставил себе, нашел глазами в толпе Семена, Юрия Александровича, поклонился им. – Прощайте, – сказал он еще раз и опустился в кресло. Проверив еще раз положение рычагов, Павел включил машину, и в безмолвной тишине, над затаившей дыхание людской толпой, послышался ее негромкий гул. Лица у стоящих посуровели, напряглись в ожидании неизвестного, а кое-кто из матросов в суеверном страхе осенил себя крестным знамением. Взглянув последний раз перед собой, Павел увидел стоявшего в напряжении вождя с веткой мира в руках и, повинуясь порыву, сорвал со своего костюма длинную медную цепочку и протянул тому. Восхищенно приняв этот щедрый дар, Качи не успел еще взглянуть на него, как вздрогнул от раздавшегося одновременно со всех сторон изумленного крика. Он быстро поднял глаза, но на площадке перед ним ничего и никого уже не было. Кресло вместе с Павлом бесследно исчезло… Вадька, как и обещал, вернулся домой к шести часам. Баба Надя уже была дома. Они с Митрием сидели на кухне, пили чай и о чем-то степенно беседовали. Едва взглянув на постную физиономию вошедшего, баба Надя поняла, что никаких новостей у того нет. Она не стала задавать лишних вопросов. – Ничего, – лишь успокоила она Вадьку, – вернется. Я уж Пашку знаю, никуда не денется, через день-другой объявится, да еще и с Дашенькой вместе. Вадька так и не понял, его она успокаивала или саму себя, но в ответ лишь тяжело и безнадежно вздохнул. Ничто его уже не радовало в этом веке. А вот Митрий, раскрасневшийся от горячего чая, радостно улыбался. – Давай руки мой да проходи на кухню чаевничать. – Заметив его взгляд на Митрия, бабуля пояснила: – У нас новости, да добрые. – Ну и что у вас за новости? – спросил он, выскочив из ванной и глядя на сияющее лицо Митрия. – Ужель этот музейный экспонат удостоился в вашем бюрократическом веке получить паспорт? От непонятных слов паренька, от его тона, в котором сквозила издевка, Митрий нахмурился и поперхнулся чаем. – Что за привычка, придешь и сразу все испортишь, – вспылила баба Надя, – или по-людски уже разговаривать разучился? Порадовался бы за человека, поздравил бы. Э! – махнула она рукой. – Бесполезно с вами, оболтусами, говорить. Поделиться с тобой хотели, а теперь и рассказывать ничего не буду. – Да ладно вам, – поняв, что перегнул палку и понапрасну испортил всем настроение, примиренчески сказал Вадик, – уж и пошутить нельзя. – Шути, да меру знай, – сердито прихлебывая из бокала, ответила бабушка. Несколько минут все молча пили чай. – Ну извини, Митрий, – первым не выдержал Вадька. – Извини, не прав я. Сам на себя злюсь, вот на всех и гавкаю. Ну что, мировая? – Он протянул руку Митрию. – Ладно, чего там, – засмущался мужик, пожимая руку пареньку. И тут же гордо добавил: – Я теперь при должности! Ему и впрямь не терпелось поделиться своей радостью. А Вадька от слов этих не выдержал и прыснул в кулак. Но тут же, поймав сердитый взгляд бабушки, подавил улыбку. – Это куда тебя угораздило? – не без иронии спросил он. Но Митрий, высказав свою основную новость и не заметив никакой иронии, лишь кивнул в сторону бабы Нади. – Она вот все, матушка, – глядя на нее сияющими глазами, сказал он, – век за нее Бога молить буду. – Матушка… Батюшка… – проворчала та, все еще сердясь на Вадьку, – сколько раз повторять тебе, забудь ты эти словечки. Да не расшаркивайся перед каждым, цену себе знай. Никто тебя тут в острог не запрячет. Но, видно, и ей самой не терпелось поделиться с кем-нибудь новостями, которыми увенчались ее дневные хлопоты. А так как, кроме Вадьки, все равно рассказывать было некому, она решила сменить гнев на милость. – Я ж с утра тут все оббегала. Ну, куда его, горемычного, пристроить-то, коль никакой бумажки нету. А я еще вчера про Мариванну подумала. Это заведующая тут у нас во дворе детским садиком, Мария Ивановна. Как бы, думаю, Митрия сторожем туда пристроить. А она и обрадовалась, нынче за такую зарплату никто сторожить идти не хочет, а ему много ль надо, – кивнула она в сторону Митрия. – Там и опыт будет, и при комнате, да и деньжата кое-какие получит, приодеться хватит. Правда, пока еще садик закрыт, но сейчас днем с ремонтом поможет, мужик он мастеровой. А на ночь его в соседний строящийся дом сторожить сосватала, – гордо закончила она. – Так что Митрий последнюю ночь у нас ночует и на службу. Он уже и сегодня хотел в вагончик перебраться, да я его сговорила. Да и обедать-ужинать к нам пока ходить будет. – Ну вы даете! – не сдержал удивления Вадька. – Как же вы его устроили, если сами говорите, что в вашем веке без паспорта это невозможно? – А! – махнула рукой баба Надя. – Мало ли что говорила. Да я сама везде оформлюсь, а работать он будет. Но паспорт я ему со временем справлю. Скажу, что племянник мой из глухого села приехал, а документы потерял. В общем, вывернемся. – На какую же фамилию племянника оформлять будете? – озорно засверкали у Вадьки глаза. – Как на какую, – хотела она ответить, но, заметив этот самый блеск в глазах паренька, лишь махнула рукой и сердито закончила: – Знаем на какую, не твоего ума дело. Марш в постель, Митрию перед работой отдохнуть надо. – Так ведь рано еще, – попытался возразить Вадька. – Ничего, поди почитай пока, там, глядишь, и заснешь. Завтра рано подниму. А мне с Митрием еще поговорить надо, и умников нам тут не требуется. – Ладно уж, – не стал перечить Вадька. И, пожав Митрию руку, вдруг грустно добавил: – Эх, и мне бы так. Чтобы последнюю ночь здесь… Глава 13. Бийская крепость Вроде бы пора было уже привыкнуть к переходам, к внезапной смене обстановки. Но когда в один миг исчезла окружающая его толпа моряков и аборигенов, прошло секундное головокружение, Павел даже не сразу понял, где оказался. Руки вспотели, в висках ощутимо пульсировала кровь, а стук сердца заглушал все вокруг. Чем ближе был родной двадцатый век, тем сильнее почему-то была непонятная робость. «Опять ночь», – тоскливо подумал Павел, когда улеглось первое волнение, и осторожно огляделся. Вновь он был под открытым звездным небом. Насколько виделось в темноте, вокруг было чистое поле. Правда, уже через несколько секунд до его слуха донеслось журчание воды. Где-то неподалеку протекала река. «Век девятнадцатый, место неизвестно», – поднимаясь с кресла, мысленно констатировал он. Его внимание привлекли тлеющие неподалеку угли затухающего костра. Уж в чем кресло было постоянно, так это в том, что не переносило оно своего седока в места, далекие от обитания людей. Во всяком случае, куда бы ни перебирался Павел, долго встреч с людьми ждать не приходилось. Похоже, и на этот раз было так же. Встав с кресла, он почувствовал, что климат здесь явно отличался от островного. Ночная свежесть, какая в его родном городе появляется лишь в преддверии первых заморозков, быстро пробралась под накинутую на плечи меховую шкуру и костюм, заставив зябко поежиться. Может быть, именно это и побороло нерешительность, и он пошел к тлеющему костру. Приблизившись к нему, вздрогнул, заметив спящего мужика. Павел остановился. Во-первых, он не хотел пугать сонного своим видом, а во-вторых… Во-вторых, ему самому было немножко страшно. Еще и от того, что в руках у мужика он увидел ружье, с которым тот спал в обнимку. Мало ли, что со сна да с перепугу тому взбредет в голову, и до кресла добежать не успеешь. Хотя того даже появление кресла не разбудило. Павел осторожно кашлянул, но так, чтобы не напугать спящего, и приготовился, если что, упасть на землю. «По лежачему, поди, палить не будет», – подумал он. Потом увереннее кашлянул еще дважды, но мужик, похоже, спал крепко, слегка похрапывая и никак не реагируя на попытки его разбудить. Павел переступил с ноги на ногу. «Так и околеть можно», – подумал он и кашлянул уже во весь голос. Но похрапывание не прерывалось. Осмелев, он решил подойти и разбудить спящего. Заодно это позволило бы не дать мужику в первый момент воспользоваться ружьем. Он уже поднял ногу, чтобы сделать первый шаг, но… так и застыл в этой неудобной позе. Мужик по-прежнему не шевелился, добродушное похрапывание ни на секунду не прерывалось, но только сейчас Павел заметил, что из-под мохнатых бровей тот внимательно за ним наблюдает. Нога сама собой вернулась на прежнее место, и Павел растерянно пролепетал: – Здравствуйте. – Здорово, коли не шутишь, – совсем не сонным голосом ответил мужик, поняв, что его хитрость разоблачена. Несколько мгновений они внимательно разглядывали друг друга. Довольно добродушный вид невысокому, но коренастому мужику придавала окладистая русая бородка. Но когда он, пружинисто поднявшись, сел у костра, движение это выдало недюжинную силу и ловкость. – Проходи, чего как тать крадешься. Не кусаюсь. – Да напугать вас боялся, – нашелся Павел. – Ишь ты, востер, – лукаво усмехнулся мужик, – только где уж нам, непуганым, напугаться. Я еще от свиста твоего проснулся. Свистун-то, видать, знатный. – Это не я, – ответил Павел, пристраиваясь у костра и подбрасывая в него заготовленные ветки, – это машина. Пламя, пробившись сквозь валежник, взметнулось высоко вверх, ярко высветив собеседников. – Сам-то из шаманов, что ль, будешь? – не обратив внимания на упоминание про машину, спросил мужик. – Просто путешествую, – стараясь избежать объяснений, ответил Павел. – Одет уж больно чудно, али скоморох какой? Тут только Павел вспомнил, что помимо металлического костюма, шкуры, на нем понатыкано разных веточек, да и лицо разрисовано аборигенами маской, – так что реакция мужика на его появление была на редкость сдержанной. Еще бы! Такое чучело перед собой среди ночи увидеть. А тот даже удивление не сразу выказал. Не отвечая, Павел принялся вытаскивать из спутавшихся волос листья, ветки и прочие украшения. Мужик, усмехнувшись, поднял одну из брошенных им веток, но тут же, посерьезнев, удивленно покачал головой. – Однако правда путешествуешь. У нас такого отродясь не встречал, чтоб росло. – Он размял листок в своих грубых, узловатых пальцах. – Ишь ты, а совсем будто только вчера сорван.